Читать интересную книгу Kara no Kyoukai: Chapter 02 - Насу Киноко

коричневую куртку, дрожал под холодным дождем, но, не отрываясь, следил за воротами

усадьбы. У его ног курилась паром кружка кофе – он даже прихватил термос.

Сообразительный парень.

Приходилось признать, что застрявшая в моей памяти картинка, в которой Микия

появился на месте убийства, не была сном. И если он действительно видел меня тогда, то

теперь он следит за мной. Не знаю, что именно ему нужно, но, скорее всего, он пытается

понять, кто настоящий убийца. Я в раздражении прикусила зубами кончик ногтя.

На следующий день, в школе, Микия вел себя совершенно так же, как обычно.

– Шики, не хочешь вместе со мной перекусить?

Словно не сомневаясь в том, что я соглашусь, он повернулся и направился к

лестнице на крышу. Действительно, почему, я всегда принимаю его приглашения?

Чувствуя себя кем-то вроде дрессированной собаки, которую поманили куском колбаски, я все же двинулась за ним. Желание отказаться уступило место вялому любопытству. Что

он скажет о прошлой ночи? Начнет допрашивать меня?

Но Микия вел себя естественно, как всегда.

– Большущий у тебя дом. Я бы заважничал, если бы моих гостей встречал слуга.

Мне не понравилось слово «слуга» – он не имел права так говорить.

– Акитака – секретарь моего отца. И мы зовем их смотрителями, а не слугами, Кокуто-кун.

– Так он еще и не один? Все понятно. А уж как их называть – это казуистика.

Мы впервые заговорили с ним о моем родовом доме. Зная его характер, я не

удивилась бы, если он и не подозревал о том, что его заметили зоркие глаза со стороны

усадьбы, когда он прятался в бамбуке и наблюдал. Но все равно это выглядело странно: если он той ночью видел меня, забрызганную кровью, как же может шутить так, словно

ничего не произошло? Не желая вилять, я заговорила первая:

– Кокуто-кун, в ночь на третье февраля…

– Не надо об этом.

Он поднял руку, остановив меня.

– Кокуто?..

1 Сёдзи – решетчатая сдвижная дверь из бамбука и бумаги. Используется как внешняя стена или внутри

традиционного японского дома.

21

Микия непроизвольно вздрогнул, и я поняла, что, сама того не заметив, заговорила

как ШИКИ. Он, видимо, уже научился нас различать и все же понял, что перед ним все

еще стоит Шики.

– Почему ты не рассказал полицейским обо мне?

– Потому, что я ничего не видел.

Ложь. Этого не может быть. Ведь ШИКИ в моем теле тогда шагнул к нему и…

– …Ты ведь оказалась там случайно, правильно? По крайней мере, это все, что я

видел своими глазами. И я решил верить в тебя.

Новая ложь. Зачем же он тогда следит за родовой усадьбой?

Той ночью ШИКИ шагнул к нему и…

– Если честно, сейчас мне довольно трудно думать об этом. Чтобы выслушать тебя, надо собраться с мыслями и… уверенностью в себе. А пока – давай не будем говорить об

этом.

Беззащитное выражение на его лице вызвало во мне острое желание броситься

прочь.

…В ту ночь ШИКИ пытался убить Микия Кокуто. Безо всякого сомнения.

Я не хотела этого. Это было невыносимо. Микия сказал, что верит в меня… если

бы, если бы я тоже могла доверять себе! Тогда мне не пришлось бы терпеть эту

незнакомую и режущую боль.

С того момента я холодно игнорировала Микия. Через два дня он оставил попытки

заговорить со мной. Но, как только темнело, появлялся в бамбуковых зарослях вокруг

усадьбы, чтобы нести свою стражу. Он упорно мерз под холодным зимним небом часов до

трех утра, и в результате я опять оказалась лишена моих одиноких ночных прогулок.

Прошли уже две недели, но он не сдавался. Отсутствующим взглядом следя за

скорчившейся в зарослях фигуркой, я спрашивала себя: неужели для него так жизненно

важно знать, кто настоящий убийца?

Он оказался невероятно настойчивым и упорным.

На часах было уже почти три утра, а он все молча таращился на громоздящиеся во

мраке ворота усадьбы. Но вот что странно, на его лице, когда он, наконец, уходил, не

было горечи разочарования. Он улыбался. Чему?

