Явились сны. Сияющие залы, дворы с их сложными мозаиками плит и фонтанами, теперь опустевшие. В огромном зале — статуя из черного мрамора, блестящего, как стекло. Просто одетый мужчина с уличными волосами и короткой бородой. Здесь не было того преследовавшего меня лица, которое я позже встретила в Дараке. Это был другой незнакомец.
Где находилось это место, руины моего дома? Я должна его найти. А я сидела здесь, в разбойничьем шатре.
Во мне поднимался молчаливый гнев на себя. Кусок нефрита лежал, холодя вне кожу, но моя жизнь пребывала во тьме.
Так проходил день за днем. Стан оказался в общем примерно таким, как я и представляла: усеянное коровами, овцами и козами пастбище, фруктовый сад — остатки какого-то старого хутора, ныне лежащего в руинах, в южном конце ущелья. От него же остались виноградные лозы и несколько грядок овощей. Это хозяйство было заботой женщин. Мужчины же охотились, когда не уезжали по другим делам, и привозили дымящиеся окровавленные туши с поникшими головами.
В ущелье жило много людей, и оно было рассадником склок и ссор. Отголоски их доходили и до меня — просьбы о любовных напитках и смертельных отравах, которые не удовлетворялись. Что же касается их больных, то когда они верили, что я могу им помочь, мне это, похоже, удавалось. В противном случае я была бессильна. Это заставляло меня бояться. Я была в их среде отверженной. В конце концов они набросятся на меня и разорвут на части, как стая собак разрывает на части хромую собаку, когда та падает. У меня уже появились враги — девица, у которой я отняла нефрит, разбойник, которого я пнула по гениталиям, а теперь и многие другие, рассерженные, что я не навела по их наветам порчу. Дарак не обращал на это внимания. Далеко от нас шла война — за горами, за равнинами, горным кольцом и широкой рекой, в регионах южной пустыни, великие древние города которой по-прежнему стояли словно монолиты. Земля эта была для разбойников чуть ли не другой планетой, но она снабжала добычей. На юг шел караван, набитый военным снаряжением, бронзой, железом и золотом. Дарак захватывал все это, а потом обменивал в розницу степным племенам, приобретавшим вооружение для собственных менее крупных сражений. Или, возможно, сам ехал на юг (он уже дважды проделывал это), и заявлялся в горные городки, выдавая себя за купца, чтобы продать там товары и доспехи.
О планах его я знала мало. Как подобало моему положению женщины, я ловила кое-какие сплетни. Ночью, когда он лежал в синем шатре, я подслушивала у костров; днем обрывки слухов долетали до меня, когда я проходила по ущелью из конца в конец и обратно.
Было одно возвышенное место неподалеку от начала водопада, куда я, бывало, забиралась и сидела там часами. Деревья здесь, напоенные водой мелких ручейков и каналов, вырастали толстыми и темно-зелеными. Остро и сладко пахло сосновой смолой и разными пробившимися сквозь почву цветами. Белые колокольчики росли среди валунов, а по мере приближения к ручью сменялись красными и голубыми. Некоторые цветы росли и в самой воде, похожие на тонкие лавандовые пузыри; они твердели и становились пурпурными на противоположной стороне, где стояли, прислонясь друг к другу, горки камней. От падающих брызг над этим местом подымались легкие пары воды. В дневную жару они освежали. Иногда я спала здесь, радуясь возможности сбежать из тюрьмы моего раскрашенного шатра к другой, более совершенной уединенности, так как сюда, похоже, никто не забредал. Ниже, где водопад образовал круглый бассейн, женщины приходили за водой или умыться. Я ясно видела их, маленьких, как куклы, и иногда до меня долетали обрывки слов, всегда приглушенных ревом воды. Еще ниже я могла разглядеть все ущелье, шатры, животных, людей Дарака, борющихся и стреляющих по мишеням, сдирающих с убитых животных шкуры на кожу. Со склона все выглядело достаточно невинным и домашним, возможно потому, что я больше не была частью всего этого. Я видела Дарака, крошечного и хрупкого, как насекомое, идущего на конское пастбища и берущего своего вороного или его белого товарища и скачущего на них, кружа и прыгая, подымал их на дыбы, кувыркаясь и опускаясь на уверенные ноги. Дарак — бродяга и артист, бахвал, нуждавшийся в восхищении, как в еде, и все же, казалось, понимавший что к чему. Я видела его и ближе, когда он въезжал на конское пастбище со смеющимся лицом, по-мальчишески открытым, но когда он после выходил под аплодисменты и приветственные крики, это выражение исчезало.
Посреди ночи у моего шатра все вопила и вопила какая-то женщина.
Я поднялась, откинула полог. Две девицы, одна со смоляным факелом, который опалил мне глаза своим резким светом. Лица их были осунувшимися и несколько раздраженными. Третью женщину держал на руках рослый темнокожий мужчина, один из «капитанов» Дарака, как я давно догадывалась. В данный момент ее тело выгибалось дугой и напрягалось, а руки сжались в кулаки.
— Что случилось? — спросила я их.
Девица без факела шагнула вперед, и я ясно разглядела ее лицо. Она смотрела не в глаза, а на мою шею, где, как она правильно угадала, висел отнятый мной у нее нефрит. Шуллат. — Илка рожает ребенка от Дарака, и роды идут тяжело. Мы пришли, чтобы ты навела на нее чары и спасла ее ребенка.
Говорила она презрительным тоном и открыла рот, чтобы сказать еще что-то, по тут снова начались вопли.
Разбойник, державший ту, которую назвали Илкой, свирепо рявкнул:
— Не дергайся, проклятая брыкливая кобыла.
— Принеси ее в шатер, — распорядилась я.
Он нагнулся под пологом и уложил все еще изгибающуюся дугой и воющую девицу на мою постель из ковров. Я посмотрела на нее: живот у нее был почти плоский.
— Рожает? — переспросила я. — Сколько она его вынашивала?
— Пять месяцев, — отрезала Шуллат. Илка явно мучилась, почти теряла сознание, кроме тех случаев, когда схватки вызывались автоматически.
— Я скажу ей, — заговорила другая женщина, — у нее выкидыш, а не роды.
— Где Дарак? — спросила я.
— Уехал.
Не знаю, зачем я спросила. У меня было смутное ощущение, что некоторые из этих мук должны были обрушиться и на него, повинного в них. Но будь он и стане, его ждал бы шатер с нарисованными голубыми глазами или какой-нибудь другой.
Я склонилась над Илкой и не знала, чем я могу ей помочь. Глаза ее широко раскрылись от боли и страха, и я была еще одной тенью, вьющейся вокруг ее страданий, куда мне не было доступа. Она не испытывала никакой веры в ведьму.
— Разве у вас нет повитухи? — спросила я.
— Нет, — презрительно скривилась Шуллат. — Я не могу помочь этой девушке.
Шуллат торжествовала.
— Не можешь ей помочь? Зачем же тогда Дарак привез тебя сюда есть наше мясо, пить наше питье и разгуливать где взбредет в голову по нашему дому?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});