Марквардт подтвердил.
— О них позаботится Голдвассер, — сказал незнакомец и поднялся, дав понять этим, что беседа окончена.
Вслед за незнакомцем уехал Юргенс. Марквардт остался один. Побродив из угла в угол по накуренному кабинету, он вошел в спальню и остановился около трюмо. На него глянуло лицо с припухшими веками, с синими кругами вокруг глаз. Марквардт выругался и отошел от зеркала.
Он разбудил дежурного и приказал ему достать обязательно к утру учебник югославского языка и немецко-югославский словарь.
— На кой же чорт я тогда занимался русским? — проворчал Марквардт, укладываясь спать.
12
Догорал жаркий день. Вечерело. Прозрачный, нагретый за день воздух колебался на горизонте. От уходящего за лес солнца ложились длинные, густые тени.
Алим и Андрей приближались к лесу. Впереди уже вырисовывалась, точно врезанная в зеленый фон, сторожка Генриха Феля.
Экскурсия, предпринятая Андреем и Алимом, была необычной. Последнее время Ожогин делал все возможное, чтобы вывести подпольную группу антифашистов, руководимую Генрихом, на путь настоящей боевой работы. Надо было наносить чувствительные удары, способствующие успехам Советской Армии на фронтах. Этого требовала и «большая земля». Но участники подполья не имели еще опыта боевой работы. Первым шагом в этом направлении было уничтожение Лодзе, второй шаг — операция, связанная с подземным заводом. Руководство ею было возложено на Грязнова и Ризаматова.
Операции предшествовала долгая подготовительная работа, в которой принимали участие несколько человек; Гуго поручили изготовление взрывных материалов.
Ожогин поднял вопрос перед Долингером о необходимости провести несколько тренировочных сеансов в открытом поле. Тот поддержал предложение и доложил об этом Юргенсу. Ожогину и Грязнову выдали пропуска на хождение за городом в десятикилометровой зоне и специальное разрешение на вынос радиостанции с питанием. Они провели уже пять сеансов, сегодняшний выход был шестым по счету. Удаляясь на различные расстояния от города, они устанавливали связь с радиоцентром Долингера днем и ночью. Первые три сеанса их сопровождал, по просьбе Ожогина, человек Долингера, под тем предлогом, что им были незнакомы окрестности города, а на два последних сеанса они выходили самостоятельно.
Генрих встретил гостей на крыльце.
— Заждался, — объявил он, крепко пожимая руки Алиму и Андрею. — Пойдемте в дом, Марта ужин приготовила...
Друзья попытались отказаться от еды. Они знали, как трудно в городе с продовольствием, но коль скоро стол оказался уже накрытым, а Генрих, ожидая их, ничего не ел, пришлось принять приглашение.
Дом состоял из прихожей, кладовой и небольшой комнатушки. Из двух маленьких окон открывался вид на железнодорожное полотно, проходящее в каких-нибудь пятнадцати метрах от дома. Стол, несколько стульев, посудный шкаф и сундук составляли все убранство квартиры. В комнате было чисто и уютно.
Со двора вошла пожилая женщина, жена Генриха, и поставила на стол тарелку с вареным картофелем и миску с молодым зеленым горохом.
Фель познакомил гостей с женой и пригласил всех за стол.
— Порядок требует начинать не с картофеля, — сказал Генрих, направился к шкафу и вернулся к столу с пузатеньким фарфоровым графином и рюмками. — Это особенный напиток, собственноручно изготовленный Мартой, — объявил он, разливая содержимое графина по рюмкам.
Напиток был до того густ, что напоминал собой ликер.
Когда жена Генриха зажгла свет, сам он подошел к окнам и затянул их черной маскировочной бумагой.
Ужин прошел за беседой. Узнав, что оба друга холостяки, Фель улыбнулся.
— А я дважды женился... — Старик посмотрел поочередно на молодых людей. — И оба раза на Марте...
Уж это совсем непонятно. Андрей перевел услышанное Алиму. Тот не без удивления посмотрел на хозяина.
Видя, что гости недоумевают, Генрих рассмеялся.
Уходя в подполье от преследований гестаповцев, Генрих сменил и имя, и фамилию, под которыми жил на родине. Так же поступила и жена. Они долгое время вынуждены были находиться в разных концах страны, а когда удалось встретиться, пришлось снова юридически оформить брак.
— Вынуждена была вторично в него влюбиться, — сказала Марта.
Гости рассмеялись.
Фель положил свою большую руку на плечо жены.
— Пять лет мы не виделись с тобой, Марта. Так ведь? И не забыли друг друга. Из-за одного этого можно было второй раз жениться. Я и не думал, что останусь жив и вырвусь из этого страшного водоворота. Сколько раз смерть смотрела в глаза. А как тяжело и горько умирать, сознавая, что жизнь твоя не принесла никакой пользы, что из нее ничего не вышло и прошла она впустую... Бегаешь, прячешься, мечешься из одного города в другой, спасаешь свою шкуру... Пережитое измучило тело, ожесточило сердце, притупило нервы, а вот дух остался прежним.
— А у вас родные есть? — поинтересовался Алим.
— Есть, брат.
— Хороший человек?
Генрих задумался.
— Гете говорил, что «быть борцом — значит быть человеком». Человек — это очень почетное имя и носить его не всем дано. Брат — чиновник. Я знаю, что он считает меня погибшим и, безусловно, рад этому. Мое существование доставило бы ему много неприятностей... Ведь меня преследовали, как коммуниста.
— Вы член коммунистической партии? — спросил Алим.
— Да... Но я не просто записался в партию, как это делают социалисты, демократы, либералы. Я шел в партию, чтобы никогда из нее не уйти... Так вот, мне запомнились слова Тельмана. Эрнест про вас, советских людей, про большевиков, говорил, что человек, сажающий деревья, плодами и тенью которых ему не придется воспользоваться, человек, строящий дом, в котором ему самому, возможно, и жить не придется, — великий человек. Такому человеку принадлежит будущее. Это коммунист...
— Хорошо сказано, — согласился Андрей.
— Очень хорошо, — подтвердил Фель. — И я запомнил это на всю жизнь...
Когда Грязнов провел ночной сеанс связи с Долингером, все трое собрались уходить. Марта немного удивленно посмотрела на мужа.
Генрих обнял жену за плечи и тихо с улыбкой сказал:
— Пойдем воздухом подышим, а ты ложись и отдыхай...
Марта ничего не ответила и молча проводила его до дверей. За последние дни Генрих стал явно неравнодушен к природе и уж очень часто уходил подышать ночным воздухом. Кто-кто, а уж Марта знала за тридцать два года совместной жизни, что означают эти прогулки. Она посмотрела вслед уходящим и глубоко вздохнула.
Взошла поздняя луна и растворилась в затянутом облачной дымкой горизонте. В лесу было совсем темно.
Пройдя с сотню метров, Генрих свернул в сторону и, сделав несколько шагов, остановился.