пылая упоительным огнем,
я утром написал стихотворение,
которое отнес в помойку днем.
599
Из рук вон хороши мои дела,
шуршащие мыслительной текучкой,
судьба меня до ручки довела,
и до сих пор пишу я этой ручкой.
600
Все стало фруктовей,
хмельней и колбасней,
но странно растеряны мы:
пустыня свободы – страшней и опасней
уютного быта тюрьмы.
601
Сумеет, надеюсь, однажды планета
понять по российской гульбе,
что тьма – не простое отсутствие света,
а нечто само по себе.
602
Мне в уши отовсюду льется речь,
но в этой размазне быстротекущей
о жизни понимание извлечь
возможно из кофейной только гущи.
603
Тек безжалостно и быстро
дней и лет негромкий шорох;
на хера мне Божья искра,
если высыпался порох?
604
Пьет соки из наследственных корней
духовная таинственная сфера,
и как бы хорошо ни жил еврей,
томят еврея гены Агасфера.
605
Дорога к совершенству не легка
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму еще пивка,
оно уже вполне захолодело.
606
От каждой потери и каждой отдачи
наш дух не богаче, но дышит иначе.
607
Едва лишь былое копни —
и мертвые птицы свистят,
и дряхлые мшистые пни
зеленой листвой шелестят.
608
Литавры и лавры успеха
меня не подружат с мошенником,
и чувство единого цеха
скорей разделю я с отшельником.
609
Цветы на полянах обильней растут
и сохнут от горя враги,
когда мы играем совместный этюд
в четыре руки и ноги.
610
Болванам легче жить с болванками:
прочней семейный узелок,
когда невидимыми планками
означен общий потолок.
611
История мало-помалу
устала плести свою сказку,
и клонится время к финалу,
и Бог сочиняет развязку.
612
Очень тяжело – осознавать,
что любому яростному тексту
свойственна способность остывать,
делаясь пустым пятном по месту.
613
От мира напрочь отвернувшись,
я ночи снов живу не в нем,
а утром радуюсь, проснувшись,
что снова спать залягу днем.
614
Не слабей наркотической дури
помрачает любовь наши души,
поздней осенью майские бури
вырывают из почвы и рушат.
615
Источник веры – пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовем тогда любого бога.
616
Однажды жить решу я с толком:
я приберу свою нору,
расставлю все по нужным полкам,
сложу все папки – и умру.
617
Закладывать по жизни виражи,
испытывая беды и превратности, —
разумно, если видишь миражи
с хотя бы малой каплей вероятности.
618
У Бога нету малой малости:
нет милосердия и жалости.
619
Земного прозябания режим
толкает нас на поиск лучшей доли,
и мы от благоденствия бежим
не реже, чем от тягот и неволи.
620
Грешил я, не ведая меры,
но Богу я нужен такой:
чужие дурные примеры
всем дарят душевный покой.
621
С яростью и пылом идиота
силюсь я в потуге холостой
думать, что рожден я для чего-то,
а не по случайности пустой.
622
Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встает, поглупев.
623
На выставках тешится публика
высокой эстетикой разницы,
смакуя, что дырка от бублика —
иная, чем дырка от задницы.
624
Не скованы если затеи
ни Божьим, ни будничным страхом,
рабы, холуи и лакеи
дерзают с особым размахом.
625
О людях вслух я не сужу,
ничьих не порчу репутаций
и даже мыслей не держу,
боясь по пьянке проболтаться.
626
Еврея в русский климат занесло
достаточно давно, и потому
мы местное впитать успели зло
и стали тесно родственны ему.
627
Глупо думать, что я лицемерю —
в этом нету нужды у паяца,
я кощунствую – значит, я верю,
над ничем невозможно смеяться.
628
Зачем
толпимся мы у винной бочки?
Затем,
чтоб не пропасть поодиночке.
629
Россия легко переносит урон
своих и ветвей и корней,
и черные списки для белых ворон
всегда пригождаются в ней.
630
А псы, в те дни кишевшие окрест
(густая слежка, обыск и арест),
запомнились как некто вообще —
безликий, но при шляпе и плаще.
631
Нет, на бегство я не уповал,
цепи я не рвал, не грыз, не резал,
я чихал на цепи и плевал,
и проела ржавчина железо.
632
Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.
633
В сей жизни полагаю я щитом
готовность утлый разум превозмочь,
легко почерпать воду решетом
и в ступе с интересом потолочь.
634
Забыв про старость и семью,
согретый солнечным лучом,
сажусь я в парке на скамью
и размышляю ни о чем.
635
А верю я всему покамест:
наступит светлая пора,
детей в семью приносит аист,
вожди желают нам добра.
636
Сон был такой: небес абориген,
в земном существовании – Сенека
смеялся, что несчастный Диоген
и здесь напрасно ищет человека.
637
Несчетно разнолика наша россыпь,
делясь еще притом на племена,
и счастлива любая сучья особь
тому, что кто-то хуже, чем она.
638
На лицах у супружеской четы,
нажившей и потомство и добро,
являются похожие черты —
удачной совместимости тавро.
639
Покоем и бездельем дорожа,
стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
к тому же голова тогда свежа,
как только что политая капуста.
640
Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.
641
Во всем я вровень жил со всеми,
тая неверие свое,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет ее.
642
Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.
643
Как увижу бутыль – отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.
644
Между мной и днем грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.
645
Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.
646
Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.
647
...И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким...
Очнулся я со стоном жалким;
сон побуждал опохмелиться.
648
Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.
649
От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.
650
Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.
651
Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,
догнать ее ничуть не порываюсь,
мое существование не мнимо,
покуда в нем я сам не сомневаюсь.
652
Поставил я себе порог —
не пить с утра и днем,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нем.
653
Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.
654
Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.
655
А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,
что молча стыд сочит густой
немая глина их обителей.
656
Характер мира – символический,
но как мы смыслы ни толкуй,
а символ истинно фаллический
и безусловный – только хуй.
657
День вертит наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.
658
О мраке разговор или лазури,
в какие кружева любовь ни кутай,