Уилл не добрался до дома Лаутербахов. Он протопал ярдов сто по Главной улице (каждый порыв ветра был сильнее предыдущего и приносил больше снега), когда увидел Корнелиуса. Тот крутился на месте, задрав лицо к небу. Он явно накурился, что было вполне в его духе. Именно так Корнелиус всегда распоряжался своей жизнью, а у Уилла было слишком много своих проблем, чтобы быть нетерпимым к слабостям окружающих. И все же для подобных излишеств должно быть свое время и место, а Главная улица Бальтазара сейчас, в медвежий сезон, вряд ли для этого подходит.
— Корнелиус! — закричал Уилл. — Корнелиус, ты меня слышишь?!
Ему никто не ответил. Корнелиус продолжал исполнять танец дервиша под фонарем. Уилл двинулся к нему, на ходу проклиная его привычки. Он не стал тратить силы на крики, ветер был слишком силен, но все-таки засомневался, что поступает правильно: Корнелиус перестал кружиться и исчез между домами. Уилл ускорил шаг, хотя ему захотелось вернуться домой и взять оружие, прежде чем последовать за Корнелиусом. Но так он мог потерять из виду брата Адрианны, а, судя по его неверной походке, Корнелиус вряд ли в состоянии в одиночку совершать прогулку в темноте. Уиллу стало страшно не столько из-за медведей, сколько из-за близости залива. Корнелиус направлялся к берегу. Стоит ему поскользнуться на обледенелых камнях — он окажется в ледяной воде, и у него сразу остановится сердце.
Уилл дошел до того места, где только что танцевал Корнелиус, и пошел по его следам, которые вели из полосы света на пустырь между домами и зоной прилива. Наконец он с облегчением увидел призрачную фигуру Корнелиуса, стоявшего ярдах в пятидесяти. Он больше не вертелся и не смотрел в небо, а стоял, словно окаменевший, и вглядывался в темень залива.
— Эй, приятель, — окликнул его Уилл, — Ты схватишь воспаление легких.
Корнелиус не повернулся. Даже бровью не повел.
«Каких таблеток он наглотался?» — недоумевал Уилл.
— Кон! — Уилл был не больше чем в двадцати ярдах от Корнелиуса. — Это я, Уилл! Ты в порядке? Ответь, старина!
Наконец Корнелиус заговорил. Он неразборчиво произнес одно слово, которое заставило Уилла замереть:
— Медведь.
Изо рта Уилла вырвалось облачко пара. Он замер, как и Корнелиус, дождался, когда облачко рассеется, и, не поворачивая головы, обвел взглядом окрестности — сначала слева. Берег, насколько хватало глаз, был пуст. Потом справа. И там то же самое.
Он решился на короткий вопрос:
— Где?
— Пе-ре-до мной, — ответил Корнелиус.
Уилл осторожно шагнул в сторону. Обостренные наркотиком чувства Корнелиуса не обманывали. Ярдах в шестнадцати-семнадцати прямо перед ним и в самом деле стоял медведь, его очертания Уилл едва различал сквозь метель.
— Ты еще здесь, Уилл? — спросил Корнелиус.
— Здесь.
— Что мне делать?
— Отступай. Только, Кон, очень-очень медленно.
Корнелиус бросил испуганный взгляд через плечо, в одночасье протрезвев.
— Не смотри на меня, — сказал Уилл. — Следи за медведем.
Корнелиус повернулся лицом к медведю, который начал неумолимо приближаться. Это не был один из молодых медведей со свалки. И не старый слепой самец, которого фотографировал Уилл. Это была взрослая самка не менее шести сотен фунтов весом.
— Твою мать… — пробормотал Корнелиус.
— Отходи, не останавливайся, — подбадривал его Уилл. — Все будет в порядке. Не давай ей думать, что из тебя может получиться хорошая закуска.
Корнелиус осторожно сделал три шага назад, но после танца дервиша ему трудно было удерживать равновесие, и на четвертом шаге он поскользнулся. Судорожно замахал руками, чтобы удержаться на ногах, и не упал, но было поздно: захрипев, медведица ускорила шаг и перешла на рысцу. Корнелиус развернулся и побежал, она зарычала и бросилась следом, похожая на белое пятно. Без оружия, Уилл мог только отскочить в сторону с пути Корнелиуса и хрипло закричать в надежде отвлечь зверя. Но медведице нужен был Корнелиус. В два прыжка она вдвое сократила расстояние между ними и приближалась, распахнув пасть…
— Падай!
Уилл глянул назад, туда, откуда донесся крик, и увидел Адрианну, дай ей бог здоровья, с поднятым ружьем.
— Кон! — закричала она. — Пригни голову, мать твою!
Он понял и распростерся на обледенелой земле, от его ботинок медведицу отделяло расстояние в человеческий рост. Адрианна выстрелила — пуля угодила медведице в плечо и остановила ее прежде, чем она набросилась на жертву. Зверь поднялся на задние лапы, издавая злобный рев, по белому меху заструилась кровь. Медведица по-прежнему была от Корнелиуса на расстоянии одного прыжка. Пригнувшись, чтобы казаться меньше, Уилл ползком метнулся к дрожащему Корнелиусу, схватил его и потащил в сторону. От Корнелиуса резко пахло дерьмом.
Уилл бросил взгляд на медведицу. Та все еще была на ногах и не собиралась умирать. Она рявкнула так, что затряслась земля, и двинулась к Адрианне, которая подняла ружье и выстрелила снова не больше чем с десяти ярдов. Рев мгновенно затих, и медведица снова поднялась на задние лапы, белая, с красными пятнами, громадина. Она покачнулась, отступила, как опадающая волна, и захромала прочь, в темноту.
Вся эта сцена (с той минуты, как Корнелиус сказал: «Медведь») заняла, наверное, не больше минуты, но этого вполне хватило, чтобы Уилла затрясло, как в лихорадке. Он поднялся на ноги. Снежинки кружились вокруг, как захмелевшие звездочки, и Уилл двинулся туда, где медведица окропила лед кровью.
— Ты в порядке? — спросила Адрианна.
— Да, — ответил он.
Это была полуправда. Он не ранен, но и целым не остался. Ему казалось, что увиденное вырвало из него какую-то часть, которая устремилась в темноту вслед за медведицей. Он должен пойти за ней.
— Постой! — крикнула Адрианна.
Он обернулся, стараясь не обращать внимания на рыдания Корнелиуса и просьбы о прощении, на крики людей с Главной улицы. Адрианна смотрела ему в глаза и читала его мысли.
— Не сходи с ума, Уилл, — сказала она.
— У меня нет выбора.
— Тогда хотя бы возьми ружье.
Он посмотрел на ружье так, словно это его только что начинили пулями.
— Мне оно ни к чему.
— Уилл…
Он повернулся спиной к ней, к свету, к людям и к их дурацким вопросам. И пошел по красному следу, оставленному медведицей.
VII
Сколько лет он этого ждал. Ждал и бесстрастно наблюдал, как кто-то умирает с ним рядом, а он фиксирует эту смерть, как объективный свидетель. Держал дистанцию. Сохранял спокойствие. С этим покончено. Медведица умирала, и он тоже умрет, если отпустит ее теперь, позволит ей погибнуть в одиночестве в этой темноте. В нем словно что-то замкнуло. Он не знал почему. Может быть, из-за разговора с Гутри, после чего он не мог прийти в себя от невыносимой душевной боли, или из-за встречи со слепым медведем на свалке, а может быть, просто потому, что пришло время. Он долго ждал этой минуты. И вот она наступила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});