Картина создана красноречивая: так и представляешь себе юного плейбоя, развалившегося на травке в тени роскошного шатра. Перед ним усталые, запыленные люди, прошедшие 600 верст, чтобы смиренно просить справедливости. Но они нарушили государеву забаву, и рассвирепевший деспот решил поразвлечься иначе: приказывает избивать несчастных. Кого-то забили до смерти, но это, наверно, только повеселило Грозного?
То же происшествие в изложении Валишевского имеет небольшие, но важные отличия: «В мае 1546 г., когда царь охотился близь Коломны, ему внезапно преградил путь вооруженный (здесь и далее выделено мной – В.М.) отряд новгородских пищальников, явившихся с жалобой на наместника. Не понимая ничего в этих делах, Иван приказал прогнать новгородцев. Произошла свалка, раздалось даже несколько выстрелов. Юный царь остался невредим, но очень испугался. Провели расследование, был казнен Ф.С. Воронцов и его двоюродный брат. Другие соучастники мнимого заговора подверглись ссылке».
Согласитесь, что хотя Иоанн выглядит здесь неприглядно, но акценты расставлены несколько иначе, чем у Костомарова? Челобитчики из далекого Новгорода пришли на прием к государю в полном вооружении. Верх наивности думать, что их пропустят с ружьями на аудиенцию. Или они пришли вовсе не за справедливостью? К тому же и путь Иоанну они «преграждают внезапно». Может быть, юноша «ничего не понимает в этих делах», но когда на твоем пути неожиданно встают 50 вооруженных мужчин, нетрудно догадаться, что здесь не все чисто. Иоанн всегда отличался сообразительностью и потому тут же приказал прогнать странных «челобитчиков». Произошла свалка. Почему? Если бы пищальники удалились сразу, все было бы тихо. Следовательно, они отказались выполнить приказ государя и вступили в перестрелку с дворянами. Из упоминания о том, что Иоанн остался невредим, видна угрожавшая ему опасность. Об этом же свидетельствует и испуг юноши. И, наконец, звучит слово «заговор». Валишевский может считать его мнимым, но, если взглянуть на факты непредвзято, картина представляется несколько другой. К тому же существует еще одна версия происшедшего.
Кобрин сообщает, что Иоанн прибыл под Коломну не ради забавы, а во главе войска, собранного для отпора татарскому набегу. В связи с этим становится ясен смысл «ошибки» Костомарова: четырнадцатилетний мальчик вряд ли мог отправиться на войну, а вот для шестнадцатилетнего юноши боевой поход был тогда в порядке вещей. Новгородцы, по Кобрину, просят не об избавлении от ненавистного наместника, а «пришли с какими-то жалобами». Поведение Грозного более мягкое: он «приказал им через своих посланников удалиться». В ответ пищальники, воинские люди, участвующие в походе, ослушались приказа и вступили в перестрелку с придворными. Потери составили по пять-шесть человек с каждой стороны.
Такая картина уже в корне отличается от описанного Костомаровым «случая на охоте». Вместо юнца, забавляющегося избиением невинных подданных, мы видим главу государства, адекватно реагирующего на попытку вооруженного мятежа. И как бы не желали некоторые историки вслед за Курбским в очередной раз обвинить Грозного в жестокости, факт остается фактом: «тиран» пощадил непосредственных участников покушения на его жизнь.
Это не соответствовало стремлениям организаторов провокации. Они потребовали провести «расследование». Главой следствия назначили дьяка В. Захарова, но он был простым исполнителем. За его спиной стоял Алексей Адашев, тесно связанный с князем Курбским и группировкой удельных князей. Курбский же, в свою очередь, являлся близким другом князя Владимира Старицкого, двоюродного брата Грозного, неоднократно пытавшегося захватить царский престол.
Итак, круг замкнулся: мятеж, который Курбский использует для клеветы на царя, оказался творением его рук. Курбский и его пособники, как искусные кукловоды, управляли из-за ширмы ходом событий. Неизвестно, желали они смерти государя или только падения правительства, но последняя цель была ими достигнута. В заговоре обвинили государева любимца, преданного царю Ф. Воронцова и его родственника И. Кубенкова. Иоанн, как тяжело ему это ни было, утвердил приговор суда, не подозревая об истинной подоплеке дела. Невинных казнили, а Курбский, заметая следы, создал байку о «случае на охоте».
