class="p1">
Ладно – родители мертвы. Не так уж сильно она их и любила. Отец… ладно, отец, зная в них свою кровь, старался как-то уделять им внимание, нельзя сказать, что мединцу удавалось любить, но мужчина хотя бы пытался. Мать даже не изображала любовь.
Для нее дети были отродьем какой-то человеческой дряни, которая спала с ее мужем…
Может, мединцам и не свойственна любовь. Но что такое ревность, они отлично знают. Это чувство ведь не любовью питается, а инстинктами собственника. Как это – МОЕ и кто-то другой?!
Поэтому родителей Мануэла не слишком любила.
Но брат!
Это она была рядом с Адрианом, когда он учился ходить, это она помогала ему научиться читать и считать, она приходила в детскую, когда у него с болью и температурой резались первые зубки! Вот ведь… мединцы, а зубы режутся так же больно, как и у обычных людей!
Она увидела его первую улыбку, при ней Адриан впервые встал на ноги…
Даже если у нее не может быть детей – женщины-мединки стерильны намного чаще, чем мужчины, – дети могут быть у брата. А Мануэла стала бы безумной и обожающей тетушкой.
Стала бы.
Если бы…
Проклятая частица!
Родители перечеркнули всё! Для себя, для нее… каких трудов Элле стоило не вмешивать во все эти дела брата, знала только она. И с отцом по этому поводу спорила, и с матерью, и доказывала, что брат еще не повзрослел достаточно, и сил у него не хватит, и знаний, и лучше его оставить в стороне.
С этим она справилась.
Мануэла иногда думала, что если убьют ее, убьют родителей, брат все равно останется. И все у него будет хорошо.
Женится себе, может, на Анне Кальдерон, может, на ком-то еще… не получилось. И никогда не получится. Нет у них будущего.
У брата его нет, вот что страшно-то!
Мануэле хотелось выть и кататься по полу, но даже этого было нельзя. И когда в ее комнату вошел мужчина в простой черной рясе, она приняла это почти с облегчением.
Сейчас все решится.
Брат Анхель, а это был именно он, смотрел на красивую девушку с благожелательным интересом.
Церковь поднаторела в составлении психологических портретов, и Мануэлу он видел, как на ладони. Может, она еще и мединец. Но добрый, умный, искренне любящий своего брата – что еще нужно? Для начала?
– Доброго дня тебе, чадо Творца.
Мануэла невольно подняла брови.
– Отче, вы ничего не перепутали? Я не человек.
– Ошибаешься, чадо. Мать твоя была человеком.
– Ну… да.
– Отец твой был человеком, ДО того, как вмешалась злокозненная нечисть. А ты тем более не можешь быть злом, потому что готова была жизнь положить за чужих тебе людей.
Мануэла пожала плечами.
Может, будь она умнее или опытнее… она бы поиграла в эту игру. Но сейчас проще было сказать правду.
– Отче, я брата спасала. Не Римат.
– Чудовища любить не умеют, чадо.
– Но я же…
– Скажи, чадо, а ты какие божественные книги читала? Книгу Творца?
Мануэла потупилась.
Честно говоря, родители и не настаивали, и не интересовались, что там деточка читает. Поэтому в основном Мануэла читала романы. Но и с парочкой религиозных трактатов ознакомилась, так, для верности.
– Да, отче. Я читала.
– Историю святого Себастьяна ты помнишь?[8]
– Нет, отче.
– Святой Себастьян защищал свой караван от разбойников. Принял пытки, но никого не выдал, потому что в караване были его родные.
– И что с того?
– Он ответил так же, как и ты. Он старался для своих родных. Для тех, кого любил. А еще сказал, что говорящий о любви ко ВСЕМ не любит никого. Люби тех, кто рядом с тобой, грей их, отдавай им тепло своей души и свою преданность, вот и будет вам радость.
Мануэла промолчала.
Что там святых – тысячи! Всех не узнаешь, да и померли они уже давно. Ей бы кое-что другое знать.
– Отче, так с нами-то что будет?
– Ничего, чадо. Думаю, дней через десять поедете с братом домой, будете жить, как жили. Единственное, что от вас попросят – два-три раза в месяц ходить на исповедь. Да и вообще, позаниматься со священниками. Не дело это, когда создания Творца – и ничего о нем не знают.
– Я и о матери ничего не знаю.
– И это узнать можно. Церковь многое может, надо только не стесняться просить.
Мануэла смотрела большими круглыми глазами.
– Я… и брат… домой?
– Да.
– И никто ничего не узнает?
– А зачем кому-то и что-то знать о вас? Разве что… я слышал, что мединцы бывают бесплодны, верно ли это?
– Верно. Часто такое бывает, – подтвердила Мануэла, которая еще не до конца верила своему счастью.
Свобода?
Для них с братом?! Без ограничений… ну, практически? А ТАК – бывает?!
– Если захотите, потом вас посмотрит маг. Чтобы вы точно знали, бесплодны или нет. И может, смогли это исправить.
– И ТАКОЕ можно?
– Волей Творца – возможно все в этом мире, чадо.
Кажется, никогда в жизни Мануэла так не плакала.
От счастья, от облегчения, от надежды…
Она ревела в тридцать три ручья, а брат Анхель гладил ее по голове. И думал о своем. О грустном.
Рясу только в стирку.
И это только первая беседа. Интересно, если он на рясу фартук наденет – это сочтут издевательством? Или нет?
Как тяжело нести измученным душам надежду…
* * *
Феола уснула сразу.
Голову положила на подушку – и провалилась в сон.
Во сне она медленно брела по берегу океана, поддевала пальцами ног песок, вздымая вверх легкие белые искорки, любовалась переливами волн, пока не услышала негромкое:
– Ученица!
Феола обдернулась – и с радостным визгом кинулась на шею Адэхи.
– Учитель! Живой!!!
– Живой, – согласился Адэхи. – Едва не выгорел, но выжил. Твоим родителям поклон, выходили, вылечили, твоя мать лично с ложечки отпаивала.
Феола выдохнула.
Адэхи не лгал. Пусть выглядел он, словно после тяжелой изнурительной болезни, главное – жив! А мясо нарастет!
– Я так рада! Так счастлива, учитель!
– Ты очень помогла, ученица. Ты спасла и меня, и возможно, этот мир своим поступком.
– Мне пришлось и рассказать, кто я, и показать часть своих талантов.
– Это мелочи жизни. Ерунда.
– Да?
– Да. Рано или поздно нам пришлось бы выйти из тени. Почему бы и не так? Сейчас в нас видят сначала пользу, а потом опасность. Это хорошо. Ты все сделала правильно.
– Надеюсь. Адэхи, я хотела посоветоваться.
– О мужчине, которого встретила? А зачем, ты ведь уже все решила?
Феола покраснела, даже во сне.