Мэгги почувствовала, что он — идеальный мужчина. В смутных мечтаниях ей часто рисовались далекие неведомые страны, где по утрам поет каждый пригорок. А под деревьями в саду ее мечты неизменно гулял любимый.
VI
Пит тоже обратил внимание на Мэгги.
— Слушай, Мэг, а ты симпатичная, и фигура у тебя ничего, есть на что посмотреть, — покровительственно заметил он, приветливо ухмыльнувшись.
Когда он понял, что и она внимательно слушает его рассказы, то стал еще красноречивее описывать всевозможные случаи из своей барменской жизни. Оказалось, что изо всех драк он выходил победителем. Вспоминая одно из недоразумений с посетителем, он сказал:
— Тот хмырь дрался, как итальяшка какой-нибудь — еле-еле. Точно говорю. Я его одной левой — понял? Тоже мне — храбрец! Ничего, теперь-то он знает, какой из него герой. Такие дела!
Пит расхаживал по комнатушке, которая будто становилась еще меньше и теснее и не могла вместить всей его доблести — непреложного качества настоящего воина. Пит еще подростком при ходьбе по-особенному поводил плечами, устрашая и без того робких, теперь же, благодаря возрасту и воспитанию, это свойство возросло в нем вдесятеро и, в сочетании с застывшей на лице ухмылкой, недвусмысленно говорило человечеству о том, что ничего на свете он не боится и никогда не будет бояться. Мэгги восхищалась им и окружала его ореолом славы. Она смутно пыталась представить себе, с какой, должно быть, высоты он взирал на нее.
— …А на днях шел я к другу в гости и столкнулся на улице с каким-то хмырем, — рассказывал Пит. — Перехожу улицу, и тут этот парень — налетает на меня на полном ходу, оборачивается и кричит мне: «Не видишь, что ли, куда идешь, нахал?» — или что-то вроде того. А я ему: «Слушай, ты! Исчезни, чтобы я тебя не видел!» — или что-то вроде того. Понял? «Исчезни!» — или что-то вроде того. Тогда парень взбеленился, начал кричать, что я хулиган и сопляк или что-то вроде того и что гореть мне в аду или что-то вроде того. А я ему: «Слушай, ты, брось шутить!» Так и сказал: «Брось шутить!» А потом и двинул ему. Понял?
В сопровождении Джимми Пит вышел из дома Джонсонов, купаясь в лучах славы. Мэгги высунулась из окна и смотрела, как Пит шел по улице. Он — удивительный мужчина, он презирает этот опасный мир со всеми его кулаками. Ему нипочем закованная в броню сила; его кулаки готовы смело встретить и пробить гранит закона. Он — настоящий рыцарь.
Но вот двое друзей миновали светлое пятно уличного фонаря и скрылись в тени. Мэгги повернулась и в раздумье взглянула на темные, покрытые пылью стены, на скудную, грубую мебель. Она с внезапным отвращением посмотрела на часы в растрескавшемся, разбитом продолговатом корпусе из лакированного дерева. Мэгги заметила, что тикают они, неприятно дребезжа. Потускневшие, еле заметные цветы в узоре ковра показались ей особенно безобразными. Она поняла, какими жалкими были ее слабые попытки обновить тусклые, грязные занавески с помощью голубой тесьмы.
Интересно, подумала Мэгги, что у Пита бывает на обед?
Ей вспомнилась фабрика по пошиву воротничков и манжет. Теперь она представлялась ей гиблым местом, которое подавляет своим однообразием. А у Пита профессия культурная, и ему конечно же приходится встречать состоятельных и воспитанных людей. Возможно, у него много знакомых хорошеньких девушек. Наверное, он очень богат и с легкостью тратит деньги.
Ее мир состоял из невзгод и унижений, и она сразу же прониклась восхищением к тому, кто смело бросал вызов судьбе. Ей подумалось, что, если бы ужасный дух смерти сковал сердце Пита, тот пожал бы плечами и сказал: «Эх, двум смертям не бывать!»
Мэгги надеялась, что скоро Пит опять придет к ним. Она потратила часть своего недельного жалованья на покупку цветастого кретона для занавески. Она сшила ее необычайно аккуратно и повесила на кухне на слегка покосившуюся полку над плитой. Затем с мучительным беспокойством принялась рассматривать ее из разных углов комнаты. Ей хотелось, чтобы воскресным вечером, когда, может быть, придет друг Джимми, все смотрелось красиво. Однако в воскресенье Пит так и не появился, отчего девушка почувствовала себя униженной. Теперь она убедилась, что Пит был выше любования занавесками.
А через несколько дней Пит явился, причем внешность его изменилась чудесным образом. Мэгги видела его дважды, и всякий раз в новом костюме, из чего она сделала смутный вывод, что его гардероб неисчерпаем.
— Слушай, Мэг, — сказал Пит, — в пятницу вечером надень что получше — я тебя возьму с собой в варьете. Поняла? — И он еще немного покрасовался, а затем исчез, даже не взглянув на занавеску.
Последующие три дня Мэгги, склонившись над бесконечными воротничками и манжетами, почти непрерывно рисовала себе картины жизни Пита и его обычного окружения. Ей представлялось, что в него влюблены сразу несколько женщин и что он, наверное, питает роковую склонность к некоей особе, которая в воображении Мэгги представала наделенной необыкновенным женским обаянием, но весьма скверным характером. Ей казалось, что жизнь Пита — сплошные удовольствия. У него есть друзья и есть враги, которые его боятся. Она уже воочию видела, как сияет золотом тот зал, куда Пит поведет ее. Там будет весело, будет буйство красок и много музыки, и Мэгги побаивалась, что там она окажется маленькой и незаметной как серенькая мышка.
В пятницу мать целое утро пила виски. Весь день она, опухшая, красная, растрепанная, ругалась и ломала мебель. В половине седьмого Мэгги пришла домой и увидела, что мать заснула среди разгромленных стульев и стола. По всей комнате были разбросаны остатки всякой домашней утвари. На одном из этапов пьяной ярости мать добралась и до занавески, которая грязной тряпкой валялась теперь в углу.
— А-а! — прохрипела мать и вдруг села. — Где ты шлялась? Почему так поздно? На улице небось околачивалась. Там таким, как ты, чертовкам самое место.
Пришел Пит; Мэгги, в поношенном черном платье, ждала его посреди комнаты, усеянной разного рода обломками. Оконная занавеска, сорванная тяжелой рукой, держалась на одном кольце и болталась на сквозняке, который дул из щелей в раме. Голубые завитки тесемки были похожи на сломанные и брошенные цветы. Огонь в печи потух. Под сдвинутыми крышками и за распахнутыми дверцами угрюмо темнели кучки пепла. В углу лежали омерзительные объедки. Распростертая на полу мать Мэгги богохульствовала и напоследок обозвала дочь нехорошим словом.
VII
На возвышении в центре большого, отделанного зеленым зала оркестр из одетых в желтый шелк женщин и лысых мужчин исполнял популярный вальс. Зал был полон, за каждым столиком сидела компания. Целая армия официантов скользила между столиков, балансировала подносами, нагруженными кружками с пивом, и отсчитывала сдачу из неистощимых запасов в карманах брюк. Маленькие мальчики в костюмах поварят вышагивали по неровным рядам и предлагали публике сладости. Слышалось глухое жужжание разговоров и негромкий звон бокалов. Над тусклым светом свечей под самым потолком клубился и плыл табачный дым.