Читать интересную книгу Удивительный заклад - Екатерина Боронина

Невольно я отступил назад.

— Возьми! — повелительно сказал Хранид.

— Но вы же вернёте мне только его шкурку? Тут написано… белая шкурка… — Слёзы побежали по моим щекам.

Мне опять вдруг показалось, что неподвижное лицо Хранида оживилось чем-то похожим на улыбку. Но это продолжалось всего один миг, опять я не был уверен, как и в прошлый раз, что это было на самом деле.

— Я всё тебе сказал! — Хранид вышел из-за конторки. — Ступай, Семёнов! Я всё тебе сказал! — повторил он и подтолкнул меня к двери.

Слёзы всё ещё текли у меня из глаз, когда я очутился на улице. Не замечая ничего вокруг, брёл я к дому.

На следующий день, в воскресенье, Сёмка отпросился у хозяйки якобы к сапожнику, которому он отдал в переделку сапоги (на самом деле, как вы помните, он сапоги продал), и мы пошли к долговязому Косте за деньгами.

— Отдаст, вот увидишь! — уверял меня Сёмка. — Он хоть и замахивался на меня, я видел — трусит. Боится, что папаша или мамаша узнают. На окна всё поглядывал.

Но я уже ни во что не верил.

Скоро мы подошли к Костиному дому. Ещё издали я увидел пролётку больничного доктора у парадного крыльца. У распахнутой двери стояла горничная в белом передничке и разговаривала с докторским кучером. «Так болен, так болен, что мамаша третью ночь не отходит от него!» — рассказывала она кучеру.

— Известно, скарлатин! — зевая, сказал кучер. — Болезнь страшенная.

— Пришёл из гимназии, а у самого жар в сорок градусов. И горло перехватило… — продолжала горничная.

Я уже понял, что случилось: болен скарлатиной был Костя…

Сёмка молча повернул обратно.

— Идём! — мрачно сказал он. — Шесть недель болеть будет. Знаю! У меня мать от скарлатины померла.

В это время на крыльцо вышел доктор, и горничная бросилась подсаживать его в пролётку.

— В больницу, Матвей! — сказал «доктор, и кучер задёргал вожжами. — Постой! Постой! — вдруг приказал доктор. — Мальчуган! — закричал он и поманил меня рукой.

Я подбежал к пролётке.

— Вот хорошо, что я тебя встретил! — сказал доктор. — Поедем сейчас к твоей матери, скучает она по тебе. Тебя Алёшей зовут?

— Алёшей.

— Ну, значит, тёзки мы с тобой! — засмеялся доктор. — Поезжай, Матвей.

Лошадь тронулась. Сёмка растерянно смотрел нам вслед.

По дороге в больницу доктор шутил и уверял, что скоро ему придётся припрягать в пролётку вторую лошадь, так как одной уже тяжело возить такого толстяка, как он.

Пролётка остановилась у длинного двухэтажного дома, отгороженного зелёным палисадником. Из больничных окон выглядывали какие-то больные в серых и жёлтых халатах. Увидев доктора, они мигом исчезли.

— Вот как меня боятся! — засмеялся доктор. — Не люблю, когда на подоконниках виснут. Словно галки на заборе.

Мы вошли в больницу не с главного входа, а со двора, через квартиру доктора. В прихожей доктор снял пальто, шляпу и надел белый халат с тесёмочками на спине вместо пуговиц.

— Пошли, тёзка!

Через маленькую дверь мы вышли прямо в больничный коридор. Сразу налево я увидел небольшую палату, всю залитую солнцем. На кровати, под зелёным шерстяным одеялом, лежала мать.

— Проходи! Проходи! — шепнул доктор. — А я пока по другим палатам обход сделаю.

Я бросился к матери…

Мать гладила меня по голове и шептала: «Алёша! Пришёл, пришёл!» А я стоял как каменный и не мог сказать ни слова. Я отводил глаза в сторону — боялся, что вот она сейчас спросит, нашёлся ли Снежок.

Но она начала расспрашивать о школе, и я обрадовался этому и принялся подробно рассказывать, как Кеша Самсонов написал шпаргалку у себя на ладонях и как его уличила учительница. В другое время я не стал бы посвящать мать в такие подробности школьной жизни. Потом я стал сам расспрашивать мать, как её лечат, хоть мне почти всё уже было известно со слов отца.

— Доктор говорит — поправлюсь. Такой он заботливый, по два раза в день заходит, — сказала мать.

— А когда вы домой вернётесь, мама? — спросил я и испугался своего вопроса. Он мог навести мать на мысль о Снежке.

— Доктор обещает через две недели. Поскорей бы время шло… Так я соскучилась без вас всех… Вот ночью, когда не спится мне, я глаза закрою и представляю себе, как вы все за столом чай пьёте, а Снежок у Леночки на плече сидит. Всё думается, что жив он. — Мать тяжело вздохнула. — Знаешь, Алёша, я даже и во сне его видела… Будто я дома в кресле у окна сижу, а Снежок на коленях у меня мурлычет. И мне так хорошо, хорошо… Вот увидишь, он найдётся…

Должно быть, я сильно изменился в лице от слов матери, потому что она с тревогой спросила:

— Алёша! Да здоров ли ты? Такой бледный сделался! Иди скорей на воздух! — заторопила она меня.

