последней каплей. Для византийцев, уже выложивших свои деньги и дрожащих от нетерпения, такой поворот событий был немыслим. Понеслись раздраженные крики:
— Вон их немедленно!
— Очистить арену!
— Кто выпустил сюда этих маленьких потаскушек?!
Вдруг кто-то злобно завопил:
— Да начинайте же скачки!
Толпа немедленно подхватила этот крик.
— Начать скачки! Начать немедленно!
О жажда зрелищ любой ценой, темный инстинкт толпы! Стоило отпустить лошадей, как три крошечных живых существа будут уничтожены, втоптаны в песок могучими копытами. Толпа была охвачена жадным желанием увидеть, как белый песок превратится в кровавую кашу — вот это будет забава!
Оживление у ворот нарастало. Казалось, распорядители готовы пойти на поводу у бесновавшейся толпы, а несчастные дети обречены, никто и ничто уже не спасет их.
Напуганные шумом, сестры поднялись с колен и стали медленно пятиться, держась за руки. Старшая, казалось, начала понимать угрожавшую им опасность. Она побежала первой. Феодора, крепко вцепившись в ее руку, тащила за собой младшую, чьи короткие ножки едва научились ходить. Анастасия упала, но Феодора упорно волокла ее по песку, стараясь не отстать от Комито.
Внезапно шум на трибунах стих. Со стороны «синих» раздался резкий голос Друба, заставивший остальных умолкнуть. Зрители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни слова.
— Знайте, о люди!.. Поскольку Зеленые так жестоко обошлись с этими несчастными детьми… «синие» берут их под свое покровительство! Возвращайтесь домой, малышки… скажите отцу, что его ожидает должность в зверинце Синих… и не забывайте этот день… и благодеяние, оказанное вам!..
Ничего подобного Ипподром доселе не видывал. «Синих» побудило к этому шагу только желание насолить «зеленым» — но дети были спасены!
Все ждали, пока они покинут арену. С этого момента вражда между «зелеными» и их противниками усилилась, но Феодора никогда не забывала, что именно «синим» она обязана жизнью. Она помнила рев взбешенной толпы, жаждущей крови, ее крови; ее и сестер толпа хотела видеть раздавленными на арене ради собственного удовольствия!..
Их семья поселилась в своего рода лагере под форниками, или нижними галереями Ипподрома, где ютилась городская беднота и дешевые шлюхи. Подрастающей Феодоре открылись самые неприглядные стороны жизни, и она воспринимала все как должное. Здесь она была вполне счастлива, потому что чувствовала себя свободной и была предоставлена самой себе. Иногда, чтобы заработать медный обол, она носила записки куртизанкам от пылких любовников; случалось, ее услугами пользовались обитатели богатых особняков, и она могла заработать целый денарий.
Девочка была в курсе всех городских событий, знала, откуда удобнее наблюдать за триумфальным парадом войск, за пышной императорской процессией или шествием высокого церковного сановника в окружении монахов, или просто следить, как надсмотрщики гонят толпу рабов на укрепление городских стен, вечно требующих ремонта.
Часто Феодора бегала поглазеть на публичные казни, во время которых жертву обезглавливали, вешали или сажали на кол. Последнее было особенно популярно в столице, этот вид предания смерти сменил распятие, ибо считалось, что если распятие на кресте претерпел сам Господь, оно не годится для простых смертных. Традиционная жестокость нравов не вызывала протеста в душах черни, и публичные казни собирали толпы зевак.
Изредка Феодоре сквозь щелку в воротах удавалось подсмотреть за ходом скачек; затаив дыхание, она видела, как сильные мужчины гибли на арене под копытами мчащихся лошадей, как колесницы с наездниками, утеряв колесо, разбивались вдребезги о каменные стены Ипподрома.
Девочка могла свободно проникать в зверинец и бродить среди клеток со скалящимися львами, леопардами, медведями, огромными черными быками с острыми, как пики, рогами, специально отточенными, чтобы легче пронзать противника под одобрительные вопли многотысячной толпы на Ипподроме. Смертельные поединки гладиаторов были уже запрещены церковью, но бои животных, истекающих кровью, остались одним из любимейших развлечений праздных жителей столицы.
Маленькая Феодора научилась клянчить милостыню у ворот Ипподрома и постепенно подружилась с городскими нищими. Айос на ослике привлек ее внимание, Феодора находила его забавным. Их знакомство переросло в дружбу, и ребенок стал незаменимым помощником хитрого попрошайки. Побираться на Большом рынке, раскинувшемся как раз напротив Ипподрома вдоль Виа Альта, было делом небезопасным. Торговцы не любили нищих и всячески стремились избавиться от них, призывая на помощь городскую стражу. Но Айос с помощью маленькой Феодоры успешно делал свое дело. Девочка обожала проводить время вместе с Айосом на огромном столичном базаре. Рынок напоминал ей целый город под крышей, живущий удивительной жизнью, наполненный особыми красками, звуками, ароматами. Он состоял из тысяч ларьков и палаток, теснившихся длинными рядами, с распахнутыми до темноты окошками, за которыми сидели торговцы. Разложив товар, торговцы громко зазывали покупателей, некоторые шумно спорили или бранились с соседями, иные же дремали в ожидании клиентов.
Между палатками тянулись узкие кривые проходы, накрытые ветхими навесами, пропускавшими солнечные лучи и дождевые потоки.
Ряды палаток делились на кварталы в соответствии с ремеслом их владельцев. Одни из них занимали седелыцики и кожевенных дел мастера, другие — булочники, третьи — горшечники, тут торговали благовониями, там — украшениями из золота, и так далее, в бесконечном разнообразии. Это был потрясающий воображение рынок, крупнейший в империи, и нищий, вроде Айоса, мог легко добыть здесь пропитание. Однако рано или поздно хозяева ларьков вызывали стражу, и тогда Феодора с удовольствием исполняла свою роль. Заметив приближающихся стражников, она бросалась к Айосу, сверкая темными глазами, с криком: «Скорее, скорее, Айос, они идут!» Пока солдаты добирались до места, где расположился нищий, он успевал юркнуть в одну из узких щелей и скрыться. Эту ее трогательную помощь и дружбу Айос никогда не забывал, испытывая что-то вроде нежности к живому и смышленому ребенку.
Часто они сидели и болтали, греясь на солнце у стены Ипподрома, нищий — в корзине на терпеливом ослике, девочка — рядом на земле. В Айосе горькая житейская мудрость сочеталась с грубоватым юмором, от него Феодора выучилась языку, на котором говорило Братство Нищих, он же показал ей потайные ходы, похожие на крысиные норы, тянувшиеся под трущобами и дворцами столицы.
С малолетства Феодора знала о ремесле матери, и оно казалось ей естественным, как любое другое занятие, дававшее деньги на еду и одежду. Детей часто оставляли следить за варевом на огне, пока мать уединялась с очередным клиентом, чтобы заработать на новую тунику или сандалии, если Ородонт проигрывал в кости или пропивал свое жалованье.
Однако настало время, когда матери пришлось оставить свое занятие. Она утратила молодость и привлекательность, и дочерям пора было начинать зарабатывать самим тем же способом. Таков был неписаный закон, по которому сын сапожника учился тачать башмаки, а сын пекаря — выпекать хлебы и булки.
Для