Таким образом, к весне 1994 г. в Руанде уже был создан разветвленный механизм с целью массовой мобилизации хуту, который мог быть использован для физической ликвидации нелояльных политических групп (полицида) и для геноцида тутси. Одновременно разворачивалась идеологическая подготовка геноцида. Были созданы новые СМИ, нацеленные на разжигание этнической ненависти[174]. Еще в мае 1990 г. появился радикальный журнал «Kangura». Его создателем и главным редактором стал один из основателей КЗР Хасан Нгезе. В финансировании «Kangura» принимали участие военная разведка, а также ряд деятелей правящей партии – лидер интерахамве Кажуга и генеральный секретарь НРДДР Нзирорера. Журнал имел тесные связи и с «Аказу» (через Нзирореру и Рвабукумбу), и с АМАСАСУ (через Багосору). 8 апреля 1993 г. по инициативе Фердинанда Нахиманы, бывшего директора Руандийского информационного агентства, была основана радиостанция «Свободное телерадио “Миль колин”[175]» (СТМК), которая начала вещание в июле того же года. Среди 50 основателей станции было 39 членов НРДДР и 2 члена КЗР. Руководящий комитет из шести членов возглавил Фелисьен Кабуга. Главным редактором в июле 1993 г. был назначен Гаспар Гахиги. Самыми крупными акционерами СТМК являлись президент Хабьяримана, Кабуга, Нзирорера и Багосора. Роль главных идеологов выполняли Нахимана и Жан-Боско Бараягвиза.
Главная задача, которую выполняли «Kangura» и СТМК – демонизация образа тутси. В декабре 1990 г. «Kangura» опубликовала «Десять заповедей хуту»[176] – своеобразный «Символ веры» экстремистов хуту, носивший открыто расистский характер. Одним из его мотивов стала идея о недопустимости расового смешения хуту и тутси и любых иных отношений с тутси. «Ключевые посты – политические, административные, экономические, военные и в органах безопасности, – говорилось там, – должны доверяться бахуту»[177]. «Вооруженные силы Руанды должны состоять исключительно из хуту»[178]. Начиная с февраля 1991 г. на титульном листе «Kangura» фигурировало заглавие: «Голос, который будит и защищает народ-большинство» (people majoritaire); сам Нгезе называл свою газету «Голос хуту».
«Kangura» внушала читателям мысль, что тутси готовят геноцид хуту, причем такого масштаба, чтобы «не осталось выживших». «Kangura» уверяла, что тутси – истинные правители Руанды: «…50 % правительственных чиновников – тутси. В частных компаниях и корпорациях они составляют 70 %, в международных организациях и посольствах их более 90 %, причем на самых важных постах, тогда как их число не превышает 10 % всего населения»[179]. Журналисты СТМК в духе нацистской антиеврейской пропаганды также постоянно говорили о несправедливом распределении богатства и экономических привилегий в пользу тутси и в ущерб хуту. 25 октября 1993 г. Ноэль Хитимана сообщил в эфире: «Сегодня утром мне позвонили, кстати, это была женщина. Она просила меня не говорить по нашему радио СТМК, что тутси владеют 70 % такси в этой стране… Я ответил ей, что никто не может помешать тому, чтобы эти данные стали известны». 17 декабря 1993 г. Кантано Хабимана восклицал: «Хотя они [тутси] говорят, что с ними обращаются несправедливо, именно они богаты. Некоторые люди видели список клиентов Сберегательного банка, и они утверждают, что большинство из них как раз тутси или даже женщины тутси»[180].
В месяцы, непосредственно предшествовавшие геноциду, «Kangura» стала активно муссировать идею о том, что новое нападение РПФ неизбежно спровоцирует резню невинных тутси внутри страны, ответственность за которую ляжет на инкотаньи. «Если инкотаньи начнут убивать нас, – писал Нгезе, – истребление станет взаимным»[181]. Благодаря своему экстремистскому и сенсационному характеру сообщения «Kangura», по выражению одного очевидца, «распространялись, подобно огню»[182]. Столичный прокурор Франсуа-Ксавье Нсанзувера даже назвал ее «колоколом смерти»[183].
Те же мотивы доминировали в передачах СТМК. Его сотрудники активно развивали тему о намерении тутси вернуть власть, утраченную в 1959 г. – 16 % содержания всех передач[184]. В эфире периодически звучала печально знаменитая песня популярного эстрадного певца Симона Бикинди «Я ненавижу хуту», ставшую «гимном массовых убийств»: в ней о хуту, сотрудничавших с РПФ, говорилось как о «хуту, которых купили, чтобы убивать». СТМК проповедовало необходимость организации самообороны большинства (хуту) и предупреждала РПФ, что в случае возобновления им военных действий пострадают мирные тутси.
