на расстоянии и тихо переговаривались. Я поняла, если б не дядька, то они точно отпустили бы мои ноги. Я бы захлебнулась и…. Меня вырвало.
Потом Ритка качала воду, а я мыла Графиню под струёй холодной воды. Она совсем не сопротивлялась. Мне даже показалось, что она умерла. Но глаза были открыты и я успокоилась. Посадила кошку на травку возле колонки. А сама сняла сарафан и стала его стирать. Девчонки стояли рядом и молча смотрели на Графиню. Кошка дрожала. Тогда Ритка сказала, что кошку надо вытереть полотенцем, тогда она высохнет и перестанет дрожать. Я завернула кошку в мокрый сарафан и пошла домой.
В доме Графиня вырвалась из моих рук и спряталась под маминой кроватью. А я взяла тазик, мыло, мочалку и пошла к колонке отмываться. Умытая и чистая поднялась в дом. И что же я увидела? Графиня, как ни в чём ни бывало, лежала на маминой кровати, застеленной красивым марселевым покрывалом и, задрав заднюю ногу пистолетом, вылизывала свой хвост. Мама говорила, что это покрывало самая дорогая вещь в нашем доме. Его привёз из Италии мой дед Пётр.
— Какое чудо, какая красота! — восхищались мамины подруги, бывая у нас в гостях.
На белых выпуклых цветах, разбросанных по голубому полю покрывала, лежала Графиня. Плохо я ей отмыла шерсть. Жёлтые пятна ярко выделялись на чистом покрывале. Видимо кошка долго ползала по покрывалу в поисках подходящего места для умывания. Воздух в комнате пропитался вонью дворовой уборной.
А мама вот-вот должна вернуться с дневной репетиции! Что делать? А ничего! Какое-то безразличие нашло на меня. В тупом изнеможении я упала на свою кровать и отключилась.
Как она меня била! Схватила за шею и зажала своими коленями мою голову между ног. Сначала шлёпала ладонью по попе, потом в её руке оказался веник. Я кричала изо всех сил:
— Не бей, мамочка! Я спасла Графиню! Я же спасала её!
— Вот тебе Графиня! Вот тебе! Вот! Вот! — кричала мама и била меня твёрдой ручкой веника по попе, по ногам, по рукам, которыми я пыталась укрыться от ударов.
Била долго и сильно. Я пыталась вырваться от неё, но от этого мама стервенела ещё больше. Меня били первый раз в жизни! И я, внезапно ослабев, замолчала. Руки мои повисли, колени обмякли, уши заложило. Я перестала сопротивляться, так как больше не чувствовала ударов. Мама швырнула меня на постель и ушла к себе в комнату. Оттуда раздались рыдания. Потом я услышала, как она выкрикнула страшные слова:
— Приют, приют единственный выход!
С этого момента я онемела. Чего она только не делала, чтоб я заговорила! И извинялась, и плакала. Даже демонстрировала передо мной чистое вываренное покрывало и сарафанчик. Более того, мама оставила Графиню в доме! Выкупала её с мылом в тазике с тёплой водой. Гладила её по головке и говорила ей ласковые слова. Даже притащила со двора ящик с песком, чтоб Графиня «в него ходила». Выпытывала у меня, что ещё сделать, чтоб я заговорила и простила её. Я смотрела маме в глаза и не могла открыть рот. Скулы мои напрягались, а горло, будто деревянное не подчинялось моему желанию заговорить. Иногда мама злилась и обвиняла меня в том, что я просто притворяюсь из вредности. Было до слёз обидно. Когда мамы не было дома, я пыталась выдавить из себя хоть одно слово, но тоже ничего не получалось.
Во двор я не выходила. Во-первых, боялась, что не смогу разговаривать с девчонками. А во-вторых, мне казалось, что все уже знают, как я вынимала кошку из говна и будут дразниться.
Примерно через неделю моего молчания мама по совету Полины повела меня в кино. Фильм назывался «Большой вальс». Я заворожённо смотрела на экран, но ничего не понимала. Фильм, взятый в качестве трофея, не был дублирован, а читать титры я не умела. Из всего фильма на всю жизнь запомнилась сцена, когда невероятно красивая тётя в белом, пышном, длинном платье проходит, рыдая, сквозь длинную анфиладу арок, оставляя за собой юбку за юбкой, перешагивая через очередную юбку, упавшую на пол.
— Ну, скажи, Веточка, понравился тебе фильм? — допытывалась мама, когда мы шли домой.
Я, улыбаясь, смотрела на неё, молча кивала головой.
Однажды мы ели куриный суп. Рядом на табуретке сидела Графиня и смотрела на нас, переводя взгляд то на меня, то на маму, следя за каждой ложкой. Мама положила перед кошкой кусочек мяса. Кошка понюхала его, и вдруг протянув лапку, захватила кусочек коготками и стала есть мясо прямо из лапки. Мы с мамой переглянулись и расхохотались. Я хохотала громко и долго. А у мамы даже появились слёзы. Но главное, что из моего горла вырвался звук, до сих пор сдерживаемый какой-то непреодолимой силой. Свободу в горле я ощутила сразу, но не сразу решилась произнести слово.
— Вот это номер! — крикнула мама, вытирая слезу, — Ты это видишь, Ветуня? Она настоящая Графиня! Может ей вилку предложить?
— А-га! — с опаской произнесла я, проталкивая звук наружу, боясь, что это просто случайность и больше не получится, — Гра, Гра, Гра-финя! — почти выкрикнула я на сильном выдохе.
— Ветунечка, сонэчко! Ты заговорила! Молодец, умничка моя! — мама обняла меня, по её щекам покатились слёзы, — Скажи, скажи ещё что-нибудь! Ну же!
— Ты теперь не выгонишь Графиню? Да? — я выговаривала слова, будто поднималась по ступенькам, а из серёдочки по всему телу растекались горячие ручейки.
— Да разве можно такую умную кошку выгнать? Она уникум!
Её в цирке показывать нужно!
— Нет, она только наша! Мы её любить будем, да?
— Конечно! Она же вылечила тебя, ты понимаешь? А я уже хотела идти с тобой к врачу.
— Она меня вылечила за то, что я её спасла. Я спасла её, а она спасла меня, правда?
— Правда, курнопелечка моя! Добрая, смелая!
— Мамочка! Ты не отдашь меня в приют? — задала я вопрос, мучивший меня всё время.
— Какой приют? Что ты выдумываешь? Как же я буду жить без тебя? Ты же самый главный смысл моей жизни!
МАРУСЯ БОГУСЛАВКА
Зима