требовал любви в ответ. Единственное, чего я тогда боялся – это призраков. Теперь боюсь
людей.
ШИКИ согласно кивнула.
13
– Но это очень важная вещь, Кокуто. Дело в чистоте и невинности. Когда ты
маленький, то думаешь только о себе, и не умеешь замечать злых и испорченных мыслей, которые люди прячут глубоко в сердце. И пусть ты ошибаешься по отношению к
некоторым, искренняя любовь родителей, в которой ты купаешься, учит тебя быть
добрым и к другим людям. Ведь люди могут выражать только те чувства, с которыми
знакомы.
Закат наложил красный макияж на ее лицо. В этот миг я не мог понять, кто говорит
– Шики или ШИКИ. Впрочем, по большому счету это было и не важно, и я снова затаил
дыхание, слушая монолог Шики.
– Но я была не такой. Я была не одна, с самого рождения. Внутри у Шики прятался
ШИКИ, и она слишком рано поняла, что люди не так просты, как кажется. Она узнала, что
все мыслят по-разному и вовсе не обязательно любят ее только за то, что она существует.
Познав еще ребенком, какими уродливыми и страшными могут быть мысли других
людей, она физически не могла полюбить их. Самое лучшее, чего они заслуживали по ее
мнению – это холодное презрение. Она росла, стараясь не видеть окружающих людей.
Единственное чувство по отношению к ним, которое знала Шики – отторжение. Ей не
суждено избавиться от него.
Не знаю почему, но, глядя в глаза ШИКИ, я едва не заплакал. Сердце придавила
свинцовая тяжесть. Она ненавидит людей?..
– Но… неужели ей не было одиноко?
– С чего бы? У Шики есть я. Конечно, оставшись один – взвоешь. Но она не была
одна. Отгородившись от людей, закрывшись в прочном панцире, она не осталась одна.
Голос ШИКИ звучал решительно и твердо. Я не заметил ни следа неуверенности, ни капли обмана – ситуация его вполне устраивала.
Но неужели?..
– Но с недавних пор Шики начала вести себя странно. Я – неотъемлемая ее часть, но она неожиданно попыталась отречься от меня. Не понимаю. Отторжение, противоречие
– это моя прерогатива, Шики же должна была лишь соглашаться, лишь принимать. Что бы
это значило?
Резкий сухой смешок, который издала ШИКИ, отразился от стенок пустого класса.
На губах мелькнула горькая усмешка. Или, может быть, – циничная?
– Кокуто, тебе никогда не хотелось кого-нибудь убить?
Алая маска, в которую превратилось ее лицо в последних лучах умирающего
солнца, заставила мое сердце дрогнуть.
– Так далеко я не заходил. Максимум – врезать по морде.
– Понимаю. Но для меня – это единственное желание. Единственное.
Ее голос снова породил странное эхо.
Слова застряли у меня в горле.
– Ты уже слышал. Люди возвращают другим только те чувства, которые сами
испытали. Я стою по ту сторону всех запретов и табу. Наши с Шики приоритеты полярно
отличаются. Во мне находят жизнь все порывы, подспудно подавляемые Шики, – в этом
причина и смысл моего существования, и я прекрасно это знаю. Бесконечное убийство
собственной воли, удушение темной стороны, которую зовут ШИКИ – меня. Мне
приходилось убивать себя снова и снова, тысячи тысяч раз. Понимаешь? Убийство – моя
стихия, я больше ничего не знаю и не могу. Только убивать.
Она повернулась спиной к окну и мягкими шагами направилась ко мне.
Неожиданно меня по коже продрал мороз. Почему?.. Как может беззвучно
приближающаяся ко мне девушка внушать столь леденящий ужас?
– Ты понимаешь, Кокуто? Что убийство означает для Шики?
Она остановилась рядом, совсем близко и прошептала:
– Уничтожение всего, что пытается открыть ее ракушку. Примитивная самозащита.
14
На губах ШИКИ расцвела непонятная улыбка. Улыбка, с которой все сводят к
шутке. Но можно ли назвать шуткой эти слова?
Дверь класса захлопнулась за ее спиной.
Когда на следующий день во время обеденного перерыва я позвал Шики
перекусить, ее брови удивленно взлетели вверх. Впервые с тех пор, как мы
познакомились, я видел ее пораженной до глубины души.
– Ты в своем уме?..
Тем не менее, она приняла предложение, указала в сторону крыши и молча
последовала за мной. Я чувствовал спиной ее буравящий взгляд. Она сердится на меня?
Еще бы, сомнений тут быть не может!
