Ахав обещал ей легкую телегу на четырех колесах, что в ней она сможет и ночевать.
В отношении брака раввин постановил: он сам пошлет человека в семью Песаха и сообщит его младшему брату о том, что тот должен направиться в Итиль, встретиться с Титой и завершить то, что необходимо завершить. Раввин не говорил о свадьбе Титы и Ахава, только напомнил обязанности вдовы – ждать три месяца до свадьбы с другим мужчиной, чтобы отличить семя первого мужа от семени второго.
Ой, семя первого, второго, третьего… Как ей хочется сына и вообще маленького ребенка. Забеременеть. Она была уверена, что после изнасилований, после всех сношений по согласию и без согласия, по страсти или по принуждению, ей не на что надеяться. Это виделось ей как справедливое наказание за все ее преступные грехи, совершённые ею по незнанию.
Предложения раввина снимали эти мысли и заботы, устраняли проблемы и преграды. Он их сформулировал в четком порядке. Ахав оставил на столе раввина приличную сумму, и пусть не очень красиво то, что я здесь говорю, но раввин хорошо оценил эту встречу. Ахав оставил ему много денег. Раввин этого ожидал, и потому предложил свои услуги и также все расходы по привозу брата Песаха в Итиль.
Тита посетила вновь могилу Песаха, оплакивая его, ее спасителя, любимого, обратившего ее в иудаизм, и первого ее истинного мужа. Она оплакивала его оборвавшуюся молодость, его судьбу, поставившую перед ним задачи, которые были ему не под силу, и наказавшую за невыполнение долга. Он не был создан для того, чтобы его выполнить.
Прошло еще три дня, и вся рать слепцов вышла в сторону Итиля. Кроме телеги Титы, были куплены еще две телеги и четыре лошади, на которых была взгромождена нелегкая ноша. Все это было сделано по совету толстяка, который день за днем посещал Ахава и обучал его людей, как в высшей степени профессионально паковать грузы.
Травы с белыми верхушками, разбрасывающими семена на ветру, треплющем эти верхушки, простирались перед идущими, за пределами города. Пространство текло широкими склонами, проявляясь вдали все новыми холмами, и склоны ложились мягкими тенями на идущих. Посверкивали воды, разбивая ковры трав. На воинах были кожаные кольчуги, шапки с красным цветком на макушке. И все это двигалось, пересекая страну.
Лошади шли рядом с людьми, и ветер развевал чёлки над их лбами. Погода была приятной, дороги сухи. Пики воинов возносились в небо над длинными шеренгами.
Вы уже знаете, я надеюсь, насколько велика Хазария, и сколько надо шагать и шагать. Расстояние, преодоленное ими до Итиля, было, примерно, как от Рима до Мюнхена, от Парижа до Барселоны, от Варшавы до Копенгагена. Это взяло у них сто двадцать дней. И в каждый из этих дней Ахав говорил про себя, как я люблю ее, как я тоскую по ней.
На середине пути, примерно, вдень, когда сделали привал, и ястреб висел в воздухе над низменностью, и небо было серым и плотным, и слабых расцветок радуга стыла в небе, Тите исполнилось восемнадцать лет. С большим шумом и радостью отпраздновали ее день рождения.
Глава восемьдесят седьмая
Ахав был обнаружен властями в рисовых полях, при подходе к Итилю. Это было в субботу, когда они отдыхали на привале у реки. Воздух был полон насекомыми, которые не давали спать всю ночь. Утром из ближайшей синагоги вышли люди после молитвы, говорили с ним и со слепцами. Один из них был офицером полиции. Он внезапно вспомнил: «Ахав-Белое-Поле? Тебя ищут».
Раввины потом долго спорили: был ли этот поступок офицера полиции нарушением субботы, когда запрещена всяческая деятельность, и его свидетельство нельзя использовать? Или это не нарушение субботы? Вопрос интересный, непростой, приносящий удовольствие дискутирующим раввинам, и у него много аспектов. К примеру, каково нарушение простого гражданина, не полицейского, который обнаруживает разыскиваемого человека и передает его властям в субботу? Должен ли он сказать полицейскому – «Я сообщу тебе нечто важное после окончания субботы»? Дискуссия сама по себе весьма интересна, но этой книги не касается, ибо с этой областью автор недостаточно знаком.
Когда офицер полиции узнал Ахава, Тита растолкала людей, собравшихся вокруг них, и сказала офицеру, который выглядел напряженным: «Не беспокойся. Ты же видишь, мы идем в Итиль, чтоб предстать в суде. Ахав делает то, чего желает Каган. Он собирается вызволить и привести детей».
Офицер смотрел на нее, явно сбитый с толку. Кто она? Было что-то в том, как она говорила, во взгляде ее глаз, главным образом, одного ее глаза, что убедило его.
Да и вообще в ее словах была логика.
«Ладно, – сказал офицер полиции, – продолжайте ваш путь, но Ахаву придется надеть наручники и цепь. Стража его будет сопровождать».
«Цепь?.. Но он же здесь во главе войска слепцов-болгар, наших союзников. Не унижай его перед лицом воинов и хазар», – сказала Тита и добавила «Пожалуйста»
Офицер посмотрел на воинов, ослепленных на войне во имя сынов Израиля, и сердце его смягчилось. Он был прямодушным человеком, которому не раз было стыдно за то, как относятся к людям, связавшим свою судьбу с судьбой Хазарии. Тита знала, с удивительной интуицией, которая в ней проснулась, точно – что сказать и кому сказать. Офицер полиции прокашлялся и сказал: «Так. Без цепи. Но полицейский будет его сопровождать».
В воскресенье они вышли из сельского пригорода столицы в сопровождении полицейского, который обнаружил себя идущим за всем воинством, рядом с Титой, сидящей на телеге, а не рядом с арестованным, которого он должен охранять.
Перед входом в город, где стояла стража, Тита намекнула ему, что следует поторопиться и идти рядом с Ахавом.
Страже было сообщено, что Ахав идет во дворец Кагана – получить официальное разрешение на освобождение детей, и полицейский сопровождает его.
Позднее, в тот же вечер они дошли до международного квартала, до улиц и домов, в которых проживали болгары. Слепцы были встречены с большим волнением в культовом доме болгар, покрыли пол соломой, которая была предназначена для покрытия крыши. И слепцы расположились там на ночь.
Утром в понедельник было решено, что посланец пойдет во дворец и сообщит Кагану о приходе Ахава.
«Мы все расскажем сами, – сказали слепцы, – не нужен никакой посланец.
Так и сделали.
Они шли, ведомые командирами на площадь. Площадь эта, на берегу реки, напротив одного из балконов дворца на Дворцовом острове, была красиво вымощена. Представители разных народов там выступали с песнями и танцами. Публика собиралась внизу, а с балкона любил наблюдать царь.
День за днем слепцы пели песню, состоящую из шести строк:
Ахав здесь, Ахав пришелОн взял на себя ношу, которой все пренебреглиПесах умер в одной из далеких конюшенСудьба его страшна, дьявол Самбатион привел к этомуСлепцы Болгарии поют тебе великий КаганСлепцы Болгарии идут за тебя насмерть.
В воскресенье Каган не был во дворце. В понедельник он был занят с новой шестнадцатилетнем девственницей с пылающими щеками и прекрасной грудью, по имени Ранэ. Никто не мог его найти, и все важные встречи велись без него. В среду, после трех ней болгарских песнопений, он вышел, наконец, на балкон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});