После этого он ненадолго умолк. Ветер мягко волновал озеро, и пепел шелестел, как сухие листья.
— Ты, — сказал наконец он. — Я не знаю, кто ты — возможно человек, но не нашей расы. Не мужчина и не женщина. Даже не зверь. Да. Наверное, богиня.
Я зацепила за уши крючки маски. Нефрит, повешенный мной на шею, лежал ледяной каплей у меня над сердцем. Я поднялась, повернулась и пошла к более плоской местности рядом с озером, где я могла выбраться на волю, и идти куда пожелаю.
Когда он окликнул меня, мне хотелось и обернуться и не оборачиваться, а когда он снова окликнул, мне не хотелось, но я обернулась.
Он остановился в нескольких ярдах от меня и сказал:
— Оставь эту деревню. Поехали с нами в горы. Я хочу лишить их тебя, этих хнычущих дураков. Ты умеешь исцелять, я знаю это. Исцеляй моих людей. Я позабочусь, чтобы ты была сыта и одета — более чем.
На его лице проглядывал своего рода страх, но именно собственный страх-то и завораживал его. Он хотел понять причину, а не бежать от него. Я увидела тогда в нем великую силу человека, который способен взглянуть на себя со стороны, каждый раз по-новому.
И он посмотрел мне в лицо — на мое безобразие. И я любила его телом, без надежды или особого желания, и презирала его, и знала, что он захлопнет меня в капкан, и не может быть никакой истинной близости между нами — ни телом, ни мыслью, ни душой.
И я знала, что отправлюсь с ним.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОРНЫЕ СТАНЫ
Глава 1
На второй день пути в горах вулкан стал тенью, оставленной позади. На третий я, оглянувшись, не могла больше разглядеть его.
Это была открытая местность, высоко в горах и неподалеку от неба. Тянулись коричневатые холмы, покрытые заплатами пурпурного утесника и кроваво-красных цветов. Скальные выходы проглядывали из земли, словно древние кости, а в черепных глазницах пещер шевелились твари — медведи, лисы, готовя запасы на голодные месяцы. Стояло позднее лето. Все соки из года уже выжгло.
Шайка Дарака была небольшой — человек двадцать. Главный стан лежал впереди, в сердце горы. Несколько деревенских парней убежали с нами, с нетерпением покинув поля ради легкой добычи на широких дорогах и трактах Юга. Мужчины ехали на лохматых горных лошаденках, маленьких бочкогрудых скакунах, сплошь увешанных кисточками, колокольчиками, золотыми монетами и амулетами. На всех женщин имелась пара мулов, а иногда они ехали позади какого-нибудь из разбойников. Дарак ехал на вороном коне, прекрасном и горячем, неподходящем для горных восхождений, шарахавшемся всякий раз, когда из кустов взлетала птица. Когда он выходил на дело, думалось мне, он ездил на каком-то ином.
Как женщина я должна была идти пешком. Как ведьма я получила собственного мула, приведенного из какой-то деревенской конюшни. Красная туника богини исчезла, равно как и белая маска. Я была теперь в темном и носила лицевой покров — шайрин; его видел Дарак у женщин степных племен, которым полагалось скрывать свои лица после наступления половой зрелости. На лбу и глазах ткань прилегала вплотную. Узкие прорези для глаз, украшенные собственными поднятыми веками, отбрасывали тень на сами глаза. От щек, над носом, ртом и подбородком свисала свободная вуаль из того же материала. Его сшила для Дарака какая-то деревенская женщина. Когда я выехала с ними, жители деревни стояли на улицах среди каменного мусора, глядя на меня, мрачные и боящиеся, что я что-то отниму у них. Дарак усмехнулся, гарцуя на своем норовистом вороном коне. Некоторые женщины с плачем хватали меня за рукав. Я почти не понимала их, мои уши закрылись для их деревенского наречия. Они были для меня ничем, но чем же тогда был горный стан Дарака? В животе у меня образовался железный груз, но когда мы оставили озеро и вулкан позади, он растворился.
После ночи на пепельном склоне Дарак больше не разговаривал со мной.
Все его слова поступали из вторых рук, из уст других. «Дарак говорит, что тебе нужно то-то и то-то», «Дурак велел мне передать тебе».
Ночью, когда он сделал привал, разбили кожаные шатры, раскрашенные в пять-шесть цветов. Один из них предоставили мне, и здесь я могла уединяться сколько пожелаю. Я ела мало, только когда возникала нужда, и боли становились все слабее, но неизменно возникали всякий раз. Еду и любые другие удобства, какие, по мнению Дарака, мне могли понадобиться, приносила самая тихая из разбойниц. Она ничего не говорила, но ее глаза, яркие и черные, зыркали, словно вставленные в голову агатовые осы.
На рассвете четвертого дня заявился разбойник, укушенный змеей, с распухшей и почерневшей рукой. Он ввалился за полог шатра, стремясь исцелиться, не потеряв руки, а также стремясь показать, что он нисколечко в меня не верит. Если я помогу ему, он сочтет, что ему полезло. Он стеснялся говорить, чем он занимался, когда его ужалила змея — он тогда опустился на корточки среди камней с целью облегчиться.
Я прикоснулась к распухшей руке и посмотрела ему в лицо. В отличие от жителей деревни он не обладал слепой верой, чтобы принять исцеление от меня.
— Я не могу тебе помочь, — сказала я.
По лицу его градом катился пот, и он страдал от боли, но тем не менее прожег меня взглядом и поднял здоровую руку, словно готовый ударить меня; затем решил, что лучше не стоит.
— Ты же целительница. Именно потому Дарак и взял тебя. Так исцеляй меня, сука.
В голове у меня будто открылась маленькая дверца. Я кое-что вспомнила, но не все.
Я вытащила у него из-за пояса нож, и он нервно отшатнулся. Окунув лезвие в пламя маленькой жаровни, принесенной мне ночью той девицей, я снова взяла его за руку.
— Не двигайся, — велела я, и прежде чем он успел возразить, сделала ему надрез. Он заревел как бык. — А теперь соси, — проинструктировала я. — Соси и сплевывай.
Он сидел с широко раскрытым ртом, изумленный моим внезапным движением и грубым приказом.
— Делай что тебе говорят! — добавила я. — Пока все твое тело тоже не распухло и не почернело.
Это побудило его к лихорадочной деятельности. Стоя на коленях у меня в шатре, он заработал с неистовой скоростью, выпучив глаза.
В разгаре этой деятельности рука Дарака откинула полог шатра, и он заглянул внутрь. До этого он избегал меня, а сегодня с утра пораньше уехал на охоту; я не знала, что привело его сюда. С миг он в изумлении глядел во все глаза на ритмично покачивающегося, отсасывающего, сплевывающего разбойника передо мной, а затем рассмеялся.
— Ничего себе новый ритуал поклонения богине, — промолвил он и ушел прочь.
Разбойник исцелился, но лишь благодаря везению.
День спустя после этого мы вышли к самым высоким и самым бесплодным холмам, со смытой дождями и ветрами почвой, греющим на солнце голые бока, словно огромные черепахи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});