Кристаллизации образа тутси как исконных врагов хуту способствовали, однако, не только пропагандистские усилия правящей элиты – они падали на благоприятную социально-психологическую почву, канализируя глубокое социально-экономическое недовольство рядовых хуту против мнимых «виновников» их бедствий. Следовательно, в нарастании конфликта «этносов» свою роль сыграли и потребность правящего режима в политическом выживании, и потребность основной массы населения в физическом выживании.
Демонизация тутси в общественном сознании хуту сочеталась с демонизацией их «сообщников» (ibyitso), в роли которых выступали хуту – сторонники оппозиции. И «Kangura», и СТМК периодически публиковали списки «инкотаньи и их пособников», фактически призывая население самостоятельно «разобраться» с «врагами нации». Особые усилия экстремистские СМИ направляли на дискредитацию лидеров умеренной оппозиции, в том числе Твагирамунгу, Увилингийиманы и Ндасингвы. Именно в этот период генетическая связь между авторитаризмом и этнократией проявилась наиболее отчетливо. По сути дела, «этнический критерий» утратил монополию при определении понятия «враг», давая место другим критериям – политическому и отчасти социально-экономическому. В образе врага соединялись и «этнический» враг всей общины хуту – тутси, и политический враг правящей элиты – оппозиция, и социальный враг фрустрированных групп – имущие. Расширение образа врага, наличие в нем разных, порой противоположных характеристик, безусловно, способствовали дерационализации насилия и выходу его из-под контроля и за рамки «социально приемлемой» модели. Однако до определенного момента потенциальная возможность этнического взрыва сдерживалась рядом социально-политических «предохранителей», и прежде всего самой природой этнократии: полная ликвидация подавляемого этноса, этноса-врага, наличие которого позволяет постоянно поддерживать самоидентификацию господствующего этноса, была чревата разрушением этнократического порядка, ибо уничтожалась сама основа (и политическая, и идеологическая) его существования.
Тем не менее уже в конце 1990 – конце 1993 гг. страну захлестнула волна пока еще локальных погромов и убийств, направленных против тутси, самые крупные из которых можно назвать «микрогеноцидами» (17, по подсчетам Дефорж[185]); число их жертв превысило 2 тыс. человек[186]. Наиболее массовыми стали резня тутси в коммуне Кибилира (Гисеньи) в середине октября 1990 г. и в регионе Бугесера в марте 1992 г., а также багогве (одна из подгрупп тутси) в нескольких коммунах префектур Гисеньи и Рухенгери в конце января – середине марта 1991 г.[187] Эти «микрогеноциды», однако, были ограничены районами, где были сильны позиции НРДДР, велика доля тутси и высока плотность населения[188]; 14 из них произошли в Рухенгери и Гисеньи[189]. Как правило, «микрогеноциды» осуществлялись по одной и той же модели: распространяется слух, что тутси убили или намереваются убить хуту; появляются «идеологи», подстрекающие местных хуту к резне тутси; экстремистски настроенные представители власти организовывают «митинги ненависти»; молодежь и интерахамве отправляются грабить и убивать тутси, не щадя ни женщин, ни стариков, ни маленьких детей. Убийства совершались как форма «умуганды» – обязательного коммунального труда, который был институционализирован в 1975 г. Хабьяриманой, что позволяло местным властям проводить оперативную мобилизацию крестьянского населения[190]. Обычно нападения на тутси были согласованы с центральной властью, с окружением президента[191]. «Военные руководители, – считает Дэвид Ньюбери, – вынесли два урока из этого опыта: что такие акции осуществимы и что они не вызывают серьезной реакции со стороны зарубежных государств»[192].
В соседней Бурунди, где в июне 1993 г. на свободных многопартийных выборах впервые в истории страны президентом был избран умеренный политик хуту Мельхиор Ндадайе, в октябре того же года процесс демократизации был прерван: группа офицеров тутси убила президента хуту. Это убийство спровоцировало массовые нападения местных хуту на тутси и ответные репрессии против хуту со стороны бурундийской армии. Итогом стала гибель 150–200 тыс. человек и эмиграция около 700 тыс.; 400 тыс. хуту бежали в Южную Руанду.