Читать интересную книгу Избранные произведения - Дмитрий Кедрин

Глубоко погружаясь в стихию подлинника, Кедрин постигает душу поэтического произведения, оставаясь в русле национальной традиции, строго охраняя оригинал от субъективистского произвола. Нередко талантливый поэт, с ярко выраженной индивидуальностью и неповторимым голосом, привносит эти свои достоинства в художественный перевод, не являющийся „вольным“, подавляет другую индивидуальность, лишая тем самым стихотворение его художественной самобытности. В современных переводах из национальных поэтов нередко безошибочно угадывается голос того или иного русского поэта, его интонация, его музыкальная тема. Кедрин умел передавать не только смысл, но и неповторимый дух оригинала, будь то перевод с польского, из Адама Мицкевича, или с татарского, из Мажита Гафури.

Записи Кедрина о психологии творчества, сохранившиеся в его блокноте, отражают и большой опыт переводческой работы. Его суждения о том, что „в поэзии нет места субъективности“, не только возводят истинного поэта в ранг объективного судии, но и адресуются мастерам художественного перевода.

Жизнь Кедрина трагически оборвалась на тридцать девятом году. Он погиб 18 сентября 1945 года при возвращении из Москвы домой, в Черкизово, не завершив многих творческих замыслов.

* * *

Кедрин был поэтом, ощущающим свое кровное единение с Россией, с народом, со всей Советской родиной. Он многого не успел, были у него, как у всякого мастера, свои взлеты и свои неудачи, но то, что он создал, позволяет судить о нем как об оригинальном и самобытном поэте.

„Я, как часы, заведен на сто лет“ — находим запись Кедрина в его рабочем блокноте 1944–1945 годов, содержащем богатейшую россыпь заготовок, планов, поэтических набросков к будущим, так и не родившимся произведениям. Здесь и обширные исторические справки о Семилетней войне, заметки о Ломоносове и Андрее Рублеве, об Афанасии Никитине. „Очередная работа: Повесть о войне, Папесса Иоанна, Графиня (о Параше Жемчуговой), о Лопухиной, смешной роман, Воспоминания, Любовь, Выигрышный билет, Рассказы, Стихи, Поэма, Семья“». В другом месте: «„Заметки к истории русской авиации“, книга „О психологии творчества“, „Розы Маяковского“». Его поэтические размышления об историческом прошлом, как и о современности, всегда содержат в себе развивающееся нравственное начало. В набросках к книге «О психологии творчества» Кедрин записывает: «Писать… любые стишки вообще — это слепое, бесперспективное занятие. Искусство и каждое его произведение в отдельности освещает и живет только чувством перспективы, завтрашнего дня, который как бы опрокидывается в него и зажигает его своим светом. Только при наличии перспективы все становится на свое место»[28]. Ярослав Смеляков, размышляя об исторических судьбах русской поэзии, о ее гуманистическом и интернациональном пафосе, о движении того лучшего, что создано советской классикой, в «коммунистическое далеко», к людям будущего, сказал о стихах Дмитрия Кедрина: «Думаю, что со временем их значение будет возрастать»[29].

Поэзии Дмитрия Борисовича Кедрина суждена долгая жизнь, и не только в сознании его соотечественников. Лучшие из его произведений переведены на иностранные языки, его знают и любят в Чехословакии, Венгрии, Югославии, Франции и многих других странах. По-видимому, этот процесс счастливого узнавания будет продолжаться.

С. А. Коваленко

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ

1932–1945

1. КУКЛА («Как темно в этом доме!..»)

Как темно в этом доме!Тут царствует грузчик багровый,Под нетрезвую рукуТебя колотивший не раз…На окне моем — кукла.От этой красотки безбровойКак тебе оторватьВасильки загоревшихся глаз?

Что ж!Прильни к моим стекламИ красные пальчики высунь…Пес мой куклу изгрыз,На подстилке ее теребя.Кукле — много недель!Кукла стала курносой и лысой.Но не всё ли равно?Как она взволновала тебя!

