Читать интересную книгу Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

Одинцов открыл дверь на звонок, и с порога услышал весёлый голос:

– А вот кому рыбки свежей ладожской?

Варакса шагнул в прихожую, молниеносно мазнул глазами по сторонам и одной рукой протянул товарищу мешок с рыбой, другой поддерживая его снизу: пахучий подарок прикрывал семидюймовый чёрный клинок боевого ножа Ka-Bar.

– Всё чисто, – поспешил сказать Одинцов и взял мешок.

Варакса расстегнул охотничью куртку, привычным движением убрал оружие в ножны и проворчал:

– Если чисто, чего было звать? Мы люди пожилые, нам нервничать противопоказано. Ничего себе, шуточки! Песенку он, понимаешь, забыл…

А в России зацвела гречиха,Там не бродит дикий папуас.Есть в России город Балашиха,Есть там ресторанчик «Бычий глаз»…

Этот самодеятельный куплет на мотив старого танго звучал давным-давно, в прошлой – нет, даже в позапрошлой жизни. Неожиданное упоминание гимна их молодости в речи Одинцова прозвучало сигналом опасности.

Что представляет собой Вараксин любимый Ka-Bar? Для понимающего – нож на все случаи жизни. Для профессионала – ещё и оружие скоротечного, без фехтования, ближнего боя. А такого мастера, как Варакса, ещё поискать…

…и он примчался, готовый к схватке прямо в квартире. Старая школа! Хотя насчёт своего возраста Варакса кокетничал: всего-то пять лет разницы с Одинцовым.

– Я уж думал, тебя от грабителей каких-нибудь спасать надо… Так, а это ещё кто? – спросил он, увидев на диване в гостиной спящего Мунина.

– Сын полка, – хмыкнул Одинцов. – Тут такое дело…

Его рассказ Варакса выслушал, не перебивая.

– Интересно девки пляшут, – обронил он старую присказку, когда история закончилась. – Ну что… Влип ты, майор. Давай разбираться, из каких таких яиц нам такая радость вылупилась.

Одинцов оценил и то, что Варакса привычно назвал его майором, и то, что сказал нам, а не тебе: значит, они вместе.

– Ты с этим давно знаком? – Варакса мотнул головой в сторону Мунина. – Может, подставили?

– Подставили – зачем? Кому я нужен?

– А ты подумай, подумай, – настаивал Варакса, пристально глядя на Одинцова. – Может, виделся за последнее время с кем-то, с кем не надо? Может, письма какие-то были странные, или звонки… Может, узнал что-то такое, чего лучше не знать… Старенькое не ворошил, нет?

– Вот заладил! Какие письма? Какое старенькое? Уж ты-то про меня точно всё знаешь. И сколько лет я не при делах, и почему.

– Знаю, знаю… Так откуда, говоришь, перчик этот взялся?

Нож Ka-Bar.

Пару недель назад злокозненный вирус гриппа не только свалил начальника Одинцова, но и проделал зияющие бреши в рядах экскурсоводов Михайловского замка. Тогда нескольких учёных помоложе, среди которых был Мунин, выудили из музейных запасников – и бросили на растерзание туристам.

Одинцов осматривал замок, уточняя места для размещения новых видеокамер. В зале, где Мунин принимал боевое крещение в роли гида, он притормозил на несколько минут: слишком уж необычно держался этот нервный очкастый парнишка.

Михайловский замок Одинцов знал не только по работе. Он и книги по истории почитывал, и экскурсии здешние посещал из любопытства – слушал, как усталые женщины снова и снова повторяют туристам заученный текст.

В отличие от них Мунин сильно волновался. Но не в публике было дело: он действительно переживал то, о чём рассказывал. Ему действительно было интересно, его переполняли знания и желание ими поделиться, – и он не скрывал симпатии к императору Павлу, волею которого спешно возвели и с невиданными торжествами открыли Михайловский замок, новую резиденцию государя.

– Злой рок преследовал Павла Петровича всю жизнь, – рассказывал Мунин. – Он появился на свет в царствование Елизаветы Петровны, дочери Петра Первого. Императрица тотчас же забрала его к себе на воспитание. Однако Елизавета прожила недолго. На престол взошёл отец Павла, император Пётр Третий, которого вскоре свергла собственная жена. Эта германская принцесса не имела никаких прав на российский престол, но короновалась под именем Екатерины Второй. Её любовники сначала совершили переворот, а потом убили отца Павла. Он так никогда и не простил матери двойного предательства.

Михайловский замок.

