с проблемами из-за наркотиков, который раньше признавался полиции в Калифорнии, что мог убить трех мальчиков в период наркотической ломки. Во время слушания в отсутствие присяжных он объяснил, что находился в этом же районе во время убийства, но теперь отрицал свою причастность и отрекся от того сделанного признания в полиции. Он описал ситуацию примерно как Джесси Мискелли – младший в своем признании в отчаянии после семнадцати часов допроса. Прокуроры Брент Дэвис и Джон Фоглман утверждали, что полиция Уэст-Мемфиса решила, что он ненадежен, и исключила его из числа подозреваемых. Пол Форд ответил, что Джесси тоже сразу отказался от своих слов и был так же ненадежен, поэтому показания Кристофера наверняка вызовут обоснованные сомнения.
В конце концов назначенный судом адвокат Кристофера сказал, что его клиент не давал показаний. Если его вынудили это сделать, то он мог сослаться на Пятую поправку по каждому вопросу из предъявленных ему обвинений. Судья Бернетт согласился, и это не только освободило Моргана от выступления на суде, но и заткнуло рот всем адвокатам, теперь они не могли даже упомянуть Кристофера Моргана перед присяжными, чтобы предоставить им еще одно весьма сомнительное признание.
В качестве последнего свидетеля группа защиты Дэмиена вызвала Роберта Хикса, полицейского из Вирджинии, который изучал связь сатанинских культов с насильственными преступлениями. Как и мой коллега из ФБР Кен Лэннинг, он не нашел эмпирических доказательств того, что такой феномен действительно существовал или что слушание хеви-метала или ношение черной одежды как-то связано со склонностью к ритуальному насилию. Пункт за пунктом он опровергал идеи Гриффиса и говорил, что даже его фраза «атрибуты оккультизма» абсолютно бессмысленна при рассмотрении любого вида насильственного преступления.
Команда Джейсона была убеждена, что в протоколах нет ничего, способного повредить их клиенту, и поэтому расслабилась, не вызывая свидетелей. Джейсон вошел в суд, твердо веря в американскую систему правосудия. Несмотря на свой арест и тюремное заключение, он не верил, что его могут осудить. Когда прокуроры пришли к нему перед судом и предложили облегчить ему обвинение, если он выскажется против Дэмиена, то Джейсон отказался. Он еще раз отказался, когда ему предложили сократить срок с сорока до двадцати лет. Джейсон сказал, что даже если бы ему позволили уйти от наказания в обмен на свидетельские показания против Дэмиена, он не сделал бы этого, потому что они оба невиновны.
В своем заключительном заявлении прокурор Брент Дэвис указал на фотографии трех мертвых восьмилетних детей и сказал: «Обычные мотивы человеческого поведения здесь неприменимы. Нечто странное заставляет людей делать это».
Затем он процитировал высказывания Дэмиена в зале суда: «Вы можете судить о нем с места для свидетелей. Этот парень спокоен, как удав. Он почти лишен эмоций, и то, что он сделал с позиций сатанизма – это намного больше, чем просто баловство или поиск цели для интеллектуального упражнения.
Каким бы странным это ни казалось, здесь налицо оккультный набор верований Дэмиена, и его лучший друг, Джейсон, постоянно подвергался его влиянию – это набор убеждений, ставших мотивом или основанием для совершения этого безумного убийства».
Заключительные аргументы Джона Фоглмана выглядели одновременно странно и спорно. Он начал с признания того, что ничего конкретного не связывает подсудимых с преступлением. Однако, если присяжные оценивали все доказательства, то все они указывали в одном направлении и указывали на отсутствие обоснованных сомнений.
Он взял грейпфрут, а затем взял два ножа: тот, что был найден в озере, и тот, что принадлежал Марку Байерсу. Пол Форд возразил: это не научный эксперимент, и исследуемый грейпфрут не использовался в качестве доказательства. По своему обыкновению, повторявшемуся на протяжении обоих судебных процессов, судья Бернетт встал на сторону обвинения.
Фоглман ударил по грейпфруту каждым из ножей. Признавая, что это не решающий аргумент в отношении конкретного ножа, использованного в убийстве, он указал, что следы на кожице грейпфрута, оставленные ножом из озера, совпали с ранами на паху Кристофера Байерса. Другими словами, имелись небольшие порезы примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, соответствующие зубчатости ножа. Нож Марка Байерса орудию убийства не соответствовал.
Однако при просмотре записи аргументов Фоглмана я испытал удивление. По моему опыту, ни один преступник не прижимает нож к поверхности кожи жертвы. Нож используют, чтобы колоть или резать им. Таким образом, эта демонстрация не прибавила – и до сих пор не прибавляет – никакого смысла для меня. Это не имело отношения к реальной ситуации – просто стало еще больше странных предложений и намеков, которые ярко характеризовали весь этот процесс.
Когда подошла его очередь, адвокат Дэмиена Вэл Прайс взял фотографию, изъятую из спальни подзащитного. Фигура с козлиной головой держит два факела. Он признал, что это «странно, очень странно выглядящая картина, ну так и что? В Америке все еще нормально держать странные вещи у себя в комнате, это не значит, что вы виновны в убийстве, и это не создает никакого мотива.
Это не наша работа – доказывать то, что произошло 5 мая. Это работа государства, а оно этого не сделало».
Дело передали присяжным в пять часов дня 17 марта 1994 года. Они размышляли до 21:40, а затем вернулись на следующее утро в 9:30. Они вынесли свой вердикт в 15:30.
Мы спросили Дэмиена, ожидает ли он обвинительного или оправдательного приговора.
«Ты мечешься, – ответил он. – Вроде они всегда говорят: „Ты должен быть невиновным, пока твоя вина не будет доказана“. Что ж, на мой взгляд, невозможно, физически невозможно, чтобы кто-то доказал, что ты сделал то, чего не делал. В сознании подростка это нарушает законы физики. Но также люди, никогда не попадавшие в такую ситуацию, не могут понять состояние шока, в котором ты находишься, оценить твою травму. Как будто они взорвали бомбу на каждом уровне твоего существования. Они уничтожили тебя – психологически, эмоционально. Я имею в виду, во всех отношениях тебя только что опустошили, весь твой мир разрушен. Ты не можешь думать так, как обычно думаешь».
Когда присяжные вошли в зал суда, все, что запомнил Дэмиен, это то, что они «смотрели на меня так, будто