Миссис Мок открыла дверь.
— Ты вымокла до нитки. — Ее улыбка исчезла.
— Ничего страшного, — сказала Лорен. — Вот.
Миссис Мок взяла деньги, пересчитала. После небольшой паузы она сказала:
— Я возьму только сто долларов. А ты пойди и купи себе что-нибудь приличное поесть.
Лорен чуть не расплакалась. Но прежде, чем на глазах появились слезы, она отвернулась и побежала вверх по лестнице.
В квартире царил беспорядок. Лорен позвала мать. Никто не откликнулся. Она, вздохнув, подошла к холодильнику. Только она протянула руку за недоеденным сандвичем, как кто-то постучался в дверь.
Она открыла. На пороге стоял Дэвид с картонной коробкой в руках.
— Эй, Трикс, — сказал он. — Я звонил в аптеку. Мне сказали, ты там больше не работаешь.
Лорен прикусила губу.
В его глазах было столько понимания, что ей стало неловко.
— Я опустошил наш холодильник. Вчера вечером у мамы были гости, и после них осталась куча еды.
Лорен выдавила из себя улыбку:
— Спасибо.
Дэвид поставил коробку на пол и обнял Лорен.
— Родители едут в Нью-Йорк завтра вечером, — прошептал он. — И не вернутся до субботы.
— Правда? — Встав на цыпочки, она поцеловала его. — После школы я должна искать работу, но к семи смогу быть у тебя.
Он усмехнулся:
— Здорово. Тебя подвезти?
— Нет. Я доберусь сама. Принести что-нибудь с собой?
— Мама оставила мне двести баксов. Мы закажем пиццу.
Двести долларов. Половина их долга за квартиру. А Дэвид потратит эти деньги на пиццу.
Лорен отправилась в школьную библиотеку и напечатала пятнадцать экземпляров своего резюме и рекомендательное письмо. К пяти часам она была готова отправиться на поиски работы. В это время года темнеет рано. Небо стало бледно-лиловым. Сначала Лорен зашла в «Си Сайд», где туристы покупают устриц и напитки.
Примерно через час она оказалась на другом конце города. В трех ресторанах вежливо взяли ее резюме и обещали позвонить, если появится работа. В двух остальных не стали утруждать себя пустыми обещаниями. В четырех магазинах ей предложили заглянуть после Дня благодарения.
Подойдя к ресторанчику «Десариа», она, вздохнув, посмотрела на часы. Шесть двенадцать. Она опаздывает к Дэвиду. Лорен поднялась по ступенькам, заметив, что они расшатаны. Дурной знак. У двери она остановилась и посмотрела на меню. Самое дорогое блюдо, маникотти, стоило восемь долларов девяносто пять центов. Еще один дурной знак. И все же она распахнула дверь и вошла.
Ресторанчик был маленьким, с кирпичными стенами, арка разделяла его на два одинаковых зала, в каждом из которых стояло пять-шесть столиков со скатертями в красно-белую клетку. В одном из залов был большой, отделанный дубом камин. На стенах висели семейные фотографии в рамках. В воздухе витал поистине волшебный аромат.
В ресторане ужинала одна семья. Одна.
Обращаться сюда не имело смысла. На сегодня с поисками работы покончено. Возможно, она еще успеет к семи оказаться у Дэвида.
Когда она подошла к автобусной остановке, полил дождь. Дул холодный ветер с океана. Тонкое пальто совсем не грело, и по дороге домой Лорен успела замерзнуть.
Дверь в квартиру была распахнута, хуже того, окно в столовой тоже было открыто, и в квартире царил холод.
Захлопнув дверь ногой, Лорен подошла к окну и услышала, как мать поет: «На самолете улетаю… Когда вернусь, сама не знаю…»
В сердце Лорен закипел гнев. Она не нашла работу, опаздывала на свидание, а теперь еще вот это. Мать напилась и опять общается со звездами. Лорен вылезла из окна и стала подниматься по шаткой пожарной лестнице.
Мать сидела на краю крыши, босая, в промокшем до нитки платье. Она улыбнулась Лорен:
— Привет!
— Ты сидишь на самом краю, мам. Возвращайся назад.
— Иногда нужно вспомнить, что ты жива. Иди ко мне. — Она постучала по краю крыши рядом с собой.
Лорен осторожно двинулась вперед. Очень медленно опустилась рядом с матерью. Внизу проехала машина, ее фары мерцали под дождем, придавая ей призрачный, нереальный вид.
Лорен чувствовала, как мать дрожит от холода.
— Где твое пальто, мам?
— Я его потеряла. Нет. Я отдала его Фиби. Поменяла на блок сигарет. Под дождем все выглядит таким красивым.
— Ты променяла пальто на сигареты, — тупо повторила Лорен, зная, что сердиться бесполезно. — Говорят, зима будет холодной.
Мать пожала плечами:
— Он меня бросил.
Лорен обняла ее:
— Пошли. Тебе нужно согреться. Принять горячую ванну.
— Франко обещал сегодня позвонить. Ты не слышала, телефон не звонил?
— Нет.
— Они никогда не возвращаются. Во всяком случае, ко мне.
Хотя Лорен слышала это тысячу раз, она по-прежнему ощущала боль матери.
— Я знаю. Пошли.
Она помогла матери подняться на ноги и повела домой по дребезжащей железной лестнице. Там она уговорила ее принять горячую ванну, а сама зашла в свою комнату переодеться. Когда она собралась уходить, мать уже лежала в постели.
Лорен подошла к ней и присела на край кровати.
— Ничего, если я уйду?
Веки матери отяжелели. Она медленно посмотрела на дочь.
— Почему меня никто не любит, Лорен? — тихо спросила она.
Вопрос, в котором звучало неподдельное отчаяние, глубоко ранил Лорен. Я люблю тебя, подумала она. Или это не в счет?
Мать отвернулась и закрыла глаза.
Лорен медленно встала и отошла от кровати. Пока она шла по квартире, спускалась по лестнице, шагала по городу, она думала только об одном: о Дэвиде.
Только он может заполнить пустоту в ее душе.
Фешенебельный район Маунтинэр занимал выходившую на океан восточную оконечность Уэст-Энда. Здесь, в мире Дэвида, дорожки были вымощены узорчатым кирпичом, машины подъезжали к роскошным воротам, а еда подавалась на прозрачном, как кожа ребенка, фарфоре. Уличные фонари превращали капли вечернего дождя в крошечные бриллианты.
Направляясь к зданию охраны района, Лорен чувствовала себя не в своей тарелке.
— Я пришла к Дэвиду Хейнсу, — сказала она.
Охранник открыл ворота. Она шла по черному асфальту мимо георгианских особняков, французских вилл и колониальных дворцов, пока не очутилась на обсаженной розами дорожке, ведущей к огромной двери из красного дерева. Дэвид открыл почти сразу же.
— Ты опоздала, — сказал он и заключил ее в объятия прямо перед открытой дверью.
Она хотела сказать, чтобы он не торопился, но после его поцелуя забыла обо всем. Лорен объясняла это только любовью — только из-за любви абсолютно здравомыслящая девушка могла полагать, что без прикосновения ее возлюбленного солнце может сойти с небес, оставив мир в холоде и мраке.