не желал подобного! – вздохнул я. – Только это невозможно.
Я уже понимал, что эта женщина не признает никаких преград, но зачем ей вздумалось шутить со мной?
– Нет ничего невозможного! – вдруг повысила голос Гюльбахар. – Я знаю, ты много раз просил Мехмеда дать тебе свободу, но следовало прежде обратиться ко мне.
Она вновь пронзила меня своим глубоким, цепким взглядом, как будто желая проникнуть в самые глубины моей души. В этот момент Гюльбахар словно сбросила маску благодушия, и я увидел решительную, смелую и крайне опасную женщину, которая отчетливо знает чего хочет и имеет средства для воплощения своих замыслов. Нет, любимая наложница Мехмеда вовсе не была беззащитной голубкой и вполне могла стереть в порошок любого, кому вздумалось бы встать на ее пути. В столь молодом возрасте она испытала достаточно, чтобы уяснить: жизнь – это арена, где нет правил и каждый сражается сам за себя.
– Я не посмел бы тревожить вас, госпожа, по столь незначительному поводу, – проговорил я, чувствуя свою ничтожность перед этой властной особой.
– Теперь я понимаю почему. – Гюльбахар изящно коснулась подбородка, и на ее лице появилась дружелюбная улыбка. – Однако я все равно поговорю с Мехмедом, и он даст тебе то, что ты хочешь.
– Вы очень добры, но не думаю, что от этого будет много пользы – сказал я, склоняя голову. – Я уже не раз заводил подобный разговор и…
– Не хочу обижать тебя, Константин – произнесла Гюлбахар, вскидывая руку, – но для Мехмеда твои слова подобны опавшей листве, что унесутся прочь при первом же порыве ветра. И этот ветер – я.
Глаза наложницы опасно заблестели. Я не стал больше возражать, так как помнил, что в искусстве убеждения женщины часто превосходят мужчин.
– Мне остается лишь положиться на вашу мудрость, госпожа. Но могу ли я чем-то отблагодарить вас взамен?
На какое-то мгновение губы одалиски дрогнули. Казалось, будто она уже готова рассказать или даже закричать о своем самом сокровенном желании. Однако Гюльбахар быстро совладала с этим сиюминутным порывом и ее лицо вновь стало напоминать беспристрастную маску.
– Я хорошо знаю цену свободы, Константин, – вкрадчиво произнесла девушка. – Но, в отличие от тебя, надеяться мне не на что.
Она обвела глазами комнату, как будто пытаясь что-то обнаружить в сгустившейся вокруг темноте.
– Моя судьба отныне и навсегда связана с этой, чужой для меня страной. – Гюльбахар поморщилась, словно от сильной головной боли. Казалось, будто она сдерживает глухой стон, явившийся отзвуком, борьбы, происходящей сейчас внутри нее. – Однажды, быть может, я попрошу тебя об одном одолжении… но не сейчас. Сейчас я не могу…
Мне показалось, что в глазах ее вот-вот появятся слезы, но их не было. Будто за эти долгие годы неволи Гюльбахар успела выплакать их все и теперь в ее душе не осталось ничего, кроме немой боли.
– Тебе когда-нибудь приходилось бывать в Фивах? – неожиданно спросила Гюльбахар.
– Нет, госпожа.
– Если все-таки окажешься на свободе, то прошу, побывай там. Вдохни воздух тех мест, пройдись по старым улицам, поговори с людьми. Найди широкую рыночную площадь, а на ней – кузнечные ряды. Спроси Петра, быть может, он еще жив…
Гюльбахар на секунду замолчала, воспоминания переполняли и душили ее.
– Пусть мне не суждено туда вернуться, – продолжила она. – Но это можешь сделать ты. Стань моими глазами, ушами и чувствами, это все, о чем я тебя попрошу.
Мне была знакома ее боль и понятна ее просьба.
– Я сделаю это с великим удовольствием, госпожа.
Мы расстались в поздний час, когда весь дворец давно погрузился в сон. Не спали только вездесущие евнухи – безмолвные и тихие обитатели этого запретного мира, его хозяева и стражи. Они имели доступ к самым сокровенным тайнам султанов, их детей, наложниц и слуг. Им приказывали, но одновременно боялись, ибо во всей империи сложно было найти лучших шпионов и убийц. Не раз уже шелковый шнурок становился орудием дворцовых интриг, не щадя даже принцев османской крови. Что ж, мир обошелся с евнухами слишком жестоко и теперь они платили миру той же монетой.
* * *
Прошло несколько дней.
Несмотря на все принятые меры, новость о моей ночной встрече с Гюльбахар достигла ушей Мехмеда, едва он вернулся с охоты. В тот день я с волнением ждал, что принц вызовет меня к себе для объяснений, однако Мехмед не стал этого делать. Ожидаемого наказания не последовало, а в последующие дни, наоборот, принц был довольно весел и общителен. Он даже не вспоминал об этом инциденте, а я не желал ему напоминать.
Однако когда во дворце вновь появился Али-бей, я понял, что Мехмед не забыл о моем промахе. Бывший дефтердар был назначен хранителем покоев и заодно личным секретарем шахзаде. Теперь он постоянно слонялся по дворцу, насмехаясь и отпуская колкие остроты в мой адрес, хотя в присутствии Мехмеда и старался вести себя пристойно. Али-бей ненавидел меня и причину этой ненависти понять было несложно, ведь она была самого примитивного свойства и диктовалась лишь алчностью и завистью. Не желая нарываться на конфликт, я старательно избегал встречи с этим мерзавцем, пока однажды не случилось то, что рано или поздно должно было произойти.
Дело в том, что в Манису из Эдирне я отправился не один. Вместе со мной поехала и Ариана. За время, проведенное в столице, девушка успела привязаться ко мне, да и я находил ее общество весьма приятным. Если бы я знал, что этой связью попытается воспользоваться подлый Али-бей, то наверняка бы отослал ее прочь из дворца, однако этот злодей оказался проворнее.
Сначала я заметил, его хищный, пронырливый взгляд, словно у стервятника, готовящегося поживиться свежатиной, а вскоре после этого изменилось и поведение Арианы. Несложно было увязать одно с другим, и я решил понаблюдать за ней. Через некоторое время мои опасения подтвердились. Как-то раз, Ариана встретилась с Али-беем в небольшой, укрытой в глубине парка беседке. Они разговаривали на повышенных тонах, и только подобравшись поближе, я сумел уловить обрывки фраз.
– …я не стану этого делать! – прозвенел голос Арианы. – И никакие угрозы не заставят меня изменить свое решение.
– Не торопись, – угрожающе прохрипел Али. – Ведь на кону жизнь твоей сестры.
– Даже если это правда, я не в силах помочь ей. Как и ты!
– Думай, что говоришь! Я – твоя последняя надежда.
Последовала усмешка.
– Если ты так всесилен, зачем тебе моя помощь? Воспользуйся услугами своих немых соглядатаев, они, как мне известно, и на такие дела мастера. Хотя для всех будет гораздо лучше, если ты выпьешь это