— Скудный ассортимент.
— Может, поговорим о чем-нибудь более веселом?
— Давайте я расскажу вам о привычках дикого соболя.
— Лучше развейте мои опасения.
— Насчет чего?
— Как я подозреваю, радиоприемника здесь тоже не имеется.
— Совершенно верно. По той же причине. То есть из-за врожденной аллергии на всякую чушь.
— О газетах я уже не спрашиваю… — Американка мужественно улыбнулась. — Ни о старых, ни, тем более, о новых.
— Газеты ненавижу больше всего — сплошная некрофилия. Это же абсурд, когда сенсациями становятся только мертвые. Надо писать о счастье, о любви, наконец, а не о катастрофах, несчастных случаях и преступлениях.
— Да, о любви нынче писать совсем невыгодно.
— И я про то же… — Хозяин почесал верную собаку за ухом. — Мы с Алисой за позитивный взгляд на мир.
— Кстати, о мире. А Интернет вы тоже игнорируете?
— Само собой. В эту сеть только влезь — и, считай, пропало. Вот я в летний период неоднократно наблюдал, как очередная глупая мошка попадает в расставленную паутину. Бац — и влипла. Подергалась-подергалась, а надежды вырваться — уже никакой. И замерев, ждет, дурочка, когда в нее вопьются жадные мандибулы.
— Слово какое страшное — мандибулы.
— Есть и пострашнее. Вот, например, если взять ротовой аппарат энцефалитного клеща…
— А можно о чем-нибудь хорошем?
— Молчу, молчу.
— А телефоном вы тоже брезгуете?
— Разумеется. Еще не хватало, чтобы меня доставали всякие кретины вздорными эсэмэсками! Самая горячая девушка, самая холодная сосиска! А эти голоса роботов, с железной настойчивостью сообщающие об очередных льготах провайдера!..
— Так что, у вас вообще нет связи с людьми?
— Есть. — Хозяин указал пальцем в сторону грубо сколоченного стола, на котором, кроме тусклой лампы под металлическим абажуром, находилось устройство, помигивающее индикатором и манящее шкалой настройки.
— Рация! — воскликнула облегченно американка. — Рация!
— Была рация.
— Аккумуляторы сели?
— Нет, — хозяин почесал собаке за вторым ухом. — Кстати, мой позывной — «Студент».
— А мой — «Принцесса».
— Красивый позывной.
— Я сама выбрала.
— Тогда, может, перейдем на «ты»?
— Не возражаю.
— А как будет уменьшительное от «Принцессы»?
— Зови, если хочешь, Принси.
— Тогда меня, наверное, переделаем в Стью, Коротко и симпатично.
— Стью, так что там случилось с рацией?
— Мачту с антенной свалил рухнувший вертолет.
Егерь изобразил руками схему произошедшей катастрофы.
— Примерно вот так.
— Значит, связи с внешним миром никакой?
— Увы, Принси, увы.
— Значит, до сих пор никто не знает… — Принцесса откинулась на подушку. — Никто не знает, что я осталась в живых!
— Наверное, тебя пока считают пропавшей без вести. Хотя в таких катастрофах шансов уцелеть практически не бывает.
— Никто не знает, что я спаслась?
Егерь молча налил полную кружку подогретого клюквенного сока.
— Никто не знает… — недоуменно повторяла Принцесса, машинально принимая у него из рук чудодейственный напиток. — Никто не знает, что я осталась жива!
С кружки сорвались две сочные капли цвета крови и разбились о давно не крашеный пол.
— Никто не знает…
8
Медвежий угол
Егерь, как бы оправдываясь за порушенную антенну, присел за рацию.
— «Рысь-один», «Рысь-один», ответь «Студенту». «Рысь-один», «Рысь-один»!
Но рация в ответ выдавала только умеренный треск и беспощадные и бессмысленные помехи.
— «Рысь-один», ответь «Студенту».
— Никто не знает! — повторила Принцесса одними губами. — Никто.
Хозяин оставил рацию в покое.
И снова четыре пары внимательных глаз уставились на спасенную американку.
— А может, сорри, можно что-нибудь с антенной придумать?
— Пока не стихнет метель, что-либо делать бесполезно. Ветер штормовой, любую антенну обратно скинет. Так что будем ждать, как говорится, летной погоды.
— Почему летной?
— Потому что, милая Принси, до места нашего пребывания можно добраться исключительно воздушным путем и исключительно на вертолете.
— Ты серьезно?
— Еще как. На отрогах даже охотничьих троп нет. Как-никак, заповедник.
— А надолго эта непогода?
— Думаю, суток на трое, не меньше. Хотя может вьюжить и неделю, и две. Помню, как-то месяц пришлось сидеть, не покидая заимки.
— Чего не покидая?
— Вот этой избушки, которая по-сибирски называется заимка.
— За-им-ка! Красиво звучит.
— По-вашему, вроде как форпост прогресса.
— Нет, Стью, на форпост прогресса твоя избенка не тянет.
— А на ранчо?
— Хочешь приравнять сибирскую тайгу к американским прериям?
— Ладно, пусть будет хуторок.
— Скорей, это охотничья хижина.
— Согласен и на хижину. Впрочем, с такой очаровательной собеседницей и в шалаше рай.
— С очаровательной? — Принцесса осторожно потрогала слегка деформированное лицо. — Дай-ка мне, плиз, какое-нибудь зеркало.
— Сейчас, сейчас! — Егерь открыл большой угрюмый шкаф, собранный из русских досок, снабженных европейской кокетливой фурнитурой. — У меня тут было запасное зеркальце для бритья.
— Представляю, на кого я сейчас похожа…
— Главное, что руки-ноги на месте. А то бы — хрясь об пенек или, того хуже, задницей на сук… — Егерь протянул везучей американке отличное круглое зеркало диаметром в двенадцать дюймов, не меньше, с хромированным ободком и на хромированной подставке. — Подарок мамочки. Как только у меня проклюнулась первая щетина, я получил в подарок бритвенный набор настоящего мужчины. Станок посеял где-то на практике по ботанике. Кисточку для пены у меня стащили — тоже во время практики, но по зоологии беспозвоночных. А вот зеркало, к счастью, осталось. Где оно только со мной не побывало!
— Хоть сейчас приглашай на главную роль в фильм ужасов, — грустно произнесла, заглянув в зеркало, Принцесса. — И «Оскар» за самый жуткий грим — точно мой.
Студент понял, что надо отвлечь гостью от бессердечного зеркала.
— Принси, а я так и не понял, что ты делала в этой дурацкой вертушке?
— Где-где?
— Ну в разбившемся вертолете.
— Я, я… — Принцесса, замявшись, снова глянула в зеркало. — Понимаешь, приват информейшн…
— Ну, если это что-то страшно секретное, я умолкаю.
— Как бы, Стью, тебе правильно сказать… Ну, в общем, это связано с космосом.