Читать интересную книгу Из неопубликованного - Семен Альтов

Опять ночами не сплю, сердце ноет, обидно до слез! Лучше бы я эти доллары пропил! Или на глазах у соседей от десятидолларовой бумажки «беломор» прикурил, чтоб от зависти их кондратий хватил! Да на худой конец бабке убогой дал милостыню, чтобы она, увидев валюту, гикнулась разом! Такую сумму и никакого тебе удовольствия! Главное, не было бы этих чертовых долларов, так и не мучался бы! А потерял, горе такое, будто не десять долларов, а сто!

Жить неохота, пальцы папироску закурить не в состоянии, руки трясутся заодно с коробком. Или стол так качается? Я ж под ножку бумажку подкладывал… вот она… Мама родная! Десять долларов! Значит, я тогда спьяну под стол подложил, чтобы его не шатало!

Вот они родимые, сладкие! Господи! До чего ж приятно найти то, что потеряно!

Причем, что интересно. Нашел десять, а радости на тысячу минимум! Смотрите, что получается. Когда десять потерял, горя было на сто. А нашел – счастья на тысячу! Простой расчет показывает: тысяча минус сто – девятьсот долларов, считай, заработал на ровном месте!

С такими-то деньгами можно и выпить! Ну я себя угостил. Проснулся, голова ясная, не болит. Сунулся в карман, долларов нету. Опять спьяну куда-то засунул!

Вот беда!

А с другой стороны, сколько радости будет, когда найду! А то жизнь скучная, должны быть какие-то праздники.

Часики

Не были в Африке? Рекомендую. Я из турпоездки вернулся недавно. Жили в номере с мужиком из Москвы. С виду оползень, а на деле шустрый, как электровеник.

Покупал все в два раза дешевле, чем остальные. А где – не говорит! Улыбается, рукой отмашку дает, мол, бежать бесполезно, я последнее взял. Естественно, его дружно возненавидели.

И тут, буквально, два дня до отъезда, когда денег все меньше, а желаний все больше, сосед вваливается, еле дышит, а морда довольная, не иначе опять задарма чего-то ценного отхватил.

«Во!» – говорит, – часики почти золотые, да еще ходят. Одновременно стрелки компасом служат, в полночь похоронный марш наигрывают! Сколько, думаешь, отдал?" Я-то понимаю, взял задешево, но чтоб ему больно сделалось, думаю, опущу его.

Такие часы полсотни долларов всяко тянут, а он, гад, сторговался за двадцать пять.

– Десять долларов, – говорю, – красная цена за этот компас на кладбище!

Сосед хохочет, аж похорошел:

– Пять долларов!

– Где?!

Сразу скис, но признался: «На базаре, во втором ряду третья лавка за коврами. Я последние взял!» Пулей туда.

Базар. Второй ряд, третья лавка налево. Только не третья, а четвертая и не за коврами, а за обувью. Внутри африканец, улыбается, лицо как солнечное затмение, и лопочет по-ихнему, мол, я к вашим услугам.

Часов на прилавке нет. Припрятал. Ну я базарные правила знаю. Никогда не показывай, что тебе надо то, что надо. Сначала шляпу примерил. Кольцо в ноздрю вдел. Долго смотрелся в зеркало. Африканец глаза к потолку завел, мол, идет вам необычайно. Только после этого я себя по лбу хлопнул: мол, вспомнил, часы нужны!

А как ему объяснить, наши языки не соприкасаются.

Я руку к уху приложил и говорю без акцента: «Тик-так!» Хозяин улыбнулся, кивнул и выносит затычки для ушей огромные, не иначе из баобаба.

Не понял, чудак! Элементарной логикой не владеет!

Я ему снова. На руку показываю, потом пальцем в воздухе черчу циферблат, и чтоб понятнее было, язык высунул, круги делаю, мол, стрелки бегут.

Вроде дошло. Подмигнув, вышел, вернулся, языком крутит, подмигивает и сует порножурнал!

Ну как нерусский, честное слово! Бестолочь! Часы! Часы нужны! Правой рукой как бы рогульку кручу, мол, завожу часы и как заору: тр-тр-тр-трррр! В смысле, будильник, часы! Ежу понятно!

Сообразил. Перестал улыбаться, побледнел: был черный, стал фиолетовый. Дверь на щеколду закрыл, нагнулся, из-под прилавка автомат вытаскивает и «тр-тр-тр-трррр» делает!

Чуть не убил его из этого автомата! Чувствую, часы за пять долларов не видать!

В сердцах постучал кулаком по лбу и по прилавку: бум-бум, мол, балда ты туземная!

Он согласился, кивнул, из-под прилавка ведро вытаскивает. А там полно часов!

Выходит, бум-бум, по-ихнему, часы! Ух ты! Детские, мужские, женские, на любой вкус, и одна пара под золото, с компасом, точь-в-точь как у соседа. Я, как положено, морду скривил, мол, часы так себе. На руке взвесил – тяжелые. К глазам поднес, мол, цифирки мелкие. Компас мог бы Юг и поюжнее показывать.

Опять сморщился и показываю пять пальцев, мол, беру за пять долларов!