Лишь однажды я видел:Блистали в такой же заботеЭти синие очи,Когда у соседских воротГоворил с тобой мальчик,Что в каменном доме напротивКрасный галстучек носит,Задорные песни поет.

Как темно в этом доме!Ворвись в эту нору сыруюТы, о время мое!Размечи этот нищий уют!Тут дерутся мужчины,Тут женщины тряпки воруют,Сквернословят, судачат,Юродствуют, плачут и пьют.

Дорогая моя!Что же будет с тобой?Неужели И тебе между нихСуждена эта горькая часть?Неужели и тыВ этой доле, что смерти тяжеле,В девять — пить,В десять — вратьИ в двенадцать —Научишься красть?

Неужели и тыПогрузишься в попойку и в драку,По намекам поймешь,Что любовь твоя —Ходкий товар,Углем вычернишь брови,Нацепишь на шею — собаку,Красный зонтик возьмешьИ пойдешь на Покровский бульвар?

Нет, моя дорогая!Прекрасная нежность во взорахТой великой страны,Что качала твою колыбель!След труда и борьбы —На руке ее известь и порох,И под этой рукойЭтой доли —Бояться тебе ль?

Для того ли, скажи,Чтобы в ужасе,С черствою коркойТы бежала в чуланПод хмельную отцовскую дичь, —Надрывался Дзержинский,Выкашливал легкие Горький,Десять жизней людскихОтработал Владимир Ильич?

И когда сквозь дремотуОпять я услышу, что начатПолуночный содом,Что орет забулдыга отец,Что валится посуда,Что голос твой тоненький плачет,—О терпенье мое!Оборвешься же ты наконец!

И придут комсомольцы,И пьяного грузчика свяжутИ нагрянут в чулан,Где ты дремлешь, свернувшись в калач,И оденут тебя,И возьмут твои вещи,И скажут:«Дорогая!Пойдем,Мы дадим тебе куклу.Не плачь!»

1932

2. ДЖЕНТЛЬМЕНЫ

Западные экспрессыЛетят по нашим дорогам.Смычки баюкают душу,Высвистывая любовь.Знатные иностранцыС челюстями бульдоговДержат черные трубкиМеж платиновых зубов.

Днем мы торгуем с нимиЛесом и керосином,Видим их в наших трестахВ сутолоке деловой.Вечером они бродятПо золотым Торгсинам,Ночью им простираетСветлую сень «Савой».

Их горла укрыты в пледыОт нашей дурной погоды,Желта шагрень чемодановВ трупных печатях виз.Скромны и любопытны —Кто из них счетоводыСолидной торговой фирмы«Интеллидженс сервис»?

И ласковым счетоводам,Прошедшим море и сушу,Случается по дешевкеЗа шубу или сервизКупить иногда в рассрочкуШирокую «русскую душу»Для старой солидной фирмы«Интеллидженс сервис».

Он щупает нас рентгеном,Наметанный глаз шпиона,Считает наши прорехи,Шарит в белье… И вотРаботу снарядных цеховИ стрельбища полигонаКороткий английский палецРазнес по костяшкам счет.

Блудливая обезьяна,Стащившая горсть орехов!Хитрец, под великий каменьПодкладывающий огонь…Союз — это семь огромных,Семь орудийных цехов,Республика — беспредельныйРокочущий полигон!

Искусны у них отмычки,Рука работает чисто,А всё же шестую мираУкрасть они не вольны.Поглядывающий в темень,Бессонный дозор чекистов,Глухо перекликаясь,Ходит вокруг стены.

И мы говорим: «Джентльмены!Кто будет у вас защитник?И вот вам Киплинг для чтенья,Вполне подходящий слог.Друзья ваши рядом с вами,Не вздумайте шуб стащить с них.Прощайте! Да будет добр к вамВаш либеральный бог».

Шакалы газетных джунглейИх сравнивают с распятым,Но с низкой судебной чернойСкамьи, для них роковой,Встает перед углекопом,Литейщиком и солдатомЛишь желтая старость мира,Трясущая головой.

<1933>

3. ПОЕДИНОК