Насчет Олейникова, пресс-атташе из Нижнего, я был неправ. Он, в меховой юбке и с трубкой, невозмутим: знакомится с первым встречным, что денди по прозвищу Крокодил, подливает из бара и все контакты записывает. Кстати, ему все тридцать, а не двадцать, как я решил. Срок амортизации у них, художников, другой, что ли?
Вызванная финнами Лидия Кавина – похожая на добрую школьную учительницу наследница Льва Термена – играла на терменвоксе «В траве сидел кузнечик» под празднично-кровавое видео Антишанти. Нет, не упрекнут нас в тривиальности.
И яркий свет из подсобки светил путеводной звездой – из-под парадной лестницы, невыключаемый, непобедимый – освещал неубранные и недосягаемые без стремянки ведра с краской, куски обоев и разбитые в ходе строительства буддоголовы.
Открылись – и слава богу, и где семьсот человек пришло, там теперь и восемьсот, и тысяча будет – всегда, каждый день. Только если каждый день столько улыбаться – не хватит меня, оказывается, на групповую любовь.
***
Второй день. Утонченная инди-банда Won James Won; уровень европейский, без всяких скидок. Моя гордость. Продано двадцать билетов. Оп. Не понял.
***
Третий день.
– Здорово, Гриш! Узнаешь?
– ???
Предательски опаздываю в аэропорт – прилетает Йохан-сон, а нас пять раз предупредили, что капризный.
– Ха, это Слава!
– Простите, номер не определился – какой Слава? Ну почему я не поехал через Куркино – мы никогда не проедем эту Ленинградку!
– А, не узнаешь старых друзей! В школе мы с тобой учились.
Понятно. И двенадцать лет с тех пор друг без друга не скучали. Очень вовремя.
– Ну как дела-то у тебя?
Дела мои зависят от рейса SK 730, надеюсь, он опоздает пропорционально нашему безбожно не представительскому старенькому «мерсу».
– Ничего, спасибо. Как сам?
– Да тоже ничего, потихоньку.
Отнимите сотовую связь у людей, которым нечего сказать! И вот эти билборды «Живите в Куркино!» снимите навсегда. Сами там живите, если доедете. Не хочу, не буду.
Загадочная пауза.
– А мы читали, ты клуб открыл.
Пазл сложился – в нашей деревне собственная звезда. Oui, c'est moi.
– Ну, я не один прям так уж его открыл. Но клуб есть, да. Работаем.
– Вот видишь! – потерянный одноклассник расцвел: – Здорово! А мы как раз к тебе с женой – дай, думаем, сегодня навестим, заодно и поболтаем. Жена говорит, у вас там швед сегодня какой-то выдающийся?
У нас сегодня Джей-Джей Йохансон. Субтильный крунер, икона глянцевых журналов. Лично у меня он через десять минут в Шереметьево. Не успеем: забитые под завязку машины толпой едут на шопинг. Постройте свою «Икею» назад, и своего «Старика Похабыча» туда же!
Под плакатом «Химки – жемчужина Подмосковья!» скучает мамка в дубленке. Девочки по сто и девочки по пятьдесят курят в кустах. Никогда не научусь отличать их друг от друга.
– Слушай, я дико извиняюсь, но у меня не получится по времени – я с артистом занят, да и не только с артистом: работа все-таки. Может, на следующей неделе?
– А! – какая у него там работа-то, интересно, сам поет, что ли? – А просто нас можешь вписать – меня, жену и ее подругу, она с тобой, кстати, до третьего класса вместе училась – Аня Белкина, помнишь, может?
– Нет, извини, – когда же я отучусь мямлить. – Списки не я составляю, и у нас с этим очень строго, к сожалению. Билеты в кассе с утра еще были, если хотите. Извини, правда.
– А! – «Белкину не помнит, зазнался, понятно». – Ну ладно, ничего. Как-нибудь увидимся. Давай тогда!
Сужение трассы. Кладут асфальт. Встаем намертво.
Правду я один раз сказал – билеты в кассе действительно с утра еще оставались. Хоть и немного: с артистом мы не прогадали. Йохансона в Москву приглашали дважды – на закрытую вечеринку (вход по приглашению) и на день рождения к дочке чеченского бизнесмена. Меж тем, как подтвердили бесконечные звонки, обычных граждан, возжелавших отдать за него по двадцать долларов, более чем достаточно.
Может, надо было его вписать? Одноклассник все-таки. Но, с другой стороны, мне бы в голову не пришло так кому-то звонить: здорово, старина, ты компьютерами, говорят, торгуешь? Можно мне один бесплатно?
За мостом прорываемся вперед. Сто двадцать в час. Звонок.
– Але, Гришечка? Это Лена из рекламного. Помнишь меня?
Помню, пару раз на совещаниях встречались на прошлой работе.
– Тут такое дело, мне ужасно нужно сегодня у вас быть. Можно как-нибудь устроить?
