Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

Тут буфетчик сел прямо на ступеньку и тяжело задышал, глаза у него лезли из-под бровей, хоть пальцами их вдавливай. Он почемуто ощупал себя. И когда коснулся головы, убедился, во-первых, что она совершенно мокрая, а во-вторых, что он шляпу забыл в кварти ре Воланда. Затем он проверил сверток, червонцы были налицо. Солнце било на лестницу через окно. Гулкие шаги послышались сверху. Поравнялась женщина, брезгливо поглядела на буфетчика и сказала:

– Вот так дом малахольный. Ну, с утра все пьяные, ну, прямо, по теха. Э, дядя, у тебя червонцев-то, я вижу, курочки не клюют? – И вдруг уселась рядом, кокетливо ткнула буфетчика в ребро. Тот пи скнул и машинально прикрыл червонцы ладошкой.

– Имею такой план, – интимно зашептала женщина, и буфетчик, безумно глядя ей в лицо, убедился, что она миловидна и не стара, – в квартире сейчас ни одной души, все рассосались, кто куда. Ты мне червончик, а уж я тебя ублаготворю. Водочка есть, селедочка. Я ут ром погадала, как раз мне вышла амурная постель с трефовым коро лем, а трефовый король – ты.

– Что вы? – воскликнул трефовый король болезненно и спрятал червонцы.

– Ты думаешь, может, что я проститутка? – спросила женщина. – Ничего подобного. Абсолютно честная женщина, муж счетоводом служит, можешь в домкоме справиться.

– Уйдите, Христа ради, – зашептал буфетчик, поднимаясь на дрожащие ноги.

Женщина поднялась, отряхнула юбку, подобрала корзиночку и двинулась вниз.

– Э, дурбалой, о, дурак, – сказала она, – вот уж, видно, рожна с маслом надо. Да другая бы, чтоб к тебе прикоснуться только, три красненьких бы слупила, а я, на тебе, червонец! А я с генерал-губер натором отношение имела, ежели знать угодно, можешь в домкоме справиться.

Голова ее стала исчезать.

– Пошел ты… – донеслось снизу и стихло.

Поборов усилием жадности страх, буфетчик нажал кнопочку, ус лыхал, как за дверью загрохотали колокола. Сделав громадные глаза, но решив больше не изнурять себя удивлением, втянув голову в пле чи, буфетчик ждал. Дверь приоткрылась, он дрогнул, на черном фо не сверкнуло голое тело все той же девицы.

– Что вам? – сурово спросила она.

– Я шляпочку забыл у вас…

Рыжая голая рассмеялась, пропала в полутьме, и затем из двери вылетел черный ком и прямо в физиономию буфетчику. Дверь хлоп нула, за нею послышался взрыв музыки и хохот, от которого буфет чик озяб. Всмотревшись, он охнул жалобно. В руках у него была не его шляпа, а черный берет, бархатный, истасканный, молью трачен ный. Буфетчик плаксиво пискнул и позвонил вторично. Опять от крылась дверь, и опять голая обольстительно предстала перед бу фетчиком.

– Вы опять?! – крикнула она. – Ах, да ведь вы и шпагу забыли?

«Мать честная, царица не…» – подумал буфетчик и вдруг, взвыв, кинулся бежать вниз, напялив на себя берет. Дело в том, что лицо де вицы на черном фоне явственно преобразилось, превратилось в мерзкую рожу старухи.

Как сумасшедший, поскакал по ступеням буфетчик и внизу уже вздумал перекреститься. Лишь только он это сделал, как берет, взвыв диким голосом, спрыгнул у него с головы и галопом взвился вверх по лестнице.

«Вот оно что!» – подумал буфетчик, бледнея. Уже без голо вного убора он выбежал на расплавленный асфальт, зажмурил ся от лучей, уже не вмешиваясь ни во что, услыхал в левом кор пусе стекольный бой и женские визги, вылетел на улицу, не торгуясь в первый раз в жизни, сел в извозничью пролетку, прохрипел:

– К Николе…

Извозчик рявкнул: «Рублик!» Полоснул клячу и через пять минут доставил буфетчика в переулок, где в тенистой зелени выглянули бе лые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрес тился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а почему-то нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.

– Отец Иван, – задыхаясь, буркнул буфетчик, – в срочном поряд ке… об избавлении от нечистой силы…

Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки по правил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул за искивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул под свечником по аналою…

«Благословен Бог наш…» – подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.

– Шуба императора Александра Третьего, – нараспев начал отец Иван, – ненадеванная, основная цена 100 рублей!

– С пятаком – раз, с пятаком – два, с пятаком – три!.. – отозвал ся сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.

– Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? – суконным языком спросил буфетчик.

– Как что? – удивился отец Иван.

– Я тебя прошу молебен, а ты…

– Молебен. Кхе… На тебе… – ответил отец Иван. – Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!

И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в хра ме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.

– И ты, злодей…

– Злодей, злодей, – с неудовольствием передразнил отец Иван, – тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прика жешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с Богом из камеры…

Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил.

Каким образом до своей резиденции добрался буфетчик, он не помнил. Единственно, что известно, что, явившись в буфет, почтен ный содержатель его запер, а на двери повесил замок и надпись: «Бу фет закрыт сегодня».

МУДРЕЦЫ

Нужно сказать, что, в то время как буфетчик переживал свое при ключение, у здания «Варьете» стояла, все время меняясь в составе, толпа. Началось с маленькой очереди, стоявшей у двери «Ход в кас су» с восьми часов утра, когда только-только устанавливались очере ди за яйцами, керосином и молоком. Примечательно появление в очереди мясистых рож барышников, обычно дежурящих под ми лыми колоннами Большого театра или у среднего подъезда Художе ственного в Камергерском. Ныне они перекочевали, и появление их было весьма знаменательно.

И точно: в «Варьете» было 2100 мест. К одиннадцати часам была продана половина. Тут Суковский и Нютон опомнились и кинулись куда-то оба. Через подставных лиц они купили билеты и к полудню, войдя в контакт с барышниками, заработали: Суковский 125 рублей, а Нютон 90. К полудню стало страшно у кассы.

В двенадцать часов с четвертью на кассе поставлена заветная дос ка «Все билеты проданы на сегодня», и барышники, и просто граж дане стали покупать на завтра и на послезавтра. Суковский и Нютон приняли горячее участие в операциях, причем не только никто ни чего не знал об этом, но и они друг о друге не знали.

В два часа барышники перестали шептать: «Есть на сегодня два в партере», и лица их сделались загадочными. Действительно, пуб лика у «Варьете» стала волноваться, к барышникам подходили, спра шивали: «Нет ли?», и они стали отвечать сквозь зубы: «Есть кресло в шестом ряду – 50 рублей». Сперва от них испуганно отпрыгивали, а с трех дня стали брать.

В контору посыпались телефонные звонки, стали раздаваться со лидные голоса, которым никак нельзя было отказать.

Все двадцать пять казенных мест Нютон расписал в полчаса, а за тем пришлось разместить и приставные стулья для голосов, кото рые попроще. Все более к вечеру выяснялось, что в «Варьете» будет что-то особенное. Особенного, впрочем, немало было уже и днем – за кулисами.

Во-первых, весь состав служащих отравил жизнь Осипу Григо рьевичу, расспрашивая, что он пережил, осматривали шею Осипа, но шея оказалась как шея – безо всякой отметины… Осип Григо рьевич сперва злился, потом смеялся, потом врал что-то о какомто тумане и обмороке, потом врал, что голова у него осталась на плечах, а просто Воланд его загипнотизировал и публику, потом удрал домой. Рибби уверял всех, что это действительно гипноз и что такие вещи он уже двадцать раз видел в Берлине. На во прос, а как же собака объявила: «Сеанс окончен»? – и тут не сдался, а объяснил собачий поступок чревовещанием. Правда, Нютон сильно прижал Рибби к стене, заявив клятвенно, что ни в какие сделки с Воландом он не входил, а между тем две колоды отнюдь не потусторонние, а самые реальнейшие тут налицо. Риб би наконец объяснил их появление тем, что Воланд подсунул их заранее.

– Мудрено!

– Значит, фокус?!

Пожарный был прост и не врал. Сказал, что, когда голова его от летела, он видел со стороны свое безголовое тело и смертельно ис пугался. Воланд, по его мнению, колдун.

Все признали, что колдун – не колдун, но действительно артист первоклассный.

Затем вышла «Вечерняя Газета» и в ней громовое сообщение о том, что Аполлона Павловича выбросили из должности в два сче та. Следовало это сообщение непосредственно за извещением, исхо дящим от компетентного органа, укорявшего Аполлона Павловича в неких неэтических поступках. Каких именно – сказано не было, но по Москве зашептались, захихикали обыватели: «Зонтики… шушу, шу-шу…»

Вслед за «Вечерней Газетой» на головы Библейского и Нютона обрушилась «молния».