Кто же были эти священники, столь близкие к французскому двору? Прежде всего, с самого основания их аббатства монахи Сен-Виктора: аббат Гильдуин был исповедником Людовика IV Толстого; Филипп Август с большим уважением относился к аббату Жану Тевтонцу; в 1220 г. Бланка Кастильская исповедовалась приору Сен-Виктора в Париже, который располагал необходимыми полномочиями, дабы освободить ее от обета опасного паломничества. Затем – цистерцианцы, еще не растратившие пыл святого Бернарда и в предыдущем столетии стяжавшие лавры великими духовными завоеваниями. Но эти монахи вели затворническую жизнь в стенах монастырей и лишь в исключительных случаях появлялись в светском обществе; монахи же, встречающиеся в миру каждодневно, принадлежали к новым нищенствующим Орденам: францисканцев и доминиканцев, которые прибывали в Париж в течение нескольких лет и уже приобрели влияние. Людовик VIII доверял францисканцам: он продолжал держать в заключении Феррана, графа Фландрского, захваченного в плен его отцом в битве при Бувине; а поскольку Ферран почитал святого Антония Падуанского, король назначил четырех надежных монахов-францисканцев, дабы те постоянно навещали узника. С другой стороны, Фома Контемпре рассказывает о юном графе Альбрехте фон Фалькенбере, немце, посланном ко французскому двору, чтобы обучаться с детьми короля, его родственника; Альбрехт, единственный сын в семье, стал в 16 лет доминиканцем. Так что среди приближенных Людовика VIII было предостаточно доминиканцев.
Набожность в те времена находила свое выражение в слушании литургии. Многие знатные особы прослушивали одну или даже две мессы каждый день и держали у себя на службе капелланов, читавших им Часослов. Так же поступал и французский король.
Впрочем, жизнь королевской семьи была простой и строгой. Ригор пишет об эпохе Филиппа Августа: «Ко двору королей и прочих государей всегда стекались толпы жонглеров, выпрашивавшие у них золото, серебро, лошадей или одежды (ибо князья их часто меняют), а также те, кто ради этого веселит их шутками, приправленными лестью. Для пущей уверенности в том, что они понравятся, они учатся услаждать слух князей, бесстыдно притягивая их внимание потоком причуд, смехотворных учтивостей, шутовских непристойных рассказов. Мы видим, как одеяния, искусно изукрашенные изысканными узорами, изготовление коих стоит бесконечных трудов, за которые заплачено, быть может, двадцать или тридцать тысяч марок, государи носят едва ли восемь дней и тут же раздаривают их по прибытии сих скоморохов, каковые на деле являются настоящими слугами дьявола. О позор, ведь стоимости одного из этих платьев хватило бы для нужд двадцати или тридцати бедняков в течение целого года. Однако христианнейший король Филипп Август хорошо видел, что сии вольности только вредят спасению его души, и благодаря Святому Духу помнил постоянно слова, услышанные от людей религиозных и святых, что подавать жонглерам означает приносить жертву демонам; поэтому пообещал от всего сердца Господу, покуда будет жив, всегда отдавать свою одежду бедным…»
К неудовольствию весельчаков, вольные шутки были запрещены как на деле, так и на словах. Чистота нравов Капетингских королей долго вызывала восхищение христианского мира; сегодня их обвиняют в чрезмерной стыдливости; но в течение нескольких столетий представления о «хорошем тоне» так сильно изменились, что желательно кратко напомнить о реальных событиях, породивших знаменитую легенду о Нельской башне.
Три сына Филиппа Красивого, правнуки Людовика Святого, которым было суждено наследовать друг другу на троне под именем Людовика X, Филиппа V и Карла IV, женились соответственно на Маргарите, дочери герцога Бургундского, и ее кузинах Жанне и Бланке, дочерях графа Оттона. Маргарита и Бланка втайне взяли себе в любовники двух братьев, Филиппа и Готье д'Онэ, состоявших в свите короля, и тайно встречались с ними в Нельской башне. После более чем двух лет их связи она была раскрыта. Гнев Филиппа Красивого был ужасен (в то время двор пребывал в Мобюиссоне, и король собрал парламент в Понтуазе). Виновные рыцари, представшие перед судом равных, сознались в преступлении, и по приговору с них живыми содрали кожу. Казнь состоялась в Понтуазе 12 апреля 1314 г. на площади Мартруа; затем обезглавленные тела подвесили на виселице.
