Читать интересную книгу Поляна, 2014 № 03 (9), август - Журнал Поляна

— Все мы дрочим между прочим, — повторял он в паузах, пока хозяйка квартиры в смятении не пряталась в свои комнаты.

Однажды он приволок с собой какую-то подвыпившую поэтессу, но, встретив решительный протест хозяйки, укатил с ней куда-то в ночь. Позже, в отместку, он осеменил ее ватное одеяло.

При этом никакой совершенно пользы от Галактиона не было. Кроме того, он регулярно стремился занимать у меня деньги, всякий раз сообщая о новом грандиозном проекте.

— Пойду продаваться, — например сообщал он, тяжело вздыхая. — Зовут сценаристом на телевидение.

— Прекрасно, Галактион… Иди… Чего тут раздумывать, — подбадривали.

— На НТВ.

— Блеск!..

— Четыреста баксов плюс премиальные, — мрачно пояснял он.

— Вот тебе и решение всех проблем. Устроишься, меня к себе возьмешь.

— Не хочется продаваться, а придется… — торжественно и печально объявлял он вдоволь навздыхавшись. — Нет ли у тебя пятидесяти рублей?..

Первое время он заканчивал свои стенания выклянчиванием ста рублей, потом пятидесяти и наконец снизил до десяти. Для каждого кредитора у Галактиона были свои тарифы. Один простак одолжил ему порядка тысячи долларов и потерял престижную работу, соблазнившись призраком очередного грандиозного прожекта.

В конце концов, сочтя дальнейшее соседство с Галактионом небезопасным, его попросили съехать.

— Пожалуйста… Нет проблем, — смирился Галактион, которого в его жизни гнали неоднократно и не всегда вежливо. — Только вот книги…

Книги Галактиона занимали почти все свободное место в комнате. Они высились шаткими колоннами от пола до потолка так, что пройти от дивана до двери, не задев и не разрушив одну из них, было едва ли возможно, ими был завален письменный стол и даже на платяном шкафу рядами лежали книги. Их были сотни, старинные и новомодные, поэзия и проза, детективы и фантастика, книги по теории литературы и мистике, по черной магии и практикум по гипнозу. На большинстве из них стояли библиотечные штампы. После отбытия Галактиона, они еще год хранились в прихожей, пока хозяйка не пригрозила вышвырнуть их на улицу…

«Пять капель Шанель номер пять — вот все, что одевала в постель звезда Голливуда Мэрилин Монро», — объявляет диктор программы «Время». Представить бы такое лет двадцать назад. Немыслимо! В начале третьего тысячелетия весь мир заполнен рекламой. Реклама одновременно по всем каналам, скрыться от нее невозможно, дома и в транспорте люди мурлычут рекламные песенки, общаются слоганами. «Ты где был?» — «Пиво пил», «Кто идет за Клинским?», «Проблемы с потенцией? Заплати налоги и спи спокойно». Боевики и реклама, кровь и торговля, дикость и деньги… Грабьте, режьте, убивайте, но не забывайте платить налоги и тогда с потенцией все будет в порядке… А поздно ночью мы вам покажем кино про это… Некогда заниматься ерундой. Некогда! Какая любовь! Нет ее и быть не может, нет ей места. Здоровый секс — вот и вся любовь. На остальное нет времени. И смысла нет.

Зверюшки… зверюшки…

Две девицы лет шестнадцати садятся в автобус. Одна говорит другой громко:

— Позвонит — хорошо. А нет — ну и х… с ним.

В метро. Еще далеко до центра, в вагоне немноголюдно. Почти все скамейки заняты. На станции входит дама средних лет, судя по одежде — небедная, шикарная прическа, макияж, уверенный взгляд. Садится напротив, опускает руку в карман пальто, вынимает футляр с очками. Из кармана выпадает и скатывается к ее ногам пятирублевая монета. Дама даже бровью не ведет. Невозмутимо раскрывает футляр, надевает очки, разворачивает журнал, «Космополитен», кажется. Я гляжу по сторонам. Монету заметила девушка слева. Остальные дремлют или делают вид, что не интересуются. Едем. Я поглядываю на монету. На следующей станции вливается толпа… Стоят в проходе, заслоняют противоположный ряд. И вдруг, дремавшая справа старушка, по виду из тех, что пихаются локтями в трамваях, срывается с места и, расталкивая чьи-то ноги, бросается к монете; тянется руками и выковыривает ее из-под ног дамы. Завладев монетой, она прыгает назад, — все почти в одно мгновение, — и замирает. Глаза прикрыты. Мол, стыд, ну и пусть. Еще несколько станций она не шелохнулась, вдруг подскочила: «Это Белорусская?» — Вертит головой. Прыг — и выскочила из вагона. Как блоха.

Я ловлю себя на мысли, что не люблю эту стильную даму. Не могу, не хочу любить. С ее снобизмом и надменной рожей. Я презираю ее, за то, что она презирает тех, кто не добился в своей жизни того, чего добилась она — возможности задирать нос и листать в метро «Космополитен»… Я не могу любить и эту несчастную старуху. Жалеть могу, но не любить. Могу презирать, но не могу любить. Не хочу… Я не люблю метро. Там люди толкают друг друга, там грязно и душно, там такой грохот, что под него засыпаешь, а сверху темнота, сотня метров темноты, камней и грунта… Подземный лабиринт, бетонный термитник, братская могила — вот что такое метро.

День города. Масса народу. На Тверском бульваре один из двух входов в общественный туалет закрыт.

Со стороны Малой Бронной — стайка девиц лет шестнадцати:

— А х… делать!

Снимают джинсы и писают под кустами.

Вчера я шел через сквер, и на узкой дорожке встретился с человеком лет пятидесяти, маленьким, седым, с лукавыми глазками, одетым просто, но чисто, в светлые брюки и хлопчатую рубашку. Человек этот завидел меня еще издали и остановился. Лишь только я приблизился так, что мог его слышать, как он заговорил болезненным голосом:

— Эх, с утра без бутылки и жить не хочется. А денег нет! Нету! — и руками развел — артист.

Я прошел мимо, бросив на ходу:

— Бывает.

Сегодня я опять встретил его. На том же самом месте. Словно, он прирос и простоял там сутки. И точно! Завидев меня, он хлопнул ладонями по ногам и произнес:

— Не идут ноги… Хоть ты что — не идут.

Проходя мимо него, я нащупал в кармане монету и сунул ему в ладонь.

Он был крайне изумлен. Поглядев на монету, перевел взгляд на меня и сказал озадаченно:

— Спасибо… А ведь я не просил…

— С утра ведь без бутылки и жить не хочется, — напомнил я. — А так, глядишь, понемногу и наберется.

Взгляд его потеплел.

— Это правда… Ну, дай бог тебе здоровья…

Больше я не встречал его.

Я знаю — это проверка. Никакого человека на самом деле не было. Это Бог или кто-то из его ангелов. Они испытывали меня.

Издание полного собрания сочинений Льва Толстого финансирует меценат из Японии. Он, японец, любит Льва Толстого и на каждый том высылает в Россию по пять тысяч долларов. Вышло пять книг.

Но недавно он умер… Что теперь будет с серией?..

Сегодня утром я шел по улице, а впереди, вертя туго обтянутым джинсовым филеем, цокая, будто подковами, высоченными каблуками, двигалось нечто лошадоподобное, сильное и пахучее. Я следил за ритмичным покачиванием упругого крупа, за длинной, спадающей по спине гривой и вдруг отчетливо увидел дрогнувший кобылий хвост и посыпавшийся на асфальт теплый навоз. В ужасе я замер посреди тротуара, и нетерпеливые прохожие локтями пихали меня в спину.

Где же гении? Где они? Ведь должны быть… Ведь не могло же случиться, чтоб на такую прорву народа, на все человечество, на всю Вселенную не уродилось ни одного сколько-нибудь приличного гения…

Когда вопреки всем законам природы, вопреки логике и здравому смыслу, вопреки пошлости и бездарности мира, на свет вдруг появляется истинный гений, тотчас полчища ничтожных мерзавцев, нутром почуяв его, набрасываются со всех сторон, впиваются в глотку и душат своими корявыми лапами…

В одной окололитературной радиопередаче некий редактор умолял помогать именно неодаренным писателям, им-то, мол, как раз тяжелее всего, а талантам помогать ни к чему, они и так, дескать, пробьются силой своего дарования… Все перепуталось… Для чего же нужны неодаренные?.. Чем им помочь? Отнять перо и дать яду…

Существует всемирный заговор! Заговор против гениев!.. Чудище стоглаво и стозево. Чем бездарнее заговорщик, тем более он свиреп, тем большей он наделяется властью и силой. И вот мир содрогается под пятою ничтожеств, оттого троны и дворцы зиждутся на погостах, а гении, едва родившись, задыхаются в колыбелях…

В каждом бетонном термитнике, за каждым окном прячется бездарность. В огромном городе тысячи термитников и миллионы бездарностей… Противно, противно…

Они следят за мной. Да, они уже почуяли меня своим звериным чутьем, уже нашли и следят. Да, да, да!.. И тот нищий в сквере. О! Для нищего он слишком чисто одет. И этот взгляд, брошенный в мою сторону, этот пронизывающий взгляд, испепеляющий и мертвый одновременно. Нет, он не скользнул мельком, он следил! Пристально, с ненавистью, с хладнокровием палача…