Читать интересную книгу Игра в четыре руки - Батыршин Борис Борисович

Галка Блюмина, сидящая на второй парте, ахнула и зажала губы ладошками. Я не отреагировал – Остапа понесло.

– …поэтому Карягин велел разбить ворота крепости ядром, после чего устало спросил у гарнизона: «Ребята, посмотрите на нас. Вы правда хотите попробовать? Вот правда?» – Я сделал паузу, давая слушателям переварить сказанное. – Ребята намек поняли и разбежались, прирезав по дороге двух своих ханов. Но это был еще не конец. Выяснилось, что еды в крепости нет. Совсем. Нисколько. И Карягин вновь обратился к егерям.

Что-то сухо треснуло. Я скосил глаза – в руках у Геши две половинки указки.

– «Я знаю, что это даже не безумие, – сказал Карягин, – что для этого вообще нет человеческих слов. Нас нет и ста восьмидесяти, почти все ранены, истощены, вымотаны. Провианта нет.

Боеприпасы кончаются. Зато есть обоз с ранеными, тяжеленные телеги, которые придется тащить на себе, потому что лошади нужны для пушек. Перед воротами крепости – Аббас-Мирза. Слышите хрюканье его ручных уродов и хохот его наложниц? Это он ждет, когда голод сделает то, что не смогли сделать двадцать тысяч персов. Но ждет он зря, потому что ночью мы уйдем, прорвемся к другой крепости, которую снова возьмем штурмом, имея на плечах всю персидскую армию. А также уродов и наложниц. Это не боевик. И не эпос. Это русская история, птенчики, и вы – ее главные действующие лица…»

Я сделал паузу и обвел взглядом одноклассников. Поймал взгляд Милады. Она слабо улыбнулась. Мне. Нравится? Не поверишь, мне тоже…

– Говорят, на небесах был когда-то ангел, отвечавший за невозможное. Так вот, ночью, когда Карягин выступил из крепости, этот ангел умер от недоумения. Егеря – а они беспрерывно сражались уже две недели – выскользнули из крепости. Как ночные призраки, как нетопыри, как существа с Той, Запретной Стороны. Но пик безумия, отваги и силы духа был впереди. Продвигавшиеся сквозь тьму, морок, боль, голод и жажду егеря наткнулись на ров, через который нельзя было переправить пушки, а без них крепость было не взять. Леса, чтобы заполнить ров, рядом не было, а персы могли настигнуть их в любую минуту. Четыре солдата – одного звали Гаврила Сидоров – молча спрыгнули в ров.

И легли. Как бревна. Тяжеленные пушки поехали по ним. Под хруст костей, стоны боли. На пушечный лафет брызнуло красным. Изо рва поднялись только двое, и отряд двинулся дальше… Девчонка, сидящая в ближнем к двери ряду, громко всхлипнула и поднесла к глазам платок. Наташка Воронина, оторви да брось, заводила девичьей половины класса. Вот бы никогда не подумал…

– За три версты от крепости их атаковали несколько тысяч персидских всадников, сумевших пробиться к пушкам. Зря. Егеря не забыли, какой ценой им достались эти пушки. На лафеты вновь брызнуло красное, на это раз персидское – и брызгало, и лилось, и заливало лафеты и землю вокруг до тех пор, пока персы в панике не разбежались, так и не сломив сопротивление сотни наших. Крепость Мухрат взяли с ходу. На следующий день подошел князь Цицианов с двумя с половиной тысячами гренадер и десятью пушками, вдребезги разбил Аббас-Мирзу и соединился с остатками отряда Карягина.

Я сделал паузу. Класс потрясенно молчит. Как и Геша. Как и затаившийся в нашем общем сером веществе Женька.

– Все. – И не удержался: – Евгений Абашин доклад закончил.

Это сработало как спусковой крючок – заговорили все разом. Не вставая, не поднимая рук, не дожидаясь позволения историка.

– Что, правда такое было?

– Где ты это прочел?

– А почему в учебнике об этом нет?..

– Читал, Пикуля, «Баязет»? Там тоже…

Громкий стук – Геша постукивает обломком указки по столу, призывая класс к порядку.

