Читать интересную книгу Брачные узы - Давид Фогель

Гордвайль поднялся и стал бриться, делая это сосредоточенно и с видимым удовольствием. Неожиданно он приобрел особую ценность в собственных глазах, а это требовало большей заботы и осторожности в обращении с самим собой. Можно сказать, что в этот миг он испытал к себе трепетное чувство уважения. Черты его лица вовсе не казались ему сейчас безобразными; в самом деле, у него красивое лицо: нос на месте, хорошо вылепленный мужской нос, красивые глаза, лоб, волосы — все совсем неплохо. А невысокий рост не такой уж и великий недостаток! Доказательства налицо!

С веником в руках в комнату вошла, по своему обыкновению не постучав, фрау Фишер, старая и глуховатая квартирная хозяйка. Гордвайль не замечал ее присутствия, пока она не оказалась совсем рядом.

— Господин Гордвайль приводит себя в порядок, — проговорила старуха шепотом, показав несколько черных пеньков зубов. — А я вот люблю смотреть, как мужчина бреется. Мой дорогой покойный муж, — она имела обыкновение добавлять «дорогой», когда говорила о своей родне, неважно, о живых или о мертвых, — мой дорогой покойный муж, когда брился, так я завсегда остановлюсь возле и гляжу на него, э-хе-хе!

Прислонив веник к стене, она стала протирать влажной тряпкой пыль на шкафу, на спинках стульев и кровати — исключительно в доступных взгляду местах. Спустя минуту она снова оказалась рядом с Гордвайлем:

— Эх, как же все опостылело, п-сс! А вам все это не противно, господин Гордвайль?!

Нет, Гордвайлю «все это» вовсе не было «противно». Он улыбнулся, ничего не ответив.

— Э-хе-хе! — продолжала старуха. — Знаете, господин Гордвайль, когда человек старый, ему трудно бывает уснуть. Лежишь, слушаешь, как бьют часы, три часа, четыре. Мне ведь 25 июля семьдесят один год стукнет. Семьдесят один, ни больше, ни меньше! А вы бы мне сколько дали? Ведь меньше, верно?! (Гордвайль утвердительно кивнул, чтобы сделать ей приятно.) Видите ли, господин Гордвайль, я по ночам часто о вас думаю, п-сс! — она махнула рукой для пущей убедительности. — Вы ведь такой порядочный человек, очень порядочный!.. Вы-то, небось, меня и в мыслях не держите? Где уж… Ну да, я… старая женщина и вдова… Вот уже десять лет как вдова, десять лет уже, как умер мой второй дорогой муж.

И, помолчав с минуту, добавила:

— Вам бы тоже следовало жениться, господин Гордвайль. Эх, мерзко и постыло человеку, когда он один! Постыло, п-сс!

— А что за ремесло было у вашего второго мужа? — спросил Гордвайль, который уже закончил бриться и теперь правил бритву для следующего раза.

— Я не поняла, — старуха наклонила голову, показав на левое ухо. — Немного туговата на ухо стала. С тех пор как умер второй мой дорогой муж, туговата я на ухо!

— Работа, — во весь голос прокричал Гордвайль прямо ей в ухо, — я имею в виду, кем ваш муж работал-то?!

— Зачем же так кричать, господин Гордвайль! Я слышу! Хорошо слышу!.. Олльберт (она произносила имя Альберт с двумя «л» и через «о»), Олльберт — внук мой от Гезы, сына моего от первого мужа, покойника. Мальчик честный, Олльберт. Учится на портного. Через два года закончится его ученье. Хорошая профессия, портной.

Гордвайль пошел умываться, старуха же, устало шаркая ногами, направилась застилать постели. Ее седые редкие волосы, собранные на затылке в растрепавшийся пучок, колебались при каждом движении, словно коротенький острый хвостик какого-то маленького зверька. Чуть погодя она снова подошла к Гордвайлю:

— Сегодня, господин Гордвайль, — сказала она по своему обыкновению шепотом, — сегодня я себя хорошо чувствую, слава Богу. Второй завтрак попал в нижний желудок, слава Богу! — она указала на живот. — Когда пища застревает в верхнем желудке, — она показала на уровень груди, — э-хе-хе! Это тяжело, как будто там мешок с камнями! Весь день у меня там болит, и тогда я уже больше ни куска не могу проглотить. А сегодня я такой здоровой себя чувствую, словно прямо молодая девушка.

Все это Гордвайль уже знал наизусть. Сколько раз он уже слышал от старухи о двух ее желудках и обо всем прочем. Но сегодня он испытывал к ней расположение и слушал старуху с удовольствием, как будто в первый раз. Та продолжала болтать. Теперь, как всегда по утрам, когда он оказывался в комнате во время уборки, она пересказывала ему новости, вычитанные ею в «журнале», в основном истории убийств и сообщения о стихийных бедствиях, которые только и интересовали ее; ради них она покупала газету. Жалостливо качая головой, она рассказала об офицере, который убил в Париже свою возлюбленную, «всадил в нее пять пуль из пистолета, и она, несчастная, умерла на месте», о землетрясении в Китае, от которого погибло три тысячи человек, а пять тысяч остались «босые и голые и без крыши над головой, э-хе-хе!», об ограблении большого банка среди бела дня в самом сердце Чикаго.