Однако, расчистив место у трона, подлинные заговорщики не смогли воспользоваться плодами своих неправедных трудов. Оставшись без наставника и советников, Иоанн решил довериться родственникам и приблизил к себе членов семейства Глинских: бабку Анну и дядьев Михаила и Юрия. Они не имели глубоких корней в Москве, и все свои силы направили на укрепление личного положения. Царь Иоанн был гарантом их присутствия в высшем эшелоне власти, и Глинские делали все, чтобы поднять авторитет государя.
В этом они получили поддержку святителя Макария, Митрополита Московского и всея Руси. По его инициативе 16 января 1547 года состоялось венчание на царство шестнадцатилетнего государя.
«Чин венчания Иоанна IV на царство не сильно отличался от того, как венчались его предшественники. И все же воцарение Грозного стало переломным моментом… Дело в том, что Грозный стал первым Помазанником Божиим на русском престоле. Несколько редакций дошедшего до нас подробного описания чина его венчания не оставляют сомнений: Иоанн IV Васильевич стал первым русским государем, при венчании которого на царство над ним было совершено церковное Таинство Миропомазания» – писал митрополит Иоанн (Снычев).
Значение данного события трудно переоценить. В тот день Иоанн стал преемником византийских императоров, а Москва – Третьим Римом, столицей великой православной империи. Через две недели царь, подчеркивая свое совершеннолетие, женится на Анастасии Романовой и находит опору в ее родне. Но реальной властью в полной мере Иоанн еще не обладал. Популярность правительства Глинских падала с каждым днем, чему способствовало не только неумелое правление царской родни, но и незримая деятельность княжеской оппозиции.
Понимая недоверие царя, представители высшей аристократии решили поставить у трона незнатного Адашева и священника Сильвестра. Оба они были в «великой любви» (Кобрин) и «дружбе» (Валишевский) у Старицкого князя Владимира Андреевича, более 20 лет возглавлявшего вместе со своею матерью, княгиней Ефросинией, боярско-княжескую партию. Адашев и Сильвестр поддерживали «особые отношения» с князем Курбским (Валишевский). Пользуясь этими ставленниками, удельные князья могли влиять на государственную политику, оставаясь в тени.
Для претворения заговора в жизнь было подготовлено очередное «народное возмущение». Весной 1547 года столица напоминала пороховую бочку в прямом и переносном смысле: в кремлевских башнях сложили огромные запасы «пушечного зелья», а на московских посадах толпилось невиданное раньше количество разоренного и разбойного люда. С апреля то тут, то там в городе вспыхивали пожары, собирались толпы недовольных.
21 июня на Воздвиженке начался пожар, названный впоследствии «Великим». За 10 часов выгорело 25 000 дворов, взорвались кремлевские стены. Погибло от 1700 до 3700 человек. И сразу же поползли слухи, что город подожгли Глинские с помощью колдовства. Якобы сама царская бабка, Анна Глинская, окропила город заговоренной водой, от которой и вспыхнуло пламя.
Эта клевета была работой заговорщиков из княжеской партии: царского духовника Ф. Бармина, князя Скопина-Шуйского, боярина И.П. Федорова-Челяднина, князя Ю. Темкина-Ростовского, Ф.М. Нагого и Г.Ю. Захарьина. На заседании Думы 23 июня они открыто обвинили царскую родню в поджоге. Царь удивился, но поручил создать комиссию для расследования дела.
Сами же заговорщики и возглавили следствие. Не мудрствуя лукаво, они собрали на кремлевской площади толпу и спросили народ: кто жег столицу? Наемники закричали: «Глинские!». Этого «доказательства» оказалось достаточно, судьба Глинских была решена. Неосторожно пришедший на площадь Юрий Глинский пытался укрыться в Успенском соборе, но его выволокли оттуда и «всем миром» забили камнями. Начался направляемый незримой рукой погром. Разгромили дворы Глинских и их людей, перебили ополченцев из Северской земли, на которых Глинские пытались опереться в борьбе за власть. Из ссылки были вызваны одиозные Шуйские. Уже одно это говорило о том, кто стоял за беспорядками.
Царь, справедливо опасаясь за свою жизнь, выехал 26 июня в загородный дворец. Два дня город оставался во власти мятежников. Заговорщики пустили новый слух о том, что Глинские вызвали к Москве крымцев. Бунтовщиков вооружили, но, как оказалось, не для отпора татарам: 29 июня они двинулись к селу Воробьеву, где находился царь. Во главе толпы шел городской палач. Окружив дворец, мятежники потребовали выдачи Анны и Михаила Глинских, желая совершить над ними самосуд.