– Кхм-м… – Он натужно откашлялся, и я заметил, что глаза у него покраснели. – Садись, Абашин. Отлично. – И, чуть помедлив: – В следующий раз, пожалуйста, предупреждай…

Математичку Клавдию Васильевну, средних лет даму с внешностью и манерами не успевшей состариться колдуньи Бастинды, мы недолюбливали. Да и не за что было ее любить, если честно: Клавдиша – смерть всему живому, и прежде всего самой математике. Алгебра всегда была для меня бичом божьим. Геометрия же если и шла полегче, то лишь самую малость. Так что этот год нам с Женькой придется как-то пережить, и тут надежда на жалкие ошметки моих институтских знаний. Все же Бауманка – это серьезно, особенно если родная бабуля когда-то преподавала там математику в ранге профессора. Увы, ее кровь во мне точно отдохнула… Ну да ладно, матанализ пойдет только в девятом классе, а там должна прийти другая учительница.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На этой мысли я себя осадил. Я что, собираюсь, подобно книжным попаданцам, взрослеть, готовя себя (и альтер эго, конечно) к великой цели – но когда-нибудь потом, в далеком будущем? Ох, сомнительно, что я тут ради такого именно расклада. Уж очень все… не то чтобы зыбко… Построено на своего рода динамическом равновесии. И наше с Женькой «соседство», подразумевающее нахождение какого-то компромисса, а вовсе не полное поглощение, а то и замещение его личности моей. И флешбэки эти… в смысле – этот. Потому как до сих пор случился только один. Но что-то подсказывает мне, что им дело не обойдется. Так что не стайер я, не стайер. Моя дистанция – в лучшем случае полторашка, да и то…

Урок тем временем шел своим чередом. Тема была не бей лежачего:

– В курсе седьмого класса вы начали изучать векторы и действия с ними. В этом году изучение будет продолжаться. Поэтому сначала вспомним основные сведения о векторах…

В общем, до конца урока я пребывал в медитативной дреме. Аст (на этот раз я устроился подальше от учительского престола) поначалу толкал меня локтем, но быстро понял бессмысленность этого занятия и отстал. Я же лениво наблюдал за попытками Женьки обрести контроль над телом – безрезультатные, в общем, попытки. Так, дернется чуток рука или голова повернется в сторону нашей классной секс-бомбы Оленьки Канищевой – вот кому мода конца семидесятых на экстремальное мини пришлась особенно кстати…

А вот когда прозвенел наконец звонок, и мы выскочили с облегчением в коридор – вторая перемена, аж четверть часа! – меня накрыло. Всерьез. Потому что… Мы, наш класс «А», был дружен – и в последние два года учебы, и потом, после школы. Встречались, общались, перезванивались. А раз в год, девятнадцатого октября, в «день лицеистов», собирались у памятника на Пушкинской. Кое-кто переженился, потом развелись, ясное дело… Другие пропали с концами, а кто-то и сохранил школьную связь на долгие годы.

И вот – они. Все. Подумайте, каково это – видеть вокруг своих живых мертвецов, уже оплаканных и потерянных годы назад. Желтый лоб этого целовал на отпевании. Гроб того нес. Этому на могилу – нет, на плиту, под которой капсула с пеплом из горелого БТРа – приносил цветы. И они, живые, рядом, огрызаются если случайно толкнул в суете большой перемены… А других, о ком услышал случайно: «Ада Михайловна… Помнишь твою первую учительницу? Умерла два года назад» – ты встречаешь в школьных коридорах, деловитых, грустных, веселых, не знающих своей обреченности. Тот разбился на мотоцикле, этот попал в плен в Кандагаре, а через неделю его голову подкинули к блокпосту – без глаз, ушей и языка. Этот умер в сорок, этот – в сорок три, от цирроза, спился, ясное дело… А этот – жив, но не выходит из дома, перенес четыре операции. И живы еще Высоцкий, Окуджава и Визбор. БГ – молод, ни у кого нет ни смартфона, ни даже интернета. И друзья кричат тебе с другого конца школьной рекреации: «Женька, давай сюда!» – а ты поворачиваешься и видишь кучку стариков, мертвецов и предателей в юных телах…

Да, сейчас я вполне могу сработать под девочку Алису из финальных кадров «Гостьи из будущего» и рассказать каждому, что его ждет. Только вот обрадуют ли их мои откровения? Нет уж, нафиг такое попаданство. Остается надеяться, что Женька не способен воспринимать мои эмоции и главное – мою память в полном объеме. Пока не способен.

И тут – щелкнуло. Уж не знаю, наложилась ли Женькина попытка на мой эмоциональный всплеск, или я сам интуитивно захотел спрятаться поглубже, уйти в мозговую тину – что угодно, лишь бы подальше от этой реальности, – а только из узкого тупичка возле кабинета труда на первом этаже наше общее тело вывел уже он. Я перепугался, что у альтер эго случится после такого насыщенного утра откат, и он с ревом ужаса кинется в медкабинет. Откуда его увезут прямиком в заведение, где персонал необычайно ласков, двери в палатах лишены ручек, а рукава рубашек, по странному капризу портного, завязываются за спиной. Но Женька приятно меня удивил. Нет, завис, конечно, ненадолго, благо перемена была длинная, в четверть часа. Но – собрался, выбрался из «убежища» и поплелся на третий урок. А мне оставалось только сидеть в уголке и обдумывать случившееся.