Читать интересную книгу Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - Шон Макглинн

Как мы уже наблюдали в Англии, видоизменение той или иной казни носило местный, территориальный характер. Традиционные методы повешения, обезглавливания и сожжения преобладали в Европе, но их дополняли различными новшествами и приспособлениями. Публичные казни через повешение могли носить масштабный характер, как в случае с вышеупомянутыми в англосаксонских хрониках сорока четырьмя ворами, которых повесили в 1124 г. В хрониках также приводятся весьма занимательные, несущие скрытый смысл подробности некоторых казней. Так, например, когда Гилберт из Пламптона отправился на виселицу в 1184 г., на шее у него была железная цепь, а глаза залеплены зеленой глиной.

Если толпа в последний момент отвергала задуманный спектакль экзекуции, то жертве была уготована зловещая «компенсация» за прощение. В 1121 году в Англии Томаса Элдерсфилда в последний момент помиловали и не повесили; но «милость» оказалась тоже несладкой: его ослепили и оскопили. «Глаза были выколоты и упали на землю; яички пинали ногами, словно мячи, и местные мальчишки швыряли ими в девчонок». Реакция толпы являлась частью мероприятия. Повешение редко применялось по отношению к женщинам, горожанам и знати; представителей последних обычно обезглавливали, чтобы тем самым ускорить смерть осужденного. Казнь через повешение женщины, устроенная в Париже в 1445 году, собрала огромную толпу зевак: уж столь необычным было зрелище; повешение бюргера Малинеса в 1423 году стало первым за более чем столетний срок. К концу XV века казнь через повешение становится обычной формой экзекуции для мужчин наряду с сожжением на костре. Исследование Тревора Дина, посвященное преступлениям в средневековой Италии, содержит следующие примеры экзекуций в Ферраре (Северная Италия) в 1490-е гг.:

Здесь и крестьянин, сожженный за совращение собственной сестры и за скотоложство, и семнадцатилетний юноша из предместья, которого сожгли за содомию; еще один крестьянин повешен за воровство и кровосмешение с сестрами, восемнадцатилетний юноша — за воровство во время церемонии герцогской свадьбы. Два крестьянина повешены за убийство; солдаты — за разбой и фальшивомонетничество. Кроме того, восьмидесятилетний торговец тканями, обвиненный в содомии и приговоренный к смерти через сожжение на костре, был помилован, а юная жена, обвиненная в удушении племянника мужа, сбежала из тюрьмы, где ожидала исполнения приговора.

В приведенном отрывке мы можем разглядеть некоторый шаблон: повешение за обычные, общеуголовные преступления; сожжение за сексуальные преступления, которые требовали телесного «очищения». В вышеописанном случае на суровость наказаний за преступления на сексуальной почве, возможно, повлияли текущие события в близлежащей Флоренции, которая тогда находилась под контролем пуританина Савонаролы.

В замечательной монографии «Ритуал наказания: смертная казнь в Германии, 1600–1987» (1996) ее автор Ричард Эванс перечисляет различные виды публичных экзекуций в ранний период Нового времени. В Германии источником судопроизводства с 1532 г. становится кодекс императора Карла V под названием «Constituio Criminalis Carolina», или просто «Каролина»[9]. Здесь мы видим, что мужчин-убийц казнили, в основном, колесованием. В приговоре оговаривалось количество ударов, которые нужно было наносить или сверху вниз, т. е. от головы — в случае более «милосердной» казни, или снизу вверх, продлевая тем самым агонию самых отъявленных злодеев. В заключение жуткого спектакля, напоминающего методы Влада Дракулы «Сажателя-на-кол», отрубалась голова осужденного и усаживалась на кол, в то время как обезглавленный труп, ранее привязанный к колесу, помещался горизонтально на другой кол; останки преступника оставались на всеобщее обозрение, разлагаясь и источая зловоние. Фальшивомонетчики, богохульники, ведьмы, еретики и содомиты (преступления последних приравнивались к вышеперечисленным) могли ожидать сожжения на костре, когда от человека оставались только угли, которые потом выбрасывались. Для женщин-преступниц «Каролина» предписывала утопление; обычно казнь проводилась путем опускания тела осужденной в реку с моста и удержания в воде до наступления смерти. В кодексе имеются отголоски леденящего душу истязания женщины, посаженной в мешок с кошками: злостных преступниц сажали в мешок вместе с кошкой, курицей и змеей и опускали в воду. Каким бы необычным это ни выглядело, но существует, по крайней мере, один источник времен Столетней войны, в котором описывается, как осужденного на смерть солдата посадили в мешок вместе с собакой и утопили. Считалось, что, подобно огню, вода обладает очищающими свойствами, что особенно подходило для наказаний за преступления против нравственных устоев. В эту же категорию попадало и погребение заживо; при этом кодекс предусматривал такой приговор для женщин, обвиненных в детоубийстве. Как и при исполнении большинства средневековых приговоров, процесс был весьма изощренным и продуманным. Виновную опускали в свежевырытую могилу и накрывали колючками. Потом могилу закапывали землей, начиная со ступней ног. В какой-то период (и здесь мы снова вспоминаем о Дракуле) сердце осужденной протыкали колом, «дабы предотвратить возвращение тела из царства мертвых, чего опасались люди, верящие в вампиров». Причем такого рода страхи преобладали больше в центре и на востоке Европы, нежели на западе.

