Подобными сюжетами я развлекалась до семнадцати лет. Исполняющие обязанности влюбленных в меня до безумия менялись часто, все дальше уходя от реальных прототипов: соседские мальчишки уступили место кинозвездам, кинозвезды – героям древнегреческих легенд (да, и богам тоже).
Действительность не ободряла. Никто не выказывал желания сложить к моим ногам и жизнь, и честь, и состояние. Однажды я поняла – почему.
Это случилось на выпускном вечере, куда я прибыла совершенной Наташей Ростовой – в открытом длинном розовом платье, его пошила соседка, портниха из оперного театра. Половину вечера я блистала под Lambad'у и прочие ласковые месяцы в обществе скромной подруги. Потом, разочарованная полным отсутствием мужского явного внимания, я решила предаться меланхолии на свежем воздухе и пошла бродить вокруг школы. Среди деревьев группа мальчишек восполняла пробелы в официальной программе праздника – слышалось позвякивание бутылок, пахло сигаретным дымом. Говорили о бабах. Обо мне.
- А шикарные у Зацепиной сиськи!
- Только она – как тот дядя, очень строгих правил. Помнишь Борьку Паничкина, учился у нас с пятого по восьмой? Два года по ней сох, а подойти так и не осмелился. У нее ж не взгляд, а забор из колючей проволоки под напряжением в триста сорок.
Я еще как помнила Борьку Паничкина. Он целых два месяца был героем моих предзасыпательных мечтаний в шестом классе. Променяла я его лишь на Алена Делона - после просмотра “Зорро”.
Тогда до меня дошло, что ожидать от мальчиков (одинаково и мужчин), что они, дабы обозначить свои чувства, на всем скаку подхватят тебя в седло и повлекут по цветущему саду, распевая любовные арии приятным баритоном – ждать всего этого значит не дождаться. Они может, и повлекли бы, если были бы способны преодолеть страх перед моим “нет”.
Я не обрадовалась, узнав, что мужчины – не герои романов Дюма-отца. Но я сделала из этого определенные выводы. Первый же, кто посмотрел на меня с интересом, получил в ответ взгляд с таким обещанием, что мимо не пройти. Кончилось дурно: я влюбилась, а он нет. За это я прокляла его и принялась, как одержимая, бросаться на каждый потенциальный источник любви. Чем чаще я промахивалась, тем увереннее решалась на следующий прыжок: ведь не может же что-либо длиться вечно, должно же мне повезти! За годы неудачных попыток я все-таки не отказывалась от главного принципа: прежде, чем требовать, - дай. Я была уверена, наступит миг совершенства, когда мне уже не придется притворяться, будто я получаю удовольствие от секса в чистом виде. Поманить мужика калачом, а потом... потом наслаждаться одним лишь его желанием, без боязни, что оно угаснет. Он будет хотеть меня «безмолвно, безнадежно», желая вовсе не секса, потому что ясно ведь, что секс не потушит огонь. А я буду купаться в его алкании и делать, что вздумается. Я превратилась в женщину того типа, который Набоков назвал «постельной попрыгуньей». Но я не поддавалась сомнениям и страхам, пожимала плечами, читая у Хайяма “Лучше будь один, чем вместе с кем попало”, потому что никогда, находясь с кем-то, не переставала чувствовать, что одна. Миг совершенства настал, когда совершенствоваться уже надоело. Мужчины вдруг перестали уходить от меня. Больше того: они начали возвращаться. И тот первый, которому я наивно пообещала взглядом весь мир, тоже вернулся в надежде дополучить недовзятое. Я смотрела на безумную вереницу желаний, и мне не хотелось вливаться в этот хоровод. Они кружили над пепелищем, не понимая, что голубятня сгорела, кормушка опрокинута, и вода в поилке высохла. А я не понимала, кто спалил голубятню, и почему мужское алкание перестало меня радовать. Я предприняла несколько попыток отдаться на волю чужих чувств – у меня не вышло: при виде мужских стараний охватывала жалость пополам с сарказмом. Включиться в процесс никак не удавалось, я все время будто следила за происходящим из угла, и комментарии, одно пошлее другого, роились в мозгу. Тогда я взяла тайм-аут, который длится уже почти год, и сколько еще продлится – неизвестно.
И если дон Жуан предстанет передо мной во плоти, что же он сможет предложить такой женщине, как я? Женщине, которая секса и игры вокруг любви может найти в любой момент, когда ей этого захочется. А случись чудо — действительно любовь, - так найдется каменный истукан, который появится в самый неподходящий момент и утащит в преисподнюю... Нет-нет, избави нас от дона Жуана как реального субъекта. Довольно с нас и литературного феномена.
Глава 2. Поляна, залитая солнцем
Со дня собрания у Варягов прошло две недели, а сентябрь продолжал радовать. Первая стайка листьев, сорвавшись с клена, пролетела над аллеей, имитируя бестолковый полет бабочек, но день ото дня становилось лишь приятнее выходить из-под потолка под небо.
Полина наблюдала осень, и каждый закат навевал на нее грусть – еще на шаг ближе стала зима. Но мысль об оставшихся днях успокаивала: это не конец, весь октябрь впереди, и есть еще целая горсть чудесных сентябрьских дней.
Маленькая квартирка, где Полина жила по милости дальних родственников, теснила, особенно по выходным. Не было никакой возможности оставаться в слепленных из праха стенах, когда колокол осеннего неба накрыл собой землю и гудел о вечности. Полина каждый вечер ходила слушать его, впитывая тягучий, прозрачный, чуть влажный, играющий каждой гранью звук.
Заниматься донжуанами в таких условиях было и невозможно, и некогда. Вот и в третью субботу сентября Полину поманил не рабочий стол, а круглая поляна – та, которую общество давно облюбовало себе под пикники. Там вокруг выложенного кирпичами костровища лежали старые толстые стволы. Меж корнями векового дуба скрывалась ямка-тайничок, летом она служила холодильником для пива, и еще там было принято оставлять что-нибудь для затравки следующего пикника - что-нибудь очень алкогольное в стеклянной бутылке. Над поляной дубы протягивали свои ветви, даря покой и мысли о надежности. Как было бы славно именно сегодня под шелест их листьев неспешно поговорить о множественных несовершенствах мира и об обязательной победе всех гуманистических идеалов…
И Полина позвонила Левушке.
- Не могу, - сказал Левушка, и его голос был подобен солнечному дню. - Мы сейчас на даче у Галкиных родителей.
Дача была основательная – кирпичный дом из трех комнат и кухни-столовой, участок в двадцать соток (большая его часть под картошкой), перед домом цветник, за домом беседка (чудо дачной архитектуры, сложена из всего того, что удалось стащить с соседних строек). В конце картофельных грядок – деревянные сарай и сортир. Сарай стилизован под летнюю кухню (окошко и лесенка в две ступеньки), сортир стилизован под городское удобство (внутри унитаз и журналы). Все это родители Гали заботливо создали еще до замужества единственной дочери. Появлению зятя обрадовались. Двадцать соток – не шутка.