на классический курс при театре «Ла Скала» — о, как убивалась мама! — и тогда пришлось зачислить ее в платную школу DY&G. По-моему, она там была самая бесталанная. В преддверии неотвратимо надвигающегося выпускного спектакля целыми днями Лола вертелась перед зеркалом — отрабатывала вращение, пируэты и особливо свое любимое grand plie[4], но зад у нее постоянно отклячивался, и вообще все выходило ужасно скверно. А она-то, дурында, этого никак не понимала, дома же ей все только аплодировали.
Мы поднялись наверх, и, чтобы не видеть ее танцев в гостиной, я пообещал поиграть с ней немного в куклы «Винкс». Лола обожала этих кукол, а моя мать ее за это осуждала, говоря, что в такие игрушки играют только дети пролетариев. А Лола назло маме представляла себя в роли своей любимой героини, смуглокожей феи — куклы по имени Айша. Много месяцев Лола ходила за мамой, пока ей наконец не купили куклу ростом с ребенка. Когда к нам приходили гости, мама металась по дому, выискивая, куда бы засунуть проклятую куклу, и бормоча под нос: «От этих филиппинок и так уже не протолкнуться».
6
Человек никогда не задумывается над тем, что в один прекрасный день ему придется попрощаться со всеми. Это как-то не по-человечески — проститься сразу со всеми, да и зачем? Говорят «до свидания», чтобы потом увидеться за завтраком или за обедом, а я не думаю, что вновь вас всех когда-либо увижу. Поэтому и стараюсь запомнить ваши улыбки, особенно улыбки внуков — я буду по ним сильно скучать.
Мы живем и не оставляем ни записей, ни следов, ни конспектов — никаких знаков благодарности к той жизни, течению которой пытаемся всеми силами воспрепятствовать, но которая в конце концов берет свое. Она победила и меня, бесстрашного воина — я старею и слабею с каждым днем, хотя сегодня вечером разум мой ясен как никогда. Простите меня за орфографические ошибки, я учился в швейцарской школе, хоть учеба там дрянь, но нас туда заставляли ходить, а теперь и мы заставляем наших детей ходить в те же школы, и даже у меня не было сил взбунтоваться. Сегодня я провел замечательный день в вашей компании в Сен-Сафорин, отмечая диплом моего обожаемого Леона. Вы помните тот день? Вы послали за мной Юлия на машине, и он привез меня сюда, в Белладжо. Ну, разумеется, мог бы кто-нибудь и из вас за мной приехать. Вам не стыдно? Я думаю, ваш дедушка заслуживает чуть большего внимания. Мне бы было так приятно услышать, как вы все стучите в мою дверь со словами: «Эй, дед, ну-ка вставай, пора сменить озеро! Мы все едем в Лозанну, у Леона праздник!»
К чему иметь большие средства, если не умеешь распоряжаться ими с некоторой фантазией? Думаю, однако, что уже поздно рассуждать на эту тему, тем более сегодня. Вероятно, все из-за моего непостоянного характера да еще из-за моих жизненных приоритетов.
Все возвращается на круги своя, так ведь в народе говорят? Что посеешь, то и пожнешь. Для меня в жизни была главной медицина. Медицина, касающаяся самой красивой части женщины в любом ее возрасте: груди. Я спас многих, но не сумел сохранить единственную женщину — ту, которая подарила мне сына, так уж распорядилась судьба. Возможно, у меня не получилось воспитать своего сына должным образом. Я доверял его воспитание коллегам и лучшим наставникам, многочисленным нянькам и тем немногим женщинам, которые шли со мной по жизни. Но, надеюсь, со временем мне удалось сделать так, чтобы они полюбили моего сына, а он полюбил их. Медицина была главным делом моей жизни, и все мои интересы сосредотачивались только на ней. Поэтому, сынок, я знаю, что должен попросить у тебя прощения, но я чересчур гордый, чтобы сказать тебе это лично.
Моим родным домом была больница. Там работали замечательные специалисты, и только из-за них я решил не эмигрировать в Соединенные Штаты или в Швейцарию, в которой родился. Быть богатым, по крайней мере, для меня, означает всего лишь возможность выбирать лучшее вино. Я тебе сегодня как раз об этом говорил, помнишь, Леон? Когда мы ходили гулять на озеро.
Леон мой самый любимый из всех внуков. Он мне более симпатичен, чем Пьерандреа, который, на мой взгляд, слишком холоден, хотя ведет себя всегда безупречно, с должной учтивостью и почтением. Есть вещи, которые чувствуешь душой, и это порой отличается от того, что видишь глазами. Искренняя любовь и уважение идут к сердцу никому неведомым путем, и тут я, конечно, могу ошибаться. Так что, Пьерандреа, дорогой мой, прости меня.
Смерть предоставляет шикарную возможность наконец высказать все, не боясь показаться при этом ни виноватым, ни смешным. Хотя о самом прекрасном, что есть в жизни — о желаниях, изменах, необузданных страстях — рассказать все правдиво невозможно, только то, что этот груз на наших плечах неимоверно утомляет. Если вы обращали внимание, самые сокровенные тайны раскрывают в состоянии страшной усталости, когда эти секреты уже бесполезны и никого не могут удивить. Тем не менее мы все ужасно боимся исповедываться, даже я, хотя мне уже семьдесят три года, потому что не хотим показаться жалкими и ничтожными в глазах большинства, только закат жизни дарит всем нам желанное забвение. Немногие смогут запомнить красоту этого заката, и я очень хочу, чтобы эти немногие стояли бы сейчас рядом со мной.
Прежде всего, объявляю об отмене всех данных мною ранее распоряжений.
Теперь же объявляю своими наследниками следующих лиц.
1. Моего единственного сына, Джованни Альберто Сала Дуньяни, которому оставляю сорок процентов своего состояния, а кроме того, виллу в Белладжо, усадьбу в Комо, дом на улице Сенато, две квартиры на Корсо-Венеция, дом в Женеве и дом в Пунта-Ала. Только прошу его, пока он будет жив и здоров, не продавать дом в Белладжо.
2. Профессора Алессандро Дзакканья, которому оставляю тридцать процентов состояния с условием направления этих средств на исследования раковых заболеваний.
3. Моего внука Леона, которому оставляю пятнадцать процентов состояния, квартиру на аллее Бьянка-Мария, а также все картины в моем банковском хранилище. В частности, я хотел бы, чтобы ты сохранил «Святого Иоанна Крестителя», который, вероятно, является последней картиной Караваджо. И еще мне хотелось бы, чтобы ты не потерял свою истинную любовь.
4. Моего внука Пьерандреа, которому оставляю пятнадцать процентов состояния, квартиру на улице Винченцо Монти и бюст Фарука со штемпелем «три тосканских лиры» и сертификатом Болаффи. И я строго-настрого запрещаю тебе