Ради достижения эффекта устрашения казнь почти всегда предусматривала страдания осужденного, которые должны были продолжаться как можно дольше, чтобы продлить весь этот мрачный спектакль. Когда преступника волокли к месту экзекуции, то всю дорогу его били, пинали и стегали охранники или кто-нибудь из толпы; в Германии и других странах у преступника по пути к эшафоту иногда вырывали куски мяса раскаленными щипцами. Сама экзекуция задумывалась так, чтобы растянуть процесс умерщвления. Страппадо (от лат. strappare — тянуть) применяли именно для такой цели (руки заключенного связывали за спиной веревкой и прикрепляли к крюку на столбе для казни; затем преступника поднимали воздух, вначале на небольшую высоту. Иногда к ногам добавляли грузы, чтобы вывернуть плечевой сустав. Процедура сходна с выворачиванием рук на блоке. — Примеч. ред.). После падения с высоты заключенного оставляли на месте — кости его были сломаны, а сам он долго агонизировал или постепенно умирал от истощения; в источниках описывается, как не способный к передвижению преступник прибегал к таким крайностям, как поедание собственной плоти. Сварение заживо также могли растянуть по времени: осужденного, привязанного веревкой под руки, медленно опускали в котел с кипящим маслом; плоть начинала свариваться в области ног, потом все выше и выше; те, кому везло, умирали от страшной боли на ранних стадиях этого процесса. Когда мы узнаем о подобных экзекуциях, то становится очевидной тесная взаимосвязь пыток и наказаний, зачастую переходящих друг в друга.

Обезглавливание считалось сравнительно легким видом умерщвления, поэтому данный способ казни применялся для высокородных преступников. Джону Тэйлору, от которого мы получили детальное описание казни через колесование, довелось присутствовать и при обезглавливании: «Все было устроено следующим образом: узник становится на колени, глаза ему завязывают платком. Потом берут за волосы у венца головы и заставляют держать туловище прямо. В это время палач, размахнувшись мечом, сносит голову с плеч так ловко, с такой сноровкой, что обладатель этой головы даже не успевает заметить, как ее потерял». Описание подобного профессионализма у палача не должно вводить в заблуждение: происходило немало случаев неумелого обезглавливания. Может показаться, что меч лучше подходил для такой экзекуции, чем топор, и являлся более предпочтительным орудием казни. Расчленение тоже применялось во время казней знати, но к этому виду наказания все же чаще приговаривались политические преступники: участники разного рода заговоров и мятежей.

Вышеупомянутые детали — это, по сути, вариации на одну и ту же тему, а общим для всех является наглядная демонстрация ритуального убийства по требованию большинства населения. Но и при таком раскладе сходства поражают воображение даже больше, чем различия: кодекс Карла V имеет много общего с кутюмами (сводами постановлений обычного права) XIV в. во Франции, которые, в свою очередь, опираются на традиции и обычаи XIII в., такие, например, как в кутюмах Бовези[10]. Все подчинялось политике устрашения, даже после свершения казни. После приведения приговора в исполнение трупы казненных выставлялись на всеобщее обозрение на длительное время — своего рода предупреждение потенциальным преступникам. Тела оставляли на эшафотах, головы насаживали на колья, а расчлененные части выставляли в различных частях королевства или города — таким образом людям настойчиво давали понять, насколько высока плата за злодеяние.