– И? – спросил он.
– Она заедет за нами через полчаса. Мы отправимся к ней домой, в ее студию, смотреть работы. Надеюсь, ты не шутил, когда говорил, что хочешь что-то купить.
– Можно взять у вас денег взаймы?
Финч зыркнул на него, решив поделиться своим мрачным настроением:
– Нет, но пусть тебя это не останавливает.
Они разошлись по номерам, чтобы освежиться, и встретились в вестибюле за пять минут до назначенного времени. Стивен явился с портфелем, а Финч нехотя сжимал черную кожаную папку, в которую собрал относящиеся к делу сведения и фотографии, которые два дня назад показывал Финею. Теперь, когда он смирился со своей ролью, ему хотелось как можно скорее со всем покончить.
Каждые пятнадцать секунд он поглядывал на часы, надеясь, что Агнета передумала. Описала она себя в двух словах: волнистые темные волосы, голубые глаза, рабочие ботинки – удобно, сказала она, чтобы топтаться туда-сюда между домом и студией. Через вестибюль прошло несколько молодых женщин, которые могли оказаться ею, но ни одна не взглянула в сторону Финча. Это еще раз напомнило ему, что старость делала его невидимым, хотел он того или нет.
Потом появилась она. Финч сразу узнал ее и вскочил, потрясенный видением женской версии Томаса, которой он никогда не знал: более молодой и счастливой, пышущей здоровьем. Агнета взяла от Томаса лучшее. Его черты проявлялись, усиливая то, что было унаследовано от Элис. Ее глаза были такого же изумительного светло-голубого цвета, как у матери, светлая кожа могла передаться от любого из родителей. Волосы Агнеты, рассыпаясь по плечам тугими кудряшками, отливали таким же черным, как и на детской фотографии, которую видел Финч. Она двигалась порывисто, как будто не помещалась в одном высоком и стройном человеке. Краем глаза Финч заметил, как в ее сторону повернулись головы любопытных.
Она пошла прямиком к ним, протягивая руку, и Финч почувствовал, как его затягивает на ее орбиту. Интересно, не обладает ли она даром исцелять? Если Томас увидит счастливую, целостную личность, которую он помог создать, кого-то, кто живет и дышит, не из красок, но из плоти, не проникнется ли он хотя бы толикой этой живости и силы? Финч повернулся к Стивену и обнаружил, что тот смотрит себе под ноги, краснея и пряча руки за спину. Профессор больно ткнул его под ребра и протянул руку, спрашивая, хотя в этом не было нужды:
– Агнета?
– Вы, должно быть, профессор Финч. Рада познакомиться. А вы – мистер Джеймсон?
Стивен кивнул и попытался что-то сказать, но зашелся приступом кашля. Агнета тут же постучала его по спине.
– Лучше? – спросила она.
– Все в порядке, спасибо. И я просто Стивен. Джеймсоном меня зовут только Финч и мистер Крэнстон.
– Мистер Крэнстон?
Финч снова ткнул его под ребро.
– Очень мило с вашей стороны было заехать за нами. Уверен, мы бы и сами добрались.
– Вовсе не так мило, как вам кажется. Вы ведь попадете ко мне в плен, верно?
Агнета заговорщически улыбнулась Финчу и тем застала его врасплох – ее привлекательность напомнила ему о Натали, но эта девушка казалась совершенно бесхитростной и искренне приветливой. Прежде чем он успел еще что-то спросить, она повела их к выходу и они забрались в старенький пыльный «вольво». Финч занял переднее сиденье, а Стивену досталось заднее. Профессор старался держать молодых людей подальше друг от друга, опасаясь, что Стивен не сумеет с собой совладать. Салон машины был безукоризненно чистым, как будто Агнета предвидела необходимость покатать двух незнакомцев. Она оказалась лихим, но компетентным водителем. Наблюдая, как Агнета входит в повороты, не прикасаясь к тормозу, Финч подумал, что она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, маневрируя в потоках машин, с ювелирной точностью вписываясь в редкие парковочные места и пропуская мимо ушей оскорбления, выкрикиваемые в ее адрес менее бесстрашными водителями.
– Приехали, – сказала она спустя десять коротких минут. Они остановились у низкого заборчика, смягченного с обеих сторон зарослями травы и низкими деревьями, а также фонтанами кустов, усыпанных красными ягодами, которые окаймляли широкий просвет почти по центру, куда врезалась мощеная дорожка. Сбоку висела металлическая табличка, на которой значилось «Калле Санта-Исабель, одиннадцать». Забор, подобно другим, которые они видели в городе, был украшен к празднику: заставлен поверху аккуратными бумажными пакетами и по всей длине завешан кедровыми гирляндами.
– Перед домом у меня несколько работ помельче. На них можно взглянуть, чтобы составить общее представление. Более крупные скульптуры на заднем дворе.
Они зашагали за ней по дорожке, миновали забор и вошли во двор. Финч оказался в другом мире. Он посмотрел влево и сначала услышал, а потом увидел фонтан, частично скрытый за кадками с кактусами и остролистами и голыми стволами растений, которые в этом году свое отжили. Стивен ахнул, и когда Финч повернул голову, он понял, почему. На другой стороне двора кипела жизнь: фигурные куски нержавеющей стали отбрасывали свет во всех направлениях. Одна скульптура напоминала косяк рыб, и когда Финч подошел ближе, он понял, что их движение – это на самом деле его собственный отраженный образ, то расплывающийся, то сжимающийся, прыгающий по блестящим металлическим поверхностям каждой «рыбы». Под пологом голых деревьев Финч увидел композицию из птиц – подобную торнадо стаю, чьи серебристые крылья темнели, а потом снова вспыхивали на солнце, которое то пряталось за тучами, то выходило из‑за них. Куда бы ни смотрел профессор, повсюду в глаза бросалось волшебство, нечто восхитительно текучее и обманчиво простое.
– Они невероятны, – выдохнул Стивен, разглядывая запятую из металла, которая казалась прочной и тяжелой, но держалась на тоненьком штырьке. Он повернулся к Агнете, которая наблюдала за ними, скрестив на груди руки. – Боже мой, где вы этому научились? В какой школе?
Финч думал о том же, но сам бы не спросил. Не теперь. Талант Агнеты был очевиден. Ей досталось отцовское воображение, дар Томаса видеть не только то, что есть, но и то, чего нет, и являть из этих двух измерений то, что могло бы быть. В ее творчестве была свежая, игривая нотка, будоражившая зрителя. Тот факт, что Финч никогда не слышал о ней, не видел ни одной из ее работ, напомнил ему, каким оторванным от мира он стал, посвятив столько лет одному-единственному предмету – Байберу – и отгородившись от всего остального. Его удручала мысль о талантах, которые он пропустил. Обо всех подающих надежды художниках, работы которых он не видел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});