Африканец аж присел и показывает две руки, мол, десять! И тут вижу: мама родная! На одной руке не пять пальцев, а шесть! Выходит, часы стоят одиннадцать! С такими ручонками не пропадешь!

Какой идиот купит за одиннадцать, когда сосед взял за пять. Ладно, думаю, потягаемся. Я на часы плюю, в ведро бросаю. Хозяин достает, протирает. Я плюю, он растирает до блеска. Он одиннадцать тычет, я ему пять. И вы знаете, сдался!

Смотрю, один палец скинул. То есть, две руки растопырил, а там всего десять пальцев! Ну, думаю, раз слабину дал, цену собьем! Повернулся, дверью хлопнул, ушел! Через полчаса захожу – навстречу мне две руки, на одной пять пальцев, на второй три! Так, думаю, я тебе все пальцы на одной руке ампутирую! Ухожу, прихожу, ухожу, прихожу! Ага! Еще один палец скинул! Семь! И на глазах слезы!

То ли денег жалко, то ли без пальцев больно.

Пожалел я его, не садист ведь! Сунул десять долларов, часики свои из ведра выгребаю и весь в счастье ухожу.

Африканец за рукав тянет, протягивает ведро. Я говорю: «Да взял я часы, взял, вот они, спасибо!» Не понимает, чудак! Ведро тычет, в грудь себя бьет. Тут до меня дошло: за десять долларов он ведро часов продал! Во, бизнесмен!

Наши ахнули, когда узнали почем ведро часов отхватил.

Соседа от зависти начало бананами рвать.

Приехал на родину и как король всем по часам! На себя же все не наденешь. Все поражены. «Такие деньги, такие деньги!» Я помалкиваю. Пусть думают, будто я в дельцы теневой экономики выбился. Так и подумали. Ограбили через три дня.

Обнесли вчистую, плюс по голове дали – не помню кто. Осталось одно ведро из-под часов. Как память об единственной в этой жизни удаче.

Верно говорят: рано или поздно за все расплатишься. В Африке на три пальца приподнимешься, на родине опустят с головой. С тех пор не торгуюсь. В оконцовке выигрыш равен пустому ведру.

Милостыня

На мизинце огромной статуи римского императора примостился лопоухий нищий.

Лежащая на земле шапка была полна монет. Денек выдался неплохой. Кидали часто, кидали щедро. Вот так бы да каждый день. В такой нищете можно жить!

Мимо шел голодранец в грязном плаще и шарфе, намотанном вокруг шеи.

Судя по запаху, шарф заменял ему одеяло и скатерть, и полотенце. Голодранец уставился на шапку, полную денег, и сглотнул слюну, словно в шапке благоухал наваристый суп.

– Подай, Христа ради!

Лопоухий прикрыл шапку телом:

– Я сам нищий!

– С такой-то шапкой! А у меня ничего нет совсем! – Голодранец распахнул плащ, под ним, действительно, не было ничего, даже тела.

– Отсыпь малость на пропитание! Раз в неделю жутко хочется есть!

– Дать чуток, что ли? – подумал лопоухий. – А то ведь подохнет, а на небесах ляпнет, мол, из-за меня! Зачем мне эти разговоры в раю?!

Лопоухий зачерпнул деньги, взвесил на руке, половину отсыпал и остаток царственным жестом вручил голодранцу.

Тот закрестился, закланялся и, пятясь задом, исчез.

Нищий улыбнулся:

– Первый раз в жизни дал милостыню! Дожил-таки!

Голодранец легкой рысью летел к забегаловке и на перекрестке сбил калеку на деревяшке с колесиками, который двигался, толкаясь кулаками об землю.

Голодранец выронил монеты, и те радостно запрыгали по камням, вызванивая желания.

Голодранец кинулся собирать деньги.

Обрубок с трудом вернулся в вертикальное положение и вытаращил глаза на эдакое богатство.

– Сволочь, подай, Христа ради!

Голодранец насупился:

– Не видишь, что ли, с кем разговариваешь?! Я такой же нищий, как ты! В кулаке все мои деньги.

Обрубок профессионально всхлипнул:

– А у меня в кулаке ничего нет! И ног у меня нет, а у тебя их вон сколько!

– Половинка прав! – вздохнул голодранец. – Я хоть и нищий, зато при руках, при ногах, а у бедняги всего половина. Я против него Аполлон Бельведерский.

– Держи! – голодранец протянул инвалиду пару монет и, закинув шарф за спину, господином зашагал дальше.

Обрубок расцеловал монетки, хохотнул и, мощно отталкиваясь от земли, помчался по улице.

На повороте калека чуть не сшиб чье-то туловище. Оно задумчиво шагало, засунув руки в карманы, натыкаясь на стены и на людей. Ощупав инвалида, туловище сказало:

– Подай, Христа ради, бедному туловищу, потерявшему голову от несчастной любви.

Калека завопил:

– Ты же не видишь, с кем разговариваешь! У меня ног нету, культяшки! Хорошо еще мужское достоинство не пострадало, одна радость в жизни осталась, правда, с трудом! И ты говоришь мне «подай»! Тьфу на тебя! Самому пару монет дали позабавиться с девушкой!