не помню. Тушёнку намазывали на хлеб – это было так вкусно, теперь таких консервов и в помине нет. Галеты мама ломала на кусочки и варила из них молочный суп – вроде лапши молочной, тоже было вкусно.
На следующий день после приезда мы с папой пошли в лес за грибами. Несколько дней он отдыхал, а потом пошёл на работу – на своё прежнее место, бухгалтером в строчевышивальную артель в c. Октябрь.
Артель эту вскоре, через несколько лет, закрыли. А ведь там шили телогрейки для солдат, рубашки, кальсоны, гимнастёрки; вышивали на машинках скатерти, платьица детские и много чего другого. Зачем закрыли? Когда папа приехал, мы купили дом на Зиминском.
РАДИО
После войны папа с Мишей оборудовали у нас дома самодельное радио. Натянули проволоку между двумя столбами, а, точнее, жердями, одну из которых установили возле дома, а другую через дорогу, возле нашего сарая. Не помню точно, как всё это действовало, думаю, что всё это сооружение служило антенной, которая ловила радиоэфир. А слушать его можно было только в наушниках, никакой «тарелки» или репродуктора у нас не было.
Это было единственное радио в нашем посёлке, радиотрансляции ни у нас, ни в других ближайших посёлках налажены не были.
Вечером мы ложились рано, а я брала себе наушники в постель и слушала радиопередачи. Сначала транслировали спектакль из какого-нибудь столичного театра. Помню «Отелло», «Стакан воды», «Браденбургские ворота» М. Светлова, множество других спектаклей о войне, но названия сейчас уже не помню. Очень много я прослушала опер. Запомнились «Аида», «Риголетто», помню очень весёлые оперетты («Корневильские колокола» и другие). Вот так я в нашей глубинке каждый день слушала столичные спектакли. Наверное, были и радиопостановки, сейчас уже не помню.
По окончании спектаклей было множество других интересных передач, читали последние известия, а в 12 часов ночи звучал гимн и вещание заканчивалось. Но мои наушники и в это время продолжали ловить эфир. Глубокой ночью радиоволны передавали информацию для печати утренних газет в отдалённых краях нашей страны. Статьи начитывали по словам и даже по буквам. Сначала слово прочитывалось, потом его надиктовывали по буквам, а чтобы не было ошибок, буквы обозначали именами: Мария, Олег, Светлана, Кузьма, Виктор, Анна = МОСКВА.
На то, чтобы надиктовать таким образом текст всех статей номера, уходило несколько часов. Вот так по буковкам-именам я прослушивала порой весь номер завтрашней газеты, и мне это было невероятно интересно, я это очень любила! В общем, я была в курсе последних событий.
Когда же я спала? Не помню. Молодая была, всё успевала, и учиться, и радио ночами слушать. Иногда засыпала прямо во время газетных начиток.
Однажды 1946 году, в начале весны, наши родители куда-то уехали с ночёвкой по делам, а к нам ночевать пришла моя подружка, соседка Катя Соколова. Мы с ней улеглись с наушниками и вдвоём по одному наушнику слушали до полуночи. А наутро… проспали в школу!
Родителей не было, разбудить нас было некому, дома только мы с Катей, да младшие Полина с Маней. Не помню, где был Миша, но его дома не было.
Просыпаюсь я от страшного шума, грохота! В ужасе вскакиваю: что такое?!
Выбежала во двор, а там, за стеной, как продолжение дома, был оборудован крытый хлев, и там корова наша, Милка, мечется. Родились у неё под утро сразу 2 телёночка, она их давай вылизывать, и затолкала таким образом по разным углам; сама бегает от одного к другому со страшным грохотом.
Я побоялась даже заходить туда, не знаю, чего от Милки ждать в таком состоянии. А телят-то нужно в дом занести, в тепло!
Что делать?
Побежали мы за Катиной мамой, тётей Анисьей.
Прибежала она, сумела как-то с коровой уговориться, управилась. Теляток в дом занесла, Милку подоила. Но это было ещё не молоко, а молозиво, густое, жёлтое. Часть молозива она оставила телятам, напоила их. А другую часть сразу же запекла нам, детям, на сковородке в печке. Получилось что-то вроде омлета, только более твёрдое, очень вкусно.
В этот день нам уже не до школы было, и мы остались дома, тем более, что школа была за 7 километров от нас, и, чтобы на уроки успеть к 9 часам, приходилось в 7 утра из дома выбегать.
А под вечер, когда родители домой возвращались, я вышла им навстречу и поспешила обрадовать: Милка наша сразу двух теляток принесла: бычка и тёлочку! Мама не верит: быть такого не может! Но потом убедились, вот радость-то была!
Бычка мы оставили себе, а тёлочку попросил у нас в обмен на своего бычка дедушка Василий из Пустотина (брат бабушки Лизы), потому его корова была уже старая, и пора было брать молодую.
К осени мы этих двух бычков прирезали, запасли мяса.
СНОВА КАВКАЗ
Летом 1947 года мы, все дети, оканчивавшие 7-й класс, пошли сдавать экзамены в сельхозтехникум в с. Песочня Путятинского р-на. С нами были и те, кто окончил школу раньше. Пошёл и Миша, который после семилетки успел уже в колхозе поработать.
Идти было очень далеко, почти 50 км. Мы шли туда целый день и пришли уже к вечеру – голодные, всё, что брали с собой, съели дорогой. Нам дали суп – жидкий, почти как вода – и овсяную кашу, молочную, вкуснее я ничего не ела, только мало, по ложке каждому.
Экзамен сдали, нас с Мишей приняли, да только я учиться не стала, а уехала с папой на Кавказ.
В первые послевоенные годы был сильный неурожай, и наступил голод. Мы, конечно, спасались крапивой, которую собирали мешками и варили щи, крапива тогда очень помогла. Лес дарил грибы, ягоды, орехи, рябину, – всё это помогло выжить. Спасибо, Милка в 1946 году отелилась и стала давать молоко, да мясо бычков нас на время выручило, но оно рано или поздно закончилось. К тому же 300 л молока в год (или около этого, сейчас уже точно не помню) мы должны были сдавать государству.
Мы помнили сытую жизнь на Кавказе и решили узнать, что там и как, в надежде спастись от голода. Осенью 1947 года поехали мы туда вдвоём с папой «на разведку», к родне. Мне не оформляли в колхозе паспорт, еле-еле папа выхлопотал (хотя мне ещё 16 лет не было), и мы уехали. Миша уже уехал в техникум в Песочню, а мама с Полиной и Маней остались одни.
Приехали мы с папой на Кавказ, но жизнь там сильно изменилась. Там,