кухню, чтобы вернуться с полным подносом. Дорохин молча поставил перед гостями большое блюдо с отварным мясом, тарелки с дымящимся борщом, разложил приборы. Снова убежал на кухню, вынес помидоры и зелень.
— Кучеряво живем, — улыбнулся Сайкин, весело подмигнул повару.
Тот, обрадованный этой своеобразной похвалой, решил, что персиковый компот открыть сейчас обязательно надо. Повар ахнул, побежал на кухню и снова вернулся с тарелкой резаного хлеба и плошкой сметаны к борщу.
— У нас, конечно, не столичный ресторан, но стараемся, как можем, — повар искательно посмотрел в глаза Сайкина.
— Молодец, так держать, — одобрил Сайкин, чувствуя, как сильно проголодался.
— Может быть, беленькой по глоточку? — спросил вежливый повар, поправляя на голове накрахмаленный колпак.
— Этого не надо, — ответил Сайкин.
Он положил на хлеб холодное мясо с блюда, намазал горчицей и, прикусывая бутерброд, жадно принялся за борщ. Повар деликатно удалился. Четверть часа назад он выпроводил из кухни всех своих помощниц, чтобы не путались под ногами при начальстве, строго наказал посудомойке явиться позднее, чтобы вымыть посуду, оставшуюся после рабочего обеда, и все убрать.
Посидев на табуретке в кухне, повар достал с антресоли банку персикового компота. Открыв ее, он разлил компот по чашкам и выглянул в зал. Гости молча доедали первое блюдо. Сайкин, утолив голод, поглядывал в окно. Выйдя к гостям, Дорохин убрал на поднос пустые тарелки, поставил на стол тарелки с котлетами со сложным гарниром и исчез в кухне.
— Надо тебе почаще приезжать, — сказал Федоров, пробуя котлету. — Не узнаю сегодня повара, так старается.
Сайкин молча жевал. Дорохин появился с подносом, на котором стояли чашки с персиковым компотом. Он поставил компот перед начальством, на миг замер, ожидая поощрения. Но гости отнеслись к десерту как к должному, не выразив никаких эмоций. Повар, слегка разочарованный такой реакцией на его сюрприз, медленно удалился. Сайкин закончил обед, полез в карман за носовым платком, потянулся, расправляя плечи, и поднялся на ноги. Он пересек зал и вошел в кухню, поймав на себе удивленный взгляд Дорохина.
— Сколько мы должны за обед? — спросил Сайкин.
— Спасибо вот скажете — и ладно, — встал навстречу с табуретки повар, не помышлявший о денежных счетах.
Сайкин, уже вытащивший бумажник, засунул его обратно во внутренний карман пиджака. Он постоял немного, осматривая помещение бытовки, в которой оборудовали кухню, поводил глазами по закопченному потолку, старым газовым плитам, котлам и кастрюлям, темным от сажи.
— Где готовить учился? — спросил он повара, заглядывая под крышку большой двадцатилитровой кастрюли. На ее дне зеленоватым болотцем стояла жижа, в которой плавали серые ломтики картошки.
— Нас пищу готовить жизнь учила, — неопределенно ответил повар, с тревогой наблюдая за Сайкиным, внимательно вдыхавшим кастрюльные запахи.
— Это что за помойка? — спросил Сайкин.
Теплые нотки его голоса вдруг исчезли.
— Да так, — махнул рукой Дорохин. — Осталось с обеда.
— Может, свиней заведем, чтобы остатки не пропадали? — то ли шутя, то ли серьезно спросил Сайкин. — Будет свое дешевое мясо.
— Тут и без свиней все съедают, — ляпнул повар, не подумав, и криво усмехнулся.
— Ладно, без свиней, так без свиней. — Сайкин взял с разделочного стола тяжелый тесак на длинной деревянной ручке и шагнул к Дорохину. — Теперь слушай сюда. Если из рабочего котла пропадет хоть один черпак или кусок мяса, я из тебя, шушера блатная, сам борщ состряпаю и первым жрать его сяду.
Он сделал к Дорохину еще один шаг и занес над его головой тесак. Повар заглянул в глаза Сайкина, белые от ярости, и ему показалось, что в этих глазах он увидел свою смерть. Дорохин согнулся, обхватил голову руками, словно это могло его спасти от страшного удара. И застонал, побоявшись кричать в голос. Сайкин опустил руку и разжал пальцы. Тесак грохнулся о доски пола.
Сайкин быстрым шагом вышел из кухни, а затем из столовой.
— Как только найдешь нового повара, этого вон, — сказал он курившему на воздухе Федорову.
Повар вышел в зал и через окно следил за Сайкиным, его глаза жгли слезы обиды.
Глава 4
С утра немного похолодало. С улицы доносились звуки гармони слепого музыканта. Испортившаяся погода влияла на Пашкова, как всегда, благотворно. С раннего утра он сидел за письменным столом у распахнутого настежь окна, вполуха слушая гармонь.
Пашкову нравился дом на окраине южного уютного городка, двухэтажный дом старинной постройки, кирпичный, потемневший от времени. Нравилась квартира с высокими потолками. Жизнь казалась осмысленной. Все бытовые проблемы оставались вне зоны видимости, их, эти проблемы, с необыкновенной легкостью решал спутник Пашкова некто Семен Дворецкий. Теперь Пашков не представляют себе, как мог он раньше спокойно жить без этого немногословного, мрачноватого мужчины, принявшего на свои плечи столь нелегкий груз.
Пашкову вообще нравились молчаливые люди, а за спиной Дворецкого он чувствовал себя уверенно. Этот человек в полной мере обладал редким и потому уже ценным качеством — ненавязчивостью, видимым спокойствием. Дворецкий умел создавать эффект отсутствия и даже, находясь рядом, буквально в двух шагах, казался незаметным и вместе с тем умел молниеносно решать все возникающие проблемы.
…Стоило спутникам прибыть в город и выйти на перрон в яркий южный день, как Пашков потерялся, он, словно ослеп от яркого, жгучего солнца. Люди, минуя его, несли по перрону свои рюкзаки и чемоданы и растворялись в блеске солнечного дня, а Пашков все стоял, смотрел вокруг и ничего не видел. А Дворецкий растаял, исчез, будто и не было его никогда.
Совсем в другой стороне, в конце станции, Пашков увидел бамперы поезда, его красные сигнальные огни. Он долго смотрел на поезд, уходящий на запасные пути, пока на него не легла чья-то тень. Появился Семен Дворецкий. Пашков, уже обретя дар зрения и речи, готов был наговорить массу обидных слов, но остановился, не начав. Затевать здесь, на перроне, базарную полемику из-за случайной накладки показалось Пашкову глупым безрассудством.
Как выяснилось, Дворецкий побеспокоился не только о ручной клади. У здания вокзала их уже ждали белые «Жигули». Усатый водитель кивнул Пашкову резко взял с места. Через несколько минут они были на этой самой улице у подъезда здания. Водитель помог внести наверх чемоданы и навсегда исчез из жизни Пашкова. «Жигули», совершив путешествие от вокзала до кирпичного особняка, остались стоять у парадного, ключи от машины звякали в кармане Дворецкого.
Пашков не размышлял о собственном бытие, не до этого. Львиную долю времени поглощали зрелищные мероприятия, обеды и ужины в самом большом местном ресторане. Эти ежедневные походы в ресторан, сопутствующий туалет тяготили Пашкова, и он не раз предлагал Семену Дворецкому питаться дома,