– Воцарившись, Павел не пожелал жить в покоях Екатерины, и велел строить новый дворец, – рассказывал Мунин. – Вернее, строить изначально стали не дворец, а именно замок, названный Михайловским в честь небесного покровителя государя. Но злой рок преследовал Павла Петровича и здесь. Рок и магия цифр, которой он придавал большое значение. Павел царствовал четыре года, четыре месяца и четыре дня. Четвёрка – сакральное число в большинстве древних культур. Три четвёрки – двенадцать. Двенадцать – тоже сакральное число. Государя убили двенадцатого марта. Заговорщиков было двенадцать человек.

– Замок строили четыре года, – рассказывал Мунин, – а прожил в нём император сорок дней. И сорок, все мы знаем, тоже сакральное число. На фронтоне можно видеть надпись, сделанную по велению императора. До сих пор продолжаются споры, что Павел хотел этим сказать, а написано там: «Дому твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней». Сорок семь букв по правилам старой орфографии. Сорок семь дней отделяют дату рождения Павла Петровича, двадцатое сентября, от вступления на престол шестого ноября. Всего сорок семь лет жизни напророчили Павлу, и он действительно был убит в этом возрасте.

– Проект замка Павел Петрович разрабатывал сам, – рассказывал Мунин, – и современники терялись в догадках: что натолкнуло государя на такое странное архитектурное и планировочное решение? Вас, видимо, провезли по городу, и вы могли заметить, что ничего подобного в Петербурге нет. Раньше к замку прилегала ещё обширная застроенная территория, тянувшаяся вдоль Фонтанки в сторону Невского проспекта. В древности так выглядели монастыри или храмовые комплексы. Если посмотреть на главное здание с большой высоты – вы увидите квадрат с круглым двором посередине. Это тоже необычно и нефункционально. Странностей, связанных с замком, вообще было много. В высшем свете крепла молва о том, что император обезумел. Сейчас мы уже знаем, что эти сплетни распускали будущие цареубийцы. Но тогда к ним очень внимательно прислушивались.

– Павел торопился с постройкой замка, – рассказывал Мунин. – Новоселье справляли, когда ещё не просохла штукатурка. Попробуйте представить: за окнами трещит морозом петербургский февраль, а в комнатах сквозь пелену сырого тумана пробивается тусклый свет сальных свечей… Мрачная картина, способная погрузить в депрессию кого угодно. При закладке замка император сказал: «Здесь я родился, здесь и умру». В последнюю же ночь на пороге спальни он пророчески произнёс: «Чему быть – того не миновать». Жестоким убийством Павла Петровича окончилось царствование, которое историк Василий Ключевский называл самым блестящим выходом России на европейской сцене.

Через час-другой Одинцов увидал экскурсовода в служебной столовой и подсел к нему за столик. Тут они с Муниным и познакомились, и поговорили между борщом, спагетти болоньезе и компотом.

– Не знал, что Павел сам проектировал замок, – сказал Одинцов.

Мунин охотно подхватил близкую тему.

– Об этом редко рассказывают. Хотя у любого сооружения всегда есть заказчик. За свой счёт можно картину написать. И то даже великие художники спонсоров искали. А с архитекторами просто: их нанимают и командуют – где строить, что строить, как строить…

– …и на какие деньги, – добавил Одинцов. – Кто девушку ужинает, тот её и танцует?

Дворец императрицы Елизаветы Петровны.

Мунин согласился.

– Нюансы только в том, какую степень свободы заказчик оставляет автору, – сказал он. – А с замком всё ясно. Павел Петрович работал над проектом много лет, ещё не будучи императором. Перебрал больше десятка вариантов. Постоянно что-то уточнял, исправлял… Окончательный вариант надо было соблюсти в исключительной точности. Наверное, наш Баженов потому и увильнул: уж больно сложно. Проще отказаться, чем отвечать. А итальянец Бренна стал строить.

– Он внакладе не остался, – проявил осведомлённость Одинцов. – Я читал, как на этой стройке воровали, – аж дух захватывало! Деньги рекой, а материалов постоянно не хватало, всё втридорога… Ну и так далее. Хуже, чем сейчас. Бренна, конечно, тоже не за пуговицы работал. Но он всегда был кто? Скромный гастарбайтер на государевой службе. И вдруг после сдачи замка у него состояние огромное обнаружилось.

– Наверное, это российская традиция, – предположил историк. – Чем важнее стройка, тем отчаянней крадут. А для Павла Петровича важнее ничего не было, и он спешил невероятно. Другие стройки останавливал, мрамор со старого Исаакиевского собора велел для замка использовать… Спешил так, что при всём своём педантизме даже на воровство сквозь пальцы смотрел! Торопился построить замок во что бы то ни стало и как можно раньше. Интересно почему…