Приход доктора спас меня от дальнейших расспросов.

— Ну, тёзка, прощайся и шагай домой! — сказал он. — А то и моя больная разволновалась, да и ты сам! — доктор шутливо погрозил мне пальцем. — А насчёт гимназии я тоже похлопочу.

Каким гадким я себя чувствовал! Обо мне так хорошо все думают, а я негодяй, лгун, трус.

Под вечер, кончив с уроками, я разыскал Сёмку, и мы, запершись в тёмной столярной, принялись обсуждать наши запутавшиеся дела. Сёмка признался, что рассчитывать на хозяйские деньги тоже нельзя. Хозяйка заподозрила, что Сёмка свои сапоги продал, и пригрозила, что, как только столяр отдаст ему жалованье, сама пойдёт и купит ему новые. Угроза была страшная. Оставалось только ждать, когда поправится Костя. Ждать полтора месяца без малого!

— Не выкупим вовремя Снежка — твой Хранид опять денег за перезаклад потребует, — озабоченно рассуждал Сёмка. — Беда какая! И на что ему Снежок? Глухонемую развлекать, что ли? — тут Сёмка вдруг схватил меня за руку. — Брось расстраиваться, Лёшка! Есть у меня думка неплохая. Заварил я кашу, я и расхлёбывать помогу. Слушай! Как совсем стемнеет — пойдём к ломбарду. Ты на страже станешь!

— Ты что задумал? — в страхе прошептал я.

— Что? Утащим Снежка от Хранида, и весь разговор. А ломбардщику записку оставим: так, мол, и так. Кота взяли, а деньги вернём, не сомневайтесь.

— Сёмка! Да разве так можно?

— Сам же говорил, что мать сегодня опять про Снежка спрашивала. Во сне его даже видит. Скучает, значит, по нему шибко… Была бы у меня мать, так я бы зубами землю насквозь прогрыз, а достал бы ей кота.

— А вдруг поймают нас? Что тогда?

— Ни за что не поймают. Хранид спать будет, глухонемая не услышит, а сторож не вечно у дверей сидит. Я вчера поздно вечером туда бегал, проверял, — убеждал меня Сёмка. — Сторож в трактире сидеть любит, знаешь, за углом. Вчера его целый час не было.

Я долго не сдавался на уговоры Сёмки. Мне мерещились разные страхи. Но Сёмка одно за другим разбивал все мои опасения. Видно было, что он заранее всё обдумал.

— Вчера я опять через забор лазил. Снежок в чулане сидел под замком. Он там, наверное, мышей ловит! Наверху оконце есть, оно не заперто… — рассказывал он. — Да мне одному не влезть, высоко больно!

Сёмка уговорил меня. Я решился. Теперь надо было только придумать, как незаметно уйти ночью из дома. Рядом с нашей квартирой был небольшой чердачок. В жару там спал иногда столяр, спасаясь от мух, которых у него в комнатах было видимо-невидимо. Ход на этот чердачок был из столярной по приставной лестнице. Очень часто и мне разрешалось ночевать на чердачке. Но я пробирался на него не из столярной, а через крышу. Вылезал через кухонное окно, огибал наш мезонинчик и через треугольное незастеклённое оконце проникал на чердачок.

Так как вечер был удивительно тёплый, совсем летний, и в наших комнатах было даже душно, мне пришло в голову попросить отца разрешить мне переночевать на чердачке.

Перед ужином я попросил об этом. Со страхом я ждал ответа. А вдруг не позволит?

— Верно, Алёша, сегодня что-то душно очень. Странная весна — деревья ещё не распустились, а вроде как гроза собирается, — сказал отец. — Хорошо, переночуй на чердачке. Вреда не будет, — согласился он.

— Ты ложись, пока не стемнеет, а спичек там не зажигай. Долго ли до греха! — наставительно сказала бабушка. Она, как и хозяин, боялась пожара. В нашем городе иногда выгорали целые улицы.

После ужина я перенёс на чердачок свой тюфяк, подушку, одеяло. Пожелав всем спокойной ночи, я отправился туда и сам.

Примерно в полночь я спустился в столярную совсем одетым, и мы с Сёмкой выбрались на улицу.

Глава седьмая

Крадучись, мы пробирались по сонным улицам. Было так темно, что я с трудом мог разглядеть Сёмку, шедшего всего в двух шагах от меня. Стояло полное безветрие, и духота ещё более усилилась. На небе ни одной звезды — всё заволокли тучи. Только в редких окнах светились огни. Кое-где свет пробивался через щели ставен. Но большинство домов стояли тёмные. Спать в нашем городе ложились рано.