Ева глубоко вдохнула, набираясь воздуха и бесконечного терпения для того, что ей предстояло сказать.
Она вообще была крайне необидчивым человеком. По очень простой причине — на тех, чьё мнение о твоей персоне тебе абсолютно неинтересно, обижаться так же глупо, как на дураков; а людей, чьё мнение Еву действительно интересовало, нашлось бы совсем немного, и им обижать её было не свойственно. Динка, старшее чадо четы Нельских и родная Евина сестра, утверждала, что подобная черта характера граничит с тем, чтобы ходить в футболке с надписью «вытрите об меня ноги, пожалуйста», но на это Ева тоже не обижалась. Динка хотела научить её защищаться, ибо привыкла выставлять против чужих колкостей щит сарказма и ответных колкостей. Еве проще было улыбнуться и пропустить колкости мимо ушей: сквозь себя, жалящей льдинкой сквозь невесомый туман души, не позволяя обидным словам задержаться внутри и задеть нервные струны.
Но это не значило, что она не умела защищаться или мстить. Просто вещи, вынуждавшие её бить в ответ, всегда были действительно весомыми. К примеру, она легко прощала оскорбление себя, но никогда не прощала оскорбление тех, кого любила. И дамочку, застрелившую её, прощать точно была не намерена. И всячески подчёркиваемое презрение некроманта к её персоне постепенно начинало её раздражать.
Отчасти потому, что такое поведение человека, упрекавшего её в вульгарности, она склонна была назвать не менее вульгарным.
— Послушай, Герберт, — произнесла она как можно мягче. — Зачем тебе понадобилось меня воскрешать, если ты явно… м… не питаешь ко мне особо тёплых чувств? Не подумай, я всё понимаю — в конце концов, я тебе никто и звать меня никак, но всё-таки.
Герберт посмотрел на неё почти страдальчески.
— Если бы я не знал, что с пророчествами лучше не шутить, я бы и не стал. Но, к сожалению, я это знаю, так что тебе суждено воплотить одно важное пророчество. Потому ты сейчас и здесь.
— И что за пророчество? — постаравшись ничем не выдать, что это уже для неё не новость, спросила Ева.
— Когда на троне воссядет та, чьё сердце холодно и черно, и ужаса шёпот звучать будет не громче, чем шорох листвы, в год двух лун придёт чудище с Шейнских земель, всем и каждому гибель неся. И в день, осени смерти предшествующий, явится юная дева из мира иного, как лето прелестная, и чёрной королевы правлению конец положит; венец обручальный на чело её король истинный возложит, и сердца огнём и клинком чудище дева сразит, и жизнью своею заплатит, мир ею купив.
Он отчеканил это без всякой паузы. Явно приготовившись к вопросу задолго до того, как тот прозвучал. И пару секунд Ева сидела, осмысливая то, что услышала, и даже не зная, что в услышанном пугает её больше: чудище или некий обручальный венец.
Что ни говори, а замужество в её ближайшие планы точно не входило. У неё и без парней было достаточно проблем — включая ту проблему, что пока все её отношения с парнями были одной сплошной проблемой.
— О, так пророчество пера Лоурэн? Узнаю её слог, — воодушевлённо откликнулся Эльен, до сего момента молчавший в углу. — Сейчас её склонность к инверсиям, порой решительно путающим смысл фраз, кажется немного архаичным, но её творчество без сомнения является образцом высокой поэзии в прозе и истинным литературным памятником эпохи Империи. Простите, господин, не удержался, — добавил призрак под тяжёлым взглядом Герберта. — Вы ведь знаете, как высоко я ценю писателей той эпохи и Лоурэн в особенности.
— Если всё это обо мне, — выдавила Ева, наконец определившись с тем, что пугает её больше всего, — то пункт про «заплатит жизнью» мне не слишком нравится.
— В том-то вся и прелесть, — с пугающей иронией заметил Герберт. — Ты уже ею заплатила. И при всех неудобствах это также даёт тебе некоторые преимущества. Стать мёртвой, будучи живой, довольно легко. Стать ещё мертвее, будучи мёртвой, куда труднее.
Резон в его словах определённо присутствовал, но Ева всё равно нервно сомкнула ладони в замок.