Тем временем Гордвайль закончил одеваться и вышел в кухню заварить себе чаю. Он решил остаться дома и поработать. Сейчас он горел желанием писать, чувствуя, что сегодня дело пойдет. Когда спустя какое-то время он вернулся с закопченным чайником в руках, комната была уже убрана и старуха собиралась уходить. Однако, увидев его, остановилась на полпути и, снова встав перед ним с веником и тряпкой, словно в сомнении сказала:

— Сидель моя говорит, что надо бы повысить плату за комнату на пять шиллингов. Дорожает все, вы ведь и сами знаете, господин Гордвайль. Но я ей сказала: «Господин Гордвайль человек порядочный и тихий. Подождем с ним еще месяц». Комната-то и вправду отличная. Вы же видите, господин Гордвайль! Большая, насекомых нет… И полклопа в ней не найдете, хоть целый день ищите…

— Я сейчас не имею возможности. Я поговорю об этом с вашей дочерью.

На этот раз старуха поняла мгновенно.

— Нет-нет, господин Гордвайль, не сейчас, а через месяц. Что Сидель, что я — все одно! Никакой разницы. Комната-то почти даром выходит, даже с пятью шиллингами! Где еще вы найдете такую красивую и большую комнату за сорок шиллингов! Да еще на двоих! Это только потому, что вы такой порядочный человек!

— Отлично! — сказал Гордвайль. — Как-нибудь поладим.

Он занял у старухи немного денег и спустился на улицу, чтобы купить сигарет и чего-нибудь поесть. После чего сел за работу.

Поработав часа два, он поднялся, очень довольный. До назначенной встречи оставалось еще шесть часов, писать он больше не мог и не знал, чем бы заполнить свободное время. Решил вдруг перелить чернила из одной чернильницы в другую, старую, — совершенно ненужное мероприятие. Перепачкал руки в чернилах и пошел их вымыть. Затем стал нарезать бумагу на короткие листы и сложил их в образцово ровную стопку, стараясь добиться того, чтобы ни один лист не торчал, а край стопки выглядел как обрез переплетенной книги. Все это заняло у него не более десяти минут. Да, вспомнил Гордвайль, надо бы навести порядок в старых рукописях. Сколько раз он уже собирался заняться этим, но все руки не доходили. Он достал из шкафа помятую и запыленную связку, завернутую в коричневую бумагу, и снял перевязывавшую ее тонкую бечевку. Однако не успел он покопаться в бумагах и нескольких минут, как это занятие надоело ему, он снова перевязал рукописи и вернул пакет на место. Взглянул на часы: четверть третьего. Дома ли сейчас доктор Астель? Вообще-то, он не раз заставал его дома в этот час. А если его нет, он просто прогуляется. Гордвайль вышел и направился на Карлсгассе, минутах в пятидесяти пешего хода отсюда. День был прохладный и пасмурный, и Гордвайль пошел пешком. Доктора Астеля он дома не застал. Однако нисколько этому не огорчился. Теперь он вернется домой, попробует еще немного поработать, глядишь, и день пройдет. Он пересек Опернринг и почему-то отклонился влево, к Херренгассе, вместо того чтобы пойти прямо, по Кернтнерштрассе, самым коротким путем. Напротив Хофбурга он наткнулся на Лоти Боденхайм. Она явно обрадовалась встрече и пригласила Гордвайля проводить ее до дома, если у него есть свободное время. Ей нужно кое-что там взять, а потом они смогут немного погулять или зайти в кафе, как ему больше нравится. Еще она захватит зонтик, потому что сегодня обязательно будет дождь. Весенние дни всегда чреваты дождем. А особенно такой день, как сегодня, когда облака прямо нависли над головой. А у нее ведь новая шляпка — он даже не заметил, некрасиво с его стороны! Он, Гордвайль, вообще не смотрит на нее. Наверняка даже не знает, какого цвета у нее глаза, ха-ха-ха! Что, знает? Ну, это случайно, совершенно случайно! А шляпка? Идет ей? Да? Ну, она очень рада! Его мнение для нее очень важно! Он ведь единственный из всех ее знакомых, кто понимает в женской одежде. Голубой ей всегда идет, светло-голубой. Она сегодня с утра встала слегка не в настроении, может быть, просто потому, что день пасмурный. Такие дни всегда портят ей настроение. И вот ей пришло в голову купить новую шляпку. Чтобы немного развлечься. Пойти, примерить, выбрать. Теперь ей уже лучше. Шляпка действительно ему нравится? Прекрасно! Конечно, она немного опустит слева поля, если он говорит. Однако он более обычного рассеян сегодня, что это с ним? Нет-нет, она сразу обратила внимание. Тут не может быть ошибки. Ну, если это тайна, она, конечно, не будет настаивать. Жаль, что он не зашел к ней на чай позавчера! Но уж сегодня-то он не станет ее разочаровывать — она действительно очень рада, что встретила его. Перед тем она заглянула в кафе, думала найти там доктора Астеля. Не видел ли Гордвайль его сегодня? Нет?