Это было ошеломительно: сосны, песок, плеск прибоя, сильное упругое тело, ясная голова, колотящееся, радостное сердце! Хотелось дышать глубже, обнять весь мир, жить вечно!.. Я бежал, раскидывая руки, и кричал, и голос мой разносился по всей вселенной.
Оборвалось всё как-то вдруг. Я сидел за дощатым столом с грязной посудой. Передо мной лежал мерцающе-синий обруч, напротив подпирал локтем кудрявую голову Амильо Алонский, очень ломило в затылке, и было невыносимо жарко.
— Это только сон, — сказал я, — бред, фантазия. Этих детей давно нет в живых.
— Это не сон, — покачал головой герцог, — тебе там понравилось?
— Где там?
— Ты разве не понял, где ты был?
— Даже если и был, что с того? Если б я мог обнять этих детей! Если б я мог их спросить!
— Это тоже возможно. Только для этого нужно не маленькое "окошечко", куда ты сейчас подсмотрел, а "дверь".
Герцог осторожно взял обруч и спрятал у себя на груди.
— Ты хочешь сказать… — утер я потный лоб, — что можно сходить в загробный мир, поговорить и вернуться?
— Можно. Мои мастера могут и не такое.
— Шутишь…
— Нет, Бриан. Я герцог провинции колдунов. Я знаю, что говорю. "Двери" существуют, и те, умершие, тоже ходят к нам. Разве ты никогда их не встречал? Впрочем, ты ведь не из Алонса…
— Ты говоришь о привидениях? — уточнил я, о том, что я как раз из Алонса, естественно, не уточняя.
— Привидения были всегда, — усмехнулся Амильо, — это только тени! Считай, что они как бы подглядывают в щелки, как ты сейчас заглянул в тот мир. "Двери" же нужны, чтобы умершие могли явиться сюда во плоти. Они почти не отличаются от живых людей.
Становилось всё интереснее.
— Чем же они отличаются? — спросил я.
— Говорят, они прячут свои руки: у них ладони светятся в темноте. И еще чем-то, но я не помню… И речь вообще не об этом, Бриан. Я знаю, что такой ерундой тебя не соблазнишь. Это всё — предисловие. Я вынужден открыть тебе тайну, которую знают только двое: я и моя жена Анриетта Алонская. И тогда ты решишь, нужен тебе Стеклянный Город или нет.
Я ловил себя на мысли, что хочу запустить руку ему за пазуху, взять обруч и надеть себе на голову, еще хоть раз пройти по белому песку, по берегу моих снов и закричать на всю вселенную. Я хотел этого непроизвольно и изучал пуговицы на его куртке, прикидывая, как их расстегнуть. Зря он думал, что для меня это — ерунда. Это переворачивало мне душу. А уж поговорить с Мартой во плоти — за это можно было вообще отдать остаток жизни!
— В Стеклянном Городе умеют делать и не такое, — многозначительно поведал герцог, — и дело не только в разноцветных песках, на которых он стоит, и которых больше нет нигде в мире. Дело в тех секретах, что дошли до наших мастеров из глубокой древности. Только один человек, Главный Стекольный Мастер, знал, где эти секреты хранятся, у него находилась древняя книга, в которой всё об этом сказано. Он никому не показывал ее и не открывал языка, на котором она написана, только своему приемнику перед смертью — такова была традиция. Так вот, при правлении моего деда Главный Стекольный Мастер умер внезапно — его убили в уличной потасовке. И тайна ушла вместе с ним. И никто не знает, где теперь эта книга, и что в ней написано.
— Жаль, — сказал я, — полезная была книга. Как же стекольцы обходятся без нее сорок лет?
— Старые мастера кое-что помнят. Но главных секретов уже не знает никто.
— А если тот, кто завладел книгой, разберет, что в ней написано?
— Ему понадобится Стеклянный Город со всеми его песками, мастерами и стеклами.
Я сразу вспомнил о Лаэрте. Да и король что-то очень переживал об Алонсе!
— А мне зачем Стеклянный Город? — спросил я, — у меня нет книги. Да и у тебя, как будто тоже?
Амильо Алонский какое-то время решал: говорить — не говорить, но выхода у него не было, он не знал, что Лаэрт завтра утром выступает к Стеклянному Городу со своей армией, да и был он ему, судя по всему, не помощником, а соперником.
— Дело в том, — решился-таки гость на последнюю откровенность, — что есть кое-что получше книги. Есть вещь, с помощью которой можно узнать все. Ее сделал Главный Стекольный Мастер, тот, которого убили.
Я напрягся, мне было жарко, а тут даже уши запылали, благо, их было не видно под моей копной.
— И… что это за вещь?
— А это я скажу тебе, когда ты освободишь Стеклянный Город, — заявил Алонский.
И был прав. Он же не знал, что если я что-то обещаю, то уж не обману.
— Заманчиво, герцог, — сказал я, — но почему не подождать до весны? У меня сейчас совсем другие планы.
— Триморцы тебя боятся. Они уже начали вывозить из города всё, что можно. А это очень красивая вещь. Она и сейчас, наверно, у меня во дворце, лежит в одной из комнат. Увезут — потом не сыщешь! Надо торопиться, Бриан.
Я знал, что не соглашусь, что никакая сила не заставит меня пойти на Стеклянный Город, и не только потому, что судьба Лесовии была для меня важнее всего, были и личные причины. Не мог я там появиться!
— Слушай, герцог, — сказал я, — я ведь вижу, что ты не трус и не слабак. Я кое-что понимаю в людях. Объясни мне все-таки, как случилось, что, удирая, ты не прихватил такую бесценную вещь с собой?
— А ты поверишь? — посмотрел он исподлобья.
— Должно же быть объяснение!
Он усмехнулся криво, прикрыл лицо рукой с растопыренными пальцами, утер лоб.
— Стыдно сказать… Накануне я напился. Напился, как свинья, до беспамятства. Можешь верить, можешь — нет, но целые сутки тело мое жило и двигалось само по себе. А когда я опомнился, оказалось, что город сдан, жена моя в руках у кардинала Всей Империи Измаила и его Тайной Канцелярии, а сам я позорно бежал, переодевшись угольщиком.
— Как?! — меня из жара бросило в холод, даже туман перед глазами в миг рассеялся, — как ты сказал?
— Я себя не оправдываю. Я сделал то, что сделал. И нет мне прощения, а душе моей покоя! Теперь не беру в рот ни капли, даже смотреть не могу на вино, но ничего уже не исправишь.
Теперь я понял, кого он мне напоминает — одного смиренного монашка из монастыря Святого Себастьяна. Я наклонился к герцогу, раздвигая локтями тарелки.
— Как же тебя угораздило так напиться, когда враг у ворот города?
— Сам не знаю. К жене приехала подруга из Трира. Надо было выпить за ее приезд.
— В такое время из Трира — в Стеклянный Город? Не странно ли?
— Для нее — нет. Это отчаянная женщина! Она ездит в мужском костюме и владеет мечом.
— Герцогиня Флора Фурская?
Алонский удивленно поднял на меня глаза.
— Откуда ты знаешь?
Я с трудом скрывал волнение, лицо мое уже давно горело, волосы прилипли ко лбу, а теперь еще и сердце бешено заколотилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});