- Все бы вам говорить, - снова влезал Нелюбов. – Дело делать надо. Поехали на вылазку, а?
Нелюбов в плане депрессий был очень добропорядочным - сам ими не страдал, а к пострадавшему мчался первым. Да что там депрессия, никто никогда не видел Нелюбова даже просто в печали, хотя качественных поводов он имел предостаточно. У него, к примеру, вечно параллельно существовали две-три любовницы, одна из которых была более любима (и относилась к Нелюбову гораздо прохладнее, чем ему хотелось), а другая сильно ревнива (и доставала Нелюбова гораздо глубже, чем он мог спокойно вынести). У него вообще постоянно были проблемы со всем, что его кружало. Однажды он сломал любимую бейсбольную биту Варяга (и у него, конечно, были проблемы с Варягом, но много вы знаете людей, которые сломали бы бейсбольную биту?). В его руках ломались ножи, крошились камни, плавилось стекло. Его отчисляли из мединститута, выгоняли с работы, случалось, били… Но на вопрос «как дела?» он всегда отвечал «отлично!». Не потому что хотел скрыть истинное положение дел или отделаться от спрашивающего, а потому что искренне считал – все отлично. Однако вряд ли бы Лейбниц им гордился: Нелюбов вовсе не думал, что в этом лучшем из миров все к лучшему, напротив, он был чрезвычайно недоволен существующим мироустройством, в особенности тем, как мир относится к окружающим Нелюбова людям. Ведь безусловно, его друзья (все) заслуживают лучшей участи!.. И только свою действительность он воспринимал через призму патологически оптимистического сознания, часто граничащего с полной неадекватностью.
Так, он рассказывал, как профессор такой-то пролил слезы умиления над его гениальной головой и предложил возглавить подразделение большого проекта, который начинается по особому заказу Организации объединенных наций, и наверное, придется ехать в командировку… куда там… в Брюссель, что ли… ну, это должно решиться на следующей неделе. На следующей неделе, если кто-нибудь спрашивал, решение откладывалось до следующего месяца, потом (если приставала все еще не забывал) еще на месяц, пока наконец неугомонному любопыту не сообщалось, что все уже было на мази, но в последний момент Президент не велел российскому люду участвовать в этом проекте совсем. И вся эта история на самом деле могла вырасти из одной мимоходом брошенной кем-то фразы о том, что профессор такой-то (который сейчас занимается таким-то проектом) осведомлялся, собирается ли, в конце концов, студент Нелюбов (у которого задолженность по зачету) зайти к нему на кафедру.
Своей непоколебимой уверенностью, что у замечательного Нелюбова все, как и дОлжно, идет замечательно, он шокировал и притягивал. Поэтому знакомых у него было множество. Всех их он называл друзьями. Достаточно раз пересечься с Нелюбовым – и можно рассчитывать на его всемерное участие. Он ходил среди ночи пешком на другой конец города, чтобы утешить кем-то внезапно брошенную женщину (имя этой женщины вспоминалось под утро, а то и вовсе не вспоминалось, но зато точно было известно, что она – человек хороший, раз угощала Нелюбова пивом на бардовском фестивале, случившемся прошлым летом). Он поднимал всех, кого мог, чтобы найти ночлег для заплутавшего автостопщика (который полтора года назад оказал аналогичную услугу Нелюбову, бывшему таким же проездом в одном из украинских поселений). Он безвозмездно замещал всех знакомых ночных сторожей (не тушуясь ни моргов, ни кладбищ, - тот кладбищенский jam session надолго остался в народной памяти).
Он считал, что невозможного для человека мало, а преграды существуют лишь для того, кто их замечает. Поэтому его не смущали ни триппер, подцепленный от утешенной женщины, ни скандал в семействе того, кого он уговорил вписать неизвестного автостопщика, оказавшегося законченным шизофреником, ни увольнение кладбищенского сторожа. И уж конечно, он не смущался отсутствием у себя практического опыта в депрессиях, когда ехал осуществлять терапию к захандрившему ненаходителю Великого Ответа на Вопрос о Смысле Жизни или к жертве сплоховавшего Купидона.
К случаю Полины и Глеба отнеслись серьезно. Не ограничиваясь спасительными беседами, делали попытки примирить их. В частности, старалась Чуча, которая только начала переживать потерю Левушки, и которой вдруг приглянулась роль щедрой барыни. Она раз за разом сводила Глеба с Полиной – то в компании многих, то в компании себя одной, - лавировала в беседе меж опасными темами, то и дело взглядывая на Полину со значением: «Чего ж ты сидишь? Видишь, я ведь могу мужика себе забрать, а я тем не менее, для тебя стараюсь!». И вот когда Полина была готова сдаться обстоятельствам, использовать поддержку общества, снова шагнуть навстречу Глебу, - сдалась, не выдержала Чуча. И Полина, забежавшая к ней просить еще раз организовать встречу с Глебом, обнаружила, что просить уже не надо: Глеб здесь. Он вышел вслед за Чучей в коридор, эротично-растрепанный и в пуловере на голое тело. Чуча, которой было сильно неловко перед подругой, но которая все-таки не считала себя в чем-либо виноватой, посмотрела на Полину расширенными (чтобы очевиднее была невиноватость) глазами.
- Войдешь? – без особого энтузиазма спросила она.
- Почему бы нет?
Пропуская Полину, Чуча отступила и спиной коснулась Глеба. Глеб обнял ее, уткнулся подбородком в плечо. Но Полина сделала вид, будто не замечает закрытого переезда, будто не для нее опустили ярко раскрашенный шлагбаум. Она прошла в кухню, сама поставила чайник на плиту, достала хлеб из хлебницы и масло из холодильника, приготовила чай и бутерброды. Когда стол был почти накрыт, вошла Чуча, остановилась в дверях. Полина ждала, что Чуча начнет оправдываться, Чуча ждала, что Полина станет упрекать. Не дождались. Пришел Глеб. Молча сели за стол. Полина уронила бутерброд, Чуча расплескала чай, Глеб руками препарировал случившийся поблизости кусок вчерашней кулебяки.
- Ну, я пойду, - сказала Полина.
- Ну, давай, - сказала Чуча.
- Вот так значит, да?
- А что такое?
- Сама знаешь, подруга. Все ты сама прекрасно знаешь.
С этими словами Полина ушла. Она рассказала Алене, какая Чуча сука. Алена вспомнила, как Чуча всегда неуважительно относилась к чужим связям, и согласилась с Полиной. Еще Алене вспомнилось, как ее третировали, и, кстати, Чуча за нее не вступалась, а единственным человеком, не оставившим ее в одиночестве, был Нелюбов.
- Да он же пользовал тебя, как хотел! – кричала Полина.
- Ничего подобного! Это все остальные всегда пользовали! И, кстати, продолжают! – кричала Алена.
И надо же было Левушке именно в этот день зайти к ней перезанять небольшую сумму рублей. Это было очень несвоевременно, - зашедший получил от ворот поворот, с лекцией в придачу (о необходимости активнее трудиться, жить по средствам и еще – о том, что мужчине у женщины занимать неприлично). Левушка посетовал на Алену Нелюбову, который округлил глаза и возопил: