Читать интересную книгу Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды - Леонид Крупчанов

В это время Пушкин работал над «Повестями Белкина» и «Сказкой о царе Салтане», а Жуковский – над «Сказкой о царе Берендее…» и «Спящей царевной». Эти произведения соотносимы с проблематикой «Вечеров на хуторе близ Диканьки», над которыми работал в это время Гоголь.

Характеризуя свое состояние после отъезда Пушкина 8 августа 1831 г., Гоголь цитирует шестую главу «Евгения Онегина»: окна мелом Забелены, хозяйки нет. А где? Бог весть, пропал и след.

Уже в первых письмах Гоголя Пушкину и Жуковскому, может быть, в зародыше, воссоздается христианская лексика с соответствующими идеями. «Да сохранит Вас Бог», – пишет он в конце письма Пушкину. Показывая величие подвига Жуковского и Пушкина в деле создания «чисто русской поэзии», Гоголь сравнивает этот подвиг с подготовкой рая для «истинных христиан» и ада «для язычников, ренегатов и прочего сброду». Желая своим новым друзьям «благословления Божия», свою роль при этом он рассматривает как роль их «верного богомольца», воссылающего Богу «теплые…молитвы» за них и их «священные струны». Итак, пока Гоголь – только «верный богомолец» на путях создания «чисто русской поэзии». Чтобы решить, насколько генетически органична эта лексика, следует обратиться к анализу ранних писем Гоголя его друзьям и родителям.

Христианская лексика Гоголя 1820-х гг. не носит целенаправленного характера. Он поздравляет с «Днем Ангела», просит «Милости», часто упоминает о праздниках, особенно о «Масленице», просит Бога о здоровье и благе, перечисляет народные праздники. Он не описывает храмов Украины и России, религиозных обрядов, которыми начинает интересоваться, уже работая над сборником повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки». Таким образом, именно в общении с Пушкиным возникает у Гоголя более или менее ярко выраженная христианская ориентация в творчестве, сменившая, либо дополнившая мистическую концепцию предопределенности «допушкинского» периода.

Если с оценкой Гоголем творчества и личности Пушкина все ясно: Пушкин для него – гениальный поэт, то Пушкину пока не представляется возможности высказаться по вопросу о Гоголе-художнике. Работая домашним учителем в доме Васильчиковых в Павловске и преподавателем истории в Институте Патриотического общества, Гоголь летом 1831 г. выполняет почтовые поручения своих друзей в Царском селе, доставляя в Петербург рукописи. В письме Пушкину от 16 августа 1831 г. он просит извинения за то, что не мог заехать к нему по причине карантина и обещает через Васильчикову доставить в Петербург рукопись «Повестей Белкина». В качестве своего адреса он называет Институт Патриотического общества на Васильевском острове. Одновременно 15 августа 1831 г. Пушкин уведомляет Плетнева в письме, что посылает ему «с Гоголем» «сказки» Белкина.

Впервые речь о творчестве Гоголя заходит у него в письме к Пушкину от 21 августа 1831 г., где говорится о реакции наборщиков сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки», которые, увидев автора, по словам Гоголя, «фыркали» и «прыскали себе в руку, отворотившись к стенке». В конце концов «фактор» типографии разъяснил Гоголю причину: «штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву». «Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни», – добавляет Гоголь. В ответном письме Гоголю от 25 августа 1831 г. Пушкин благодарит его за передачу Плетневу рукописи и письма и поздравляет его «с фырканьем наборщиков» как с успехом. Здесь же Пушкин одобряет гоголевский «проект» «учебной критики», добавляя при этом, что Гоголь «слишком ленив», чтобы этот свой план «принести… в действие». Но уже в середине сентября 1831 г. (с выходом в сентябре первой части «Вечеров…») в письме к Вяземскому Пушкин шутливо и восторженно восклицает: «Каков Гоголь?». В «Письме к издателю «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду»» (опубликовано в номере 79 «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду» за 1831 год в составе рецензии Л. Якубовича) Пушкин поздравляет читателей «с истинно веселою книгою». Он видит в ней искренность, непринужденность и вместе с тем замечательную поэтичность. «Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков», – добавляет он полушутя, имея в виду рассказ Гоголя. В первой книге журнала «Современник» за 1836 год в небольшой рецензии Пушкин вновь дает высокую оценку «Вечерам на хуторе близ Диканьки», назвав сборник «русской книгой», заставившей смеяться читателей, «не смеявшихся со времен Фонвизина». Отметив, что талант Гоголя развивается от «Арабесок» к «Миргороду», Пушкин выделяет повести «Невский проспект», по его словам, «самое полное из его произведений», «Старосветские помещики», «шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет… смеяться сквозь слезы», «Тарас Бульба», «коего начало достойно Вальтер Скотта». В примечании Пушкин указывает, что на днях в театре пойдет комедия Гоголя «Ревизор». К этому времени относится идея устройства Гоголя преподавателем истории сначала в Киевском, затем в Московском университете. В апреле 1831 г., еще до своего знакомства с Гоголем, Пушкин в одном из писем Плетневу характеризует как «дельного» молодого ученого – М. П. Погодина, а С. П. Шевырева советует «посадить» на кафедру словесности Московского университета на место умершего А. Мерзлякова, которого считает невеждой и пьяницей. В целом же Пушкин невысокого мнения о деятельности Московского университета. В том же 1831 г. он пишет Погодину: «Жалею, что Вы не разделались еще с Московским университетом, который должен рано или поздно извергнуть Вас из среды своей, ибо ничего чуждого не может оставаться ни в каком теле. А ученость, деятельность и ум чужды Московскому университету». Поэтому Пушкин не был удивлен, когда Гоголь, как он сам сказал, «расплевался» с университетом в 1835 г.

