— Не понимаю. О чем вы?
— Сейчас поймете. В тот раз, когда я к вам приходил, ваша жена обмолвилась, что проспала все представление — как она сказала. И ужасно от этого расстроилась. А потом она стала рассказывать о вашем прекрасном доме. Сказала, что в нем есть даже «блоки». Увы, в тот момент это слово не значило для меня ничего, а то бы удалось все выяснить немедленно. Только позже, когда мы болтались в океане, Лу Эванс случайно заговорил о блоках и объяснил, что это такое. Это индивидуальные убежища, которые строят на слуай, если вдруг океан хлынет в Афродиту. Теперь вам все понятно?
Тернер молчал.
— Если вы были так озабочены происходящим, если катастрофа была реальной, то почему вы не подумали о своей жене? Вы видели панику, эвакуацию, почему вы не подумали о ее безопасности? В вашем доме есть блоки. Две минуты — и она в полной безопасности. А вы ей не звоните, и она спокойно спит.
Тернер что-то пробормотал.
— Только не говорите, что запамятовали, — добивал его Лакки, — Не поверю. Забыть вы могли что угодно, только не это. Дело в другом. Вы не беспокоились за нее по другой причине — вы отлично знали, что никакой шлюз не откроется, — разозлился Лакки. — Вы прекрасно это знали, потому что сами управляли тем парнем. И подвела вас излишняя внимательность к жене. Вы не могли потревожить ее сон — ради того, чтобы сделать версию более правдоподобной.
— Без адвоката я больше ничего не скажу, — прорезался Тернер. — Но учтите, это лишь домыслы, а не факты.
— Прошу прощения, этого вполне достаточно для возбуждения расследования Совета… — парировал Лакки. — Доктор Моррис, вы не пришлете за инженером охрану? Он отправится на Землю. Мы с Бигменом будем его сопровождать. Доставим в целости и сохранности.
Позже, в гостинице, Бигмен озабоченно сказал:
— Слушай, Лакки, я не вижу, как мы соберем доказательства против Тернера. Твои выводы замечательны, но для суда их недостаточно.
Лакки, с удовольствием переваривая дрожжевой ужин, расслабился впервые с того момента, когда они проникли сквозь облачный покров планеты.
— Видишь ли, Бигмен, — вздохнул он, — не думаю, что Совет так уж заинтересован в том, чтобы засадить Тернера за решетку.
— Почему, Лакки! Такая сволочь…
— Конечно. И убийца, К тому же — изменник, да и диктаторские замашки ему не чужды. Но тут куда важнее, что он сделал гениальную работу.
— Ты о его машинке?
— Да. Мы уничтожили