Все соучастники прелюбодеяния подверглись преследованиям. Привратника, сознавшегося в том, что он потворствовал свиданиям виновных, казнили. Римский кардинал Пьетро Пергроссо, епископ церкви святого Георгия из Ордена доминиканцев, которого изобличили в поставке любовникам приворотного зелья, был арестован в монастыре святого Иакова и отправлен в Авиньон на суд коллегии кардиналов. Народ, потрясенный таким жестоким наказанием, и в самом деле склонен был верить, что принцессы, из коих самая молодая была еще ребенком, стали жертвами колдовства. Прочих соучастников из различных слоев общества подвергли пыткам, а затем тайно казнили, зашив в мешки и бросив в Сену – такая казнь в эту эпоху полагалась за оскорбление королевского величества.
Король сразу отдал приказ заключить трех своих невесток в темницу. Закутанных в черное виновниц посадили на телеги, дабы препроводить в Андели. Они же думали, что их везут на смерть. Жанна изо всех сил кричала прохожим, которые встречались на дороге и в ужасе отшатывались от нее: «Бога ради, скажите моему сеньору Филиппу, что я умираю безгрешной!» Ее муж добился, чтобы его супругу привели к королю, перед которым она сумела оправдаться; тем не менее ее заключили в замок Дурдан до того часа, покуда ее дело не было рассмотрено баронами королевства, которые позволили ей занять свое место при дворе.
Маргарите и Бланке остригли волосы и, одев их в грубое шерстяное рубище, бросили в крепость Шато-Гаяйр. Их посадили в разные камеры, и с Маргаритой, как со старшей и, несомненно, более виновной, обходились жестче; она не жаловалась и денно и нощно оплакивала бесчестье, которое навлекла на дам и королев своей страны.
После долгих месяцев заключения она умерла; ходили слухи, что ее задушили. Бланка много плакала, но ни в чем не захотела сознаться. Ее муж, ставший королем под именем Карла IV, добился расторжения их брака в Римской курии. Тогда Бланку Бургундскую после одиннадцати лет заточения перевели в аббатство Мобюиссон, где укрылась и ее мать; она стала монахиней и умерла по истечении года.
В 1314 Г. в Понтуазе смертельная болезнь настигла Филиппа Красивого. Он повелел перевезти себя в Фонтенбло, где вскоре скончался, сломленный позором, постигшим его семью.
II. РЕГЕНТСТВО БЛАНКИ КАСТИЛЬСКОЙ
Итак, после смерти Людовика VIII королем стал двенадцатилетний ребенок, а королевой-регентшей – иностранка. Узнав об этом, толпы клириков и сеньоров начали покидать двор; однако самые мудрые из них остались верны короне и отвезли юного короля в Париж. Те сеньоры, кто пообещал Людовику VIII признать его сына королем, обратились с посланиями к своим вассалам с требованием последовать их примеру.
Бланка Кастильская показала себя очень умной и ловкой правительницей. Ей удалось поддержать престиж, который монархия приобрела со времен Филиппа Августа; она не только упрочила власть своего сына, но и научила его, как должно вести себя, дабы снискать уважение своих подданных и сделать свое королевство процветающим. Она стала первой женщиной среди Капетингов. которая официально правила Францией, и ее по праву можно поставить в один ряд с самыми выдающимися королями этой династии.
Став регентшей. Бланка могла рассчитывать на поддержку римского кардинала, папского легата, вместе с Людовиком VIII участвовавшего в роковой экспедиции на юг и сопровождавшего гроб с телом короля в Париж. Она привлекла на свою сторону нищенствующие Ордена и всех священников, верных Папе. Как только она вмешалась в события, происходившие в Англии, защищая права молодого Генриха III против французской партии, папа решительно принял сторону Людовика IX. Правда, при этом он руководствовался иными соображениями, нежели заботой о вдове и сироте: политика Рима основывалась на идее независимости народов и равновесии христианских сил. Для папства объединение Англии и Франции под единой властью или возникновение анархии в Англии было опасностью, которой оно всеми силами старалось избежать.
Соперничество между баронами стало главным козырем Бланки Кастильской – нельзя было дать им время договориться. По совету кардинала-легата и душеприказчиков Людовика VIII она решила поспешить с коронацией сына. Получив корону, он мог бы действовать от своего имени и требовать повиновения как законный государь; королева же. его мать, довольствовалась бы тем, что направляла его шаги. Людовик VIII умер 8 ноября, а епископов и баронов созвали в Реймс на коронацию уже 29 ноября, в первое воскресенье Адвента.