Конечно, даже я понял, что означали ее вчерашние слова. Последнее
предупреждение, не больше, не меньше. Шики прямым текстом заявила, что мне будет
плохо, если я не вниму предупреждению и не перестану общаться с ней.
Но она не понимала главного. Она говорила мне это с первой минуты нашего
знакомства. Каждым своим словом и движением. И я уже давно привык.
На крыше мы были одни – больше ни души. Январский холодный ветер не
располагал к перекусам на свежем воздухе.
– Бррр, холодно. Не хочешь пойти еще куда-нибудь?
– Нет, мне здесь нравится. Если предпочитаешь другое место – не стесняйся, иди.
Официально-вежливый тон Шики лишь заставил меня наклонить голову и присесть
под стеной, где не так дуло. Повисло молчание. Я уже прикончил второй бутерброд, но
Шики даже не разорвала обертку на своем.
– Зачем ты опять заговорил со мной?
Ее голос был едва слышен, и я даже не совсем понял, что она обращается ко мне.
– Ты что-то сказала, Шики?
– Я хочу знать, почему ты так неосторожен.
Теперь ее взгляд пронзил меня, словно копье.
– Что-то новенькое. Меня обзывали наивным и слишком прямодушным, но вот
неосторожным – еще ни разу.
– Тебе льстили.
Неловкая шутка даже не поцарапала броню ее ледяной уверенности и
враждебности. Шики резко дернула рукой, располосовав упаковку сандвича с яйцом.
Раздирающий хруст отдался в морозном воздухе, и она молча впилась зубами в
бутерброд. Поскольку я уже управился, то решил поддержать беседу – такое молчание
плохо действует на пищеварение.
– Ты, кажется, немного злишься?
– Немного?! – новый убийственный взгляд немедленно заставил меня пожалеть о
сказанном. От такого пищеварению лучше не станет. Но Шики уже прорвало, и в ее
голосе чувствовалось кипящее высоким градусом раздражение.
– Не понимаю отчего, но меня почему-то страшно раздражает твое присутствие.
Почему ты не отстанешь от меня? Я же сказала вчера прямо – как ты можешь не
понимать?!
– Я тоже не знаю, в чем дело. Мне хорошо с тобой, но если ты спросишь почему, я
не отвечу. А что касается вчерашнего разговора, то я склонен смотреть на вещи с
оптимизмом.
– Кокуто-кун, ты понимаешь, что я – не нормальный человек?
Единственное что я мог сделать – кивнуть. Расщепление ее личности было
очевидно, и, конечно, это было совершенно ненормально.
– Да, не нормальный.
– Прекрасно. Тогда ты должен понять и то, что я не из тех, с кем ты можешь
нормально дружить.
15
– Нормальная или ненормальная, честно говоря, меня это совершенно не волнует, когда я с тобой.
Шики замерла. Словно время остановилось. Словно она забыла, как дышать.
Прошла минута.
– Но я не могу стать такой как ты.
Выговорив это, Шики провела рукой по волосам. Широкий рукав кимоно
соскользнул вниз, и я увидел плотно замотанный вокруг ее запястья, у правого локтя, бинт. Белый и свежий бинт.
– Шики, эта рана…
Она не дала мне шанса закончить, резко поднялась и безжалостно проговорила:
– Раз ты не понял слов ШИКИ, я скажу сама.
Ее взгляд устремился к холодным далям за обрезом крыши, минуя меня.
– Если так пойдет и дальше, это может кончиться тем, что я убью тебя.
Ответа на эти слова я подобрать так и не смог.
Шики давно уже ушла, оставив обертку на голом бетоне. Я машинально подобрал
ее и пробормотал себе под нос:
– Гакуто попал в точку.
Да, если вспомнить тот разговор с Гакуто… я – дурак, точно как он и говорил. То, что Шики отвергла меня, уже не имело никакого значения. Наоборот, ее резкие слова
словно прочистили мне мозги. Причина, по которой мне было хорошо с Шики, стала
кристально ясной.
– Я сошел с ума уже давным-давно.
Я так любил Шики, что даже ее слова о том, что ей хочется убить меня, не
заставили меня отступить.
Это было первое воскресенье февраля. Проснувшись, я вышел в гостиную. Братец
Дайске уже собирался уходить.
– Ого, ты здесь, оказывается?
– Здорово. С вечера зашел к вам соснуть, потому что последний поезд уже ушел. А
теперь опять на работу. Завидую вам, школярам, у вас, если пообещали каникулы, то так и
будет. О-хо-хо.
Вокруг глаз его темнели круги. Типичный хронический недосып. Могу поспорить, он опять по уши в делах, связанных с новой информацией о серийном убийце.