— Можешь повторить, но перевести с поэтического на человеческий? — слабым голосом попросила она. — Смысл, так умело завёрнутый в высокую поэзию, на слух воспринимать довольно трудно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Всё элементарно. Ты свергнешь правящую королеву Айрес. Не беспокойся, она злая — всё как в старинных легендах, — саркастично добавил Герберт. — Убьёшь дракона. Во всяком случае, у меня есть все основания полагать, что «чудище с Шейнских земель» — дракон: лишь эту зверюгу ни мне, ни отцу так и не удалось приструнить. И обручишься с тем, кто взойдёт на престол после отречения королевы. Это будет вопиющий мезальянс, но учитывая, что большая часть керфианцев не одобряет политику королевы и ждёт твоего прихода, полагаю, это нам простят.
Меньше вопросов после этого у Евы не стало. Пожалуй, даже наоборот. И испуг возрос прямо пропорционально вопросам.
— Королева. Твоя тётя, — машинально озвучила она. — Ты хочешь, чтобы я свергла твою тётю?
Некромант бросил уничижительный взгляд на Эльена:
— Не буду спрашивать, откуда тебе это известно, ибо догадаться нетрудно, но да: я хочу, чтобы ты помогла мне свергнуть мою тётю.
— И убила дракона. Настоящего.
К этому моменту Ева уже поняла, что чудище всё же пугает её самую чуточку больше замужества.
— Нет, кукольного.
Ева обладала достаточно чутким слухом и развитой сообразительностью, чтобы различить маячащую за этими словами табличку «сарказм».
— Огромного, огнедышащего и с крыльями.
— Какого же ещё.
— И в человека он, конечно, не превращается.
— В человека? — в голосе некроманта скользнуло раздражение: лёгкое и шелестящее, как стрекозиное крыло. — Ваша фантазия и до такой ерунды дойти может?
Совсем плохо дело, мрачно резюмировала Ева. Справиться с драконом в человеческом обличье — ещё куда ни шло. Особенно если бы это был дракон всимпатичном человеческом обличье — тем приятнее было бы склонять его на свою сторону. Исключительно из деловых соображений, дабы разрешить конфликт дипломатическим путём: в конце концов, пророчествам часто присуща возможность вольности трактовок, а сразить кого-то — и даже наповал — вполне можно без варварского кровопролития. Но легендарная зверюга с клыками…
— А меня точно ни с кем не перепутали? — безнадёжно предположила она. — Я не особо похожа на драконоборца. Сам видишь.
— Исключено. Пророчество обозначило точную дату. В этот день возникла единственная прореха между мирами, и из неё вышел единственный человек — ты. Прореха всегда бывает только одна. — Невозмутимостью тон Герберта напоминал лекторский. — Я уже сказал, что у тебя есть магический дар, и поверь: дар, который ты получила при переходе сюда, способен на многое. Вы, иномирцы, всегда… почти всегда… становитесь возмутительно сильными колдунами. И возмутительно удачливыми — в рамках более-менее здравого смысла, конечно. Увернётесь от смертельного выстрела судьбы там, где он настиг бы тысячи других людей, но всё же не когда острие стрелы приставлено вам ко лбу.
— В этом я уже убедилась, — бесцветным голосом подтвердила Ева.
— Так что оскорблять королеву при всём её дворе — всё же не лучшая идея, — поддакнул Эльен.
— А что, кто-то пробовал?
— Последняя гостья из иного мира. Сия дева явилась в Керфи пару лет назад, однако на балу в честь перемены года девушка неосмотрительно отвесила пощёчину Её Величеству Айрес. И наговорила ей… всякого. В ответ королева взорвала ей голову. — Призрак вздохнул. — Гости остались недовольны.
— Ещё бы! — содрогнулась девушка. — Такая жестоко…
— Наряды к празднику перемены года обычно шьют несколько месяцев, а во время казни некоторых забрызгало кровью. Испорченные наряды оставалось только выбросить, — спокойно продолжил Эльен. — Брат Её Величества, кажется, сетовал особенно громко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ещё бы. Он бы придумал что-то более затейливое. Например, поменять местами отверстия на её теле и её лице, — бесстрастно уточнил Герберт. — Дорогой дядя Кейлус.
Свидетельство столь милых придворных нравов заставило Еву тоскливо посмотреть на карту. Потом на некроманта — с надеждой.