Врешь, не уйдешь – вот он, шереметьевский терминал. Виноват, но не могу помочь, солнышко. Вот не мечтал работать вахтером. Купите билет, ребята. Я вам на ваши деньги еще не одного хорошего артиста привезу. А телефоны лучше фейсконтролыциков записывайте, они люди публичные. У нас, слава богу, на концертах никакого фейсконтроля: готов заплатить за билет – заходи.
– Григорий? – в трубке секретарь. – Тут звонил Федор Бондарчук, просил вписать Косяченко.
– Спасибо, не нужно, – я не знаком с Федором Бондарчуком, настоящим или самозваным. Полагаю, что оба в состоянии заплатить за вход.
Йохансон стоит, окруженный таксистами в трениках, приобняв смуглую красавицу жену: реклама скандинавского универмага. Только что вышли. Слава богу. Машину к подъезду.
История про недотрогу из шведской деревни, что на сэкономленные завтраки плавал ночным паромом в Лондон, шил себе костюмы и бит был, – меня трогает. Никакого панибратства – мы единожды пили чай в стокгольмском «Гранд-отеле», и я тогда всерьез усомнился: охота же любящему мужу влезать в женский XL. Теперь понимаю – супруга-стилист, положение обязывает. Стюард его узнал, пересадил вместе с женой в бизнес-класс и поил шампанским. Не родился еще тот стюард, который не хотел бы напоить Йохансона шампанским. Дорожный бог смилостивился, мы пролетаем положенный отрезок до «Президент-отеля» меньше чем за час. Предупреждали, что артист капризен. Селим в люкс.
– Красиво! – Йохансоны одобрительно кивают головой, широко улыбаются, сдают паспорта у стойки и исчезают в лифте. Ну слава богу.
Телефон на последнем издыхании. Занимаю оборонительную позицию: никаких списков.
– Он очень недоволен гостиницей. И нас с музыкантами никто не встречает, мы в терминале стоим.
Это Антон, русский менеджер Йохансона. Чемпион СССР по судомодельному спорту среди юниоров, внук первого секретаря ЦК партии Казахстана, живет в Стокгольме. Строит пентхаусы. У него останавливалась Агузарова, изображала инопланетянку, а он ей запросто говорил: «Жанна, не выделывайся». Концертов Йохансона продает раза в три больше, чем официальный европейский агент.
Почему их не встречают, не понимаю. Лично водителю второй машины диктовал по буквам имя и описал место встречи до миллиметра. Выясняется, что водитель сидит в машине на стоянке. На лобовое стекло честно прикрепил записку: «Ёхонсон». Пока никто к машине не подходил. Саша из Херсона, отзывчивый, в Москве недавно. Даже не спросишь у трансферной компании, где они водителей набирают.
Супруга Лаура ни на саундчек, ни на концерт не поедет, а Йейе заказал в номер блины с икрой: как только принесут, десять минут – и можно ехать.
Антон зовет Джей-Джея Йейе: обычное шведское имя. С тех пор как на мой вопрос: «Как вас называть?» – Арнольд Джордж Дорси удивленно ответил: «Энгельберт Хампердинк!», я этой практики всегда придерживаюсь. А у Антона все по-скандинавски просто: не звать же Йейе Джей-Джеем. Пианист Эрик, гитарист Юхан и Йейе-Джей-Джей, тише воды ниже травы, минута в минуту выезжают из «Президента» на чек. Про отель мне – ни гу-гу. Хотя, чего там, я бы тоже не понял, если бы мне интернетом в номере предложили за деньги воспользоваться. Хорошо, что за пописать денег не берут.
Охранник, как учили, говорит нам: «Хелло!» В гримерке – цветы. Туалет артистический отмыли до блеска. В Москве любят, чтобы все блестело, объясняю по дороге – поэтому у нас так все блестит: мало не покажется. Дизайнер берлинский пошутил. Йохансон с энтузиазмом кивает.
Долговязый артист стрелой взмывает на сцену – и как ему больно, глаза зажмурил. Голова встретилась с притолокой. Мы завтра же перестроим эту треклятую лестницу.
На саундчек уходит пятнадцать минут. Партии забиты в компьютер. Шведы – люди организованные. До концерта час. Йохансон заказывает блины с клубникой.
– Люди-то будут? – интересуется.
На входе Игорю суют тысячные купюры. Все билеты проданы.
– Пускайте, пожалуйста, внутрь только по билетам, – это Игорь охране на входе. Доволен.
Пытаюсь протиснуться через вход для публики – нереально. В гардеробе мальчик в домашней кофте испуганно смотрит на разозленных теток, трясущих шубами. Он на работе первый день. И вешать некуда.
Слово «гардеробщики» (мн. ч.) только в моем ежедневнике фигурировало каждый день на протяжении недели. И это ведь не мой департамент. Так и не набрали. Краем глаза замечаю в очереди драматурга Гришковца. Драматург неодобрительно качает головой.