— Я же говорила вам, доктор Юзеб. Теперь вам не нужно идти и ковырять кости в пыли. Теперь вы можете встречать ваших предков вживую, — сказала Бекс.
Вопреки себе, Джоан была очарована. Да, подумала она: встречать моих предков, всех этих волосатых бабушек — всё, чему действительно была посвящена работа всей моей жизни. Элисон Скотт явно держит нос по ветру. Но была ли когда-нибудь эта бедная химера реальностью? И если нет, то на кого они были похожи в действительности?
Бекс импульсивно схватила Алису за руку.
— А вы видите? — Её малиново-красные глаза сияли. — Я же говорила, что вам не стоит расстраиваться из-за потери бонобо.
Алиса вздохнула.
— Детка, если у нас не нашлось места для шимпанзе, то где мы найдём место для неё?
Испуганная самка суррогатного австралопитецина обнажила зубы в паническом оскале.
ГЛАВА 9
Ходоки
Центральная Кения, Восточная Африка. Примерно 1,5 миллиона лет до настоящего времени
I
Бегать она любила больше, чем что-либо ещё в своей жизни. Вот, для чего было создано её тело.
Когда она бежала на короткую дистанцию, то могла покрыть сотню метров за шесть или семь секунд. В более устойчивом темпе она могла пробежать милю за три минуты. Она могла бегать. Как она бежала, её вдохи горячими волнами врывались в лёгкие, а мускулы длинных ног и движущиеся взад-вперёд руки наливались теплом. Она любила ощущать покалывание пыли, когда та попадала на её голую, блестящую от пота кожу, и вдыхать горячий, электризующий аромат знойной сухости земли.
Был самый конец сухого сезона. Полуденный зной висел над саванной, а стоящее над головой солнце пронизывало пейзаж отвесными лучами. Среди похожих на подушки вулканических холмов трава была редкой и жёлтой, она была повсюду объедена и вытоптана большими стадами травоядных. Их тропы, через которые она бежала, напоминали дороги, связывающие пастбища и источники воды. В эту эпоху облик пейзажу придавали крупные потребители травы; ни один из множества видов людей в мире пока ещё не узурпировал эту роль.
В полуденную жару пожиратели травы собирались группами в тени, или же просто лежали в пыли. Она окинула взглядом большие статичные стада слонов нескольких различных видов, похожие издали на серые облака. Нескладные страусы шагали, высоко поднимая ноги, и вяло поклёвывали землю. Быстроногие хищники лениво спали вместе со своими детёнышами. Даже падальщики, парящие кругами птицы и трусоватые обжоры, отдыхали от своей ужасной повседневной работы. Ничто не было потревожено, кроме пыли, которую она поднимала, ничто не двигалось, кроме её собственной быстрой тени, сжавшейся до лоскутка темноты прямо под её телом.
Полностью окунувшись в ощущения своего тела, в свой собственный мир, она бежала, ни о чём не думая, ничего не анализируя, бежала, наслаждаясь скоростью и свободой, каких прежде не знал ни один примат.
Она думала не так, как думал бы человек. Она ощущала лишь своё дыхание, приятную боль в мускулах и животе, и землю, которая, кажется, летела под её ногами. Но она бежала обнажённой и выглядела человеком.
Она была высокой — выше ста пятидесяти сантиметров. Её вид был выше, чем любой из более ранних людей. Она была гибкая, долговязая, и весила не более сорока пяти килограммов; её конечности были стройными, мускулы — крепкими, а живот и спина — ровными. Ей было только девять лет. Но она была на пороге взрослой жизни: её бёдра расширялись, а груди, маленькие и крепкие, уже округлились. И она ещё не закончила расти. Хотя она сохранит стройные пропорции тела, можно было ожидать, что она вырастет почти до двух метров. Её кожа, покрытая каплями пота, была голой, за исключением курчавой чёрной копны волос на голове и тёмных участков в промежности и подмышках. Фактически же, у неё было столько же волос, сколько у любой другой обезьяны, но они были бледные и мелкие. Её лицо было круглое и небольшое, у неё был мясистый округлый нос, выступающий вперёд, как у человека, а не приплюснутый, как у обезьяны.
Возможно, её грудная клетка была несколько высокой, слегка конической; возможно, из-за пропорций её длинных конечностей она могла бы выглядеть необычно. Но её тело не выходило за границы изменчивости человека; она могла бы напоминать жителя пустынной местности вроде народности динка из Судана, туркана или масаев, которые однажды будут ходить по земле, по которой она сейчас бежала.
Она выглядела человеком. Однако её голова всё же отличалась. Над её глазами тянулся широкий козырёк из кости, который переходил в длинный, наклоненный назад лоб. Оттуда кость тянулась, почти не поднимаясь, до задней части её черепа. Форма её головы была замаскирована густой копной волос, но уплощённость и малый объём её черепа нельзя было скрыть ничем.
У неё были тело человека и череп обезьяны. Но её глаза были ясными, зоркими и любопытными. Ей было девять лет; переполненная в этот краткий момент своей жизни радостью от ощущения своего тела, светом и свободой, она была так счастлива, как только могла быть. На взгляд человека она была бы красива.
Её люди были гоминидами — ближе к людям, чем шимпанзе или гориллы — и были родственны виду, который однажды осторожно назовут Homo ergaster и Homo erectus. Но по всему Старому Свету было много, очень много вариантов, много подвидов, основанных на одном и том же общем плане строения тела. Они составляли успешный и разнообразный вид, и костей и осколков черепа вряд ли хватит, чтобы рассказать всю его историю.
Кто-то стрелой выскочил у неё из-под ног. Испугавшись, она остановилась, тяжело дыша. Это была тростниковая крыса — грызун; её неспешная кормёжка была прервана, и она удрала, возмущённая.
И она услышала крик: «Далеко! Далеко!»
Она оглянулась. Её люди, пятно где-то в отдалении, собрались на скалистом выступе, где намеревались остаться на ночь. Одна из них — её мать или бабушка — забралась на самый верх скалы и звала её, сложив руки чашей у рта. «Далеко!» Это был крик, который не могла издать ни одна обезьяна, даже Капо. Это было слово.
Солнце начало уходить из зенита, и тень в её ногах уже удлинилась. Вскоре начнётся движение животных; она больше не была бы в безопасности, её больше не будет защищать всеобщая сонливость в полуденные часы.
Одна, вдали от своих людей, она чувствовала восхитительный трепет от страха. Каждый день, каждый раз, когда у неё была такая возможность, она убегала очень далеко; и каждый день её приходилось звать обратно. У неё не было имени. Ещё ни один гоминид не называл себя по имени. Но, если бы она так делала, она была бы Дальняя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});