Когда меня осенило, и я поняла, в чем дело, то преисполнилась раздражения. Он

приходил не для того, чтобы поймать убийцу. Он безоговорочно верил в меня, и поэтому

вовсе не подозревал. Он стерег, убежденный в том, что я спокойно сплю и никуда не

собираюсь выходить по ночам. Он хотел доказать мою невинность. Поэтому на его губах, когда, усталый и замерзший, он под утро покидал свой пост, светилась улыбка. Какая

ирония – он упрямо верил, что настоящий убийца ни в чем не повинен.

– Счастливец… – прошептала я едва слышно.

Когда я была рядом с Микия… мне было хорошо. Когда я была рядом с Микия, мне казалось, что он мне нравится. Когда я была рядом с Микия, мне казалось, что я смогу

шагнуть на ту сторону. Но на самом деле та, яркая и живая сторона мира существовала не

для меня. В том мире не было для меня места, выжить там – невозможно.

Неловкая улыбка Микия словно манила меня туда…

Именно поэтому в последнее время я чувствовала раздражение, когда была с

Микия. Он приносил мне лишь мучения. Внутри меня прятался убийца по имени ШИКИ и

этот мальчишка не давал мне забыть о нем. Не давал забыть, что я ненормальна.

– Я сама по себе. Ты мне не нужен, Кокуто. Исчезни.

Шики не хотела сойти с ума.

ШИКИ не хотел, чтобы его сломали.

Все было бы хорошо, если бы робкая мечта о нормальной жизни не прокралась, найдя трещину в моем панцире.

22

Наступил март, и холода стали уходить. Я неподвижным взглядом смотрела в окно

из пустого класса. Взгляд с высоты внушал мне хрупкое ощущение спокойствия и

безопасности. Залитые алыми отблесками закатом дали, до которых никогда не

дотянуться, напоминали о том, что для меня нет ни малейшего проблеска надежды.

Стукнула дверь. Микия, как раньше, вошел и прищурился на кровавый закат.

ШИКИ нравилось разговаривать в такой атмосфере… и я тоже не могу сказать, что

против.

– Не думал, что ты позовешь меня сама. Перестанешь отмалчиваться?

– Я хотела поговорить потому, что продолжать так невозможно.

Микия нахмурился, но я продолжала, чувствуя, как личность ШИКИ набирает силу

и поднимается со дна нашего общего сознания.

– Ты сказал, что не считаешь меня убийцей.

Пламя заката было столь ярким и жгучим, что я уже не могла различить выражение

его лица.

– Ты ошибся. Я – убийца. Почему ты позволил мне тогда уйти?

Микия в ошеломлении замер.

– Нечего было позволять. Потому что ты никогда этого не делала.

– Даже после того, как я сама говорю?

Микия молча кивнул.

– Ты же сама сказала, что не стоит принимать твои слова всерьез. И ты бы просто

не смогла сделать такое. Никогда

Его уверенные слова вызвали во мне новую вспышку злости.

– Что значит «никогда»?! Что ты знаешь обо мне?! Что ты знаешь, чтобы

доверять?!

Под этим яростным напором улыбка на лице Микия стала немного жалобной, но он

ответил так же просто:

– Пусть я ничего не знаю. Пусть у меня нет оснований. Но я буду верить. Я люблю

тебя и хочу верить. До конца.

Он сказал. В его словах была такая безыскусная вера и чистота… что они затмили

собой все раздражение. Всю ярость и злость.

В этих непритязательных словах для меня, для Шики, поразительным образом

смешалось ослепительное счастье… и неотвратимая угроза. Угроза неминуемого

разрушения – теперь она знала, что оно не пройдет стороной. Мираж того прекрасного

мира, в котором я никогда не смогу жить. Жить с этим светлым человеком.

Мир, в котором я смогла бы жить вместе с ним. Счастливый мир.

Но я не узнаю этого мира.

Никогда не узнаю.

Если я откроюсь перед кем-то, ШИКИ убьет его. Ведь смысл его существования – в

отрицании. И если я могу только подтверждать, соглашаться – я не смогу жить без

второго полюса. Без отрицания. Пока во внешнем мире меня ничто не привлекало, я

балансировала в стороне от этого режущего противоречия. Теперь, когда я услышала

слова Микия, чем больше я буду мечтать об этом и тянуться к нему, тем беспощаднее

станет ответ.

Безнадежно.

Никогда.

Боль осознания ослепила меня, пронзила до самой глубины души. И всеми

фибрами души я отринула его прочь. Возненавидела. Впервые возненавидела Микия со

всей страстью израненного сердца.

Его смущенная и неловкая улыбка…

…Разрывала меня на части.

Находиться рядом с ним было невыносимо. Теперь я знала точно – Микия принес

мне только разрушение и гибель.

23

– Дурак.

Странно, в моих словах не прозвучала ненависть. Только усталость.