В статье «Торжество дружбы или оправданный Александр Анфимович Орлов», опубликованной в тринадцатом номере журнала «Телескоп» за 1831 г. и подписанной «Феофилакт Косичкин», Пушкин одобрительно отзывается о сборнике Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Продолжая тему в письме А. А, Орлову (ноябрь 1831 г. – январь 1832 г.) он благодарит последнего за поддержку Гоголя и уточняет свою позицию относительно Гоголя в указанной выше статье. «Радуюсь, что посильное заступление за мое дарование, конечно, не имеющее нужду ни в чьем заступлении, заслужило Вашу благосклонность», – пишет Пушкин, защищая Гоголя от нападок Н. Полевого. В поддержку Гоголя выступил также О. Сомов под псевдонимом «Н. Луговой». Как видно, от общего одобрения формы «Вечеров…» (юмор) Пушкин переходит к оценке гоголевского литературного таланта вообще, который считает безусловным.

В ноябре 1831 г. в письме Данилевскому летняя встреча с Пушкиным уже воспоминание о прошлом. «Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я», – пишет Гоголь почти с хлестаковским восторгом. «Прелесть невообразимую», «живую» «петербургскую природу» видит Гоголь в поэме Пушкина «Домик в Коломне», которую он считает повестью и называет «Кухаркой». Отмечает Гоголь у Пушкина и Жуковского русские народные сказки. Судя по замечанию о безразмерности, имеется в виду «Сказка о попе и работнике его Балде», которая «не то что «Руслан и Людмила», но совершенно русск[ая]>>. Как видно, Гоголь озабочен идеей русской народности, идя в этом отношении вслед за Пушкиным. Происходят изменения и в его творческом методе. Они также связаны с Пушкиным. Гоголь показывает специфику поэзии Пушкина, сравнивая ее с творчеством Н. М. Языкова. «Любовь до брака – стихи Языкова, они эффектны, огненны, и с первого раза уже овладевают всеми чувствами, – пишет Гоголь. – Но после брака любовь – это поэзия Пушкина: она вдруг обхватит нас, но чем более вглядываешься в нее, тем она более открывается, развертывается и, наконец, превращается в величавый и обширный океан…», куда впадает и поэзия Языкова. В этой оценке Гоголь основывается на «Повестях Белкина», которые он вслед за Пушкиным называл «сказками», а также на поэме «Евгений Онегин», которую хорошо знал и постоянно цитировал в письмах. В связи с этим «Вечера на хуторе близ Диканьки» к 1832 г. становятся для Гоголя делом пройденным и в какой-то степени преодоленным. В повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», включенной Гоголем во вторую часть «Вечеров…», довольно отчетливо просматривается влияние пушкинских «Повестей Белкина» с их социальным и бытовым реализмом. Он мечтает о чем-нибудь «увесистом, великом, художническом». Помимо «яркой поэтичности», «высокое драматическое искусство» отмечает Гоголь в «Моцарте и Сальери» Пушкина, «чудесными» называет его стихи «Эхо», «Анчар», «Бесы», «Делибаш». Конечно, не без влияния «Маленьких трагедий» и «Бориса Годунова» Пушкина Гоголь обращается к драматургии. Но в отличие от Пушкина Гоголь разрабатывал в драматургии «науку веселости», и его стихией была комедия. В 1833–35 гг. он работает над первой своей комедией «Владимир 3-ей степени», оставшейся незавершенной. Тем не менее содержание комедии было хорошо известно Пушкину, который внимательно наблюдал за развитием гоголевского таланта. Видимо, еще на стадии замысла комедии 30 октября 1833 г. он пишет В. Ф. Одоевскому в Петербург из Болдина: «Кланяюсь Гоголю. Как его комедия? В ней же есть закорючка». В свою очередь Гоголь внимателен и заботлив в отношении к Пушкину: он оберегает его от излишних, с его точки зрения, забот. Сожалея, что Пушкин «транжирит» свою жизнь на балах, Гоголь в то же время одобряет отказ поэта от издания газеты «Дневник» в начале 1830-х гг. и альманахов «Гомозейки» В. Одоевского и «Рудого Панька» Гоголя, предложенных Пушкину Одоевским осенью 1833 г. Гению заняться ремеслом журналиста – «значит помрачить чистоту и непорочность души своей и сделаться обыкновенным человеком», – утверждает он. Гоголь защищает Пушкина от нападок его противников, чаще всего от Булгарина, Сенковского, Кукольника. Достается от Гоголя и его другу А. Данилевскому, уличавшему Пушкина в фальшивом байронизме. Он видит натянутость чувств скорее у Байрона, чем у Пушкина, в стихах которого любовь выражается сильно и просто. «Сильная продолжительная любовь проста, как голубица, – пишет Гоголь, характеризуя поэзию Пушкина, – то есть выражается просто, без всяких определительных и живописных прилагательных, она не выражает, но видно, что хочет выразить, чего, однако ж, нельзя выразить, и этим говорит сильнее всех пламенных красноречивых тирад».