чтоб думать о толкучей суете.
478
С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.
479
Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.
480
Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.
481
Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.
482
Куражится в мозгу моем вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.
483
В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кощей, наверно,
тайком любил Бабу-ягу.
484
Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.
485
Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.
486
От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.
487
Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.
488
Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.
489
Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.
490
Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – соленый груздь.
491
Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.
492
Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живется жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.
493
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
легкая незримая рука.
494
Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.
495
Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.
496
Бог учел в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
497
Земное бытие мое густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчемное, но все-таки зерно.
498
Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?
499
Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.
500
Век ушел. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.
501
Я друг зеленых насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.
502
Уже давно стихов моих
течет расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.
503
Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской черной лихоманки.
504
Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.
505
Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.
506
Не зря читал я книги, дух мой рос,
дает сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.
507
Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.
508
Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну еще к народу
и в земле с ним рядом належусь.
509
Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.
510
Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от веселых подруг?
511
В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.
512
Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.
513
Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.
514
На некоторой стадии подпития
все видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.
515
Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.
516
Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.
517
Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.
518
Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.
519
Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.
520
Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.
521
Политики весьма, конечно, разны
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.
522
Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнаженная – намного
духовней, нежели в одежде.
523
Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.
524
Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
все время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.
525
В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.
526
Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.
527
Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.
528
Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.
529
Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нем безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.
530
Подумав, я бываю поражен,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жен,
когда б они чужие были жены!
531
Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.
532
Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно крученой повадкой.
533
Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи...
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.
534
Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.
535
Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
дает перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.
536
Еще едва-едва вошел в кураж,
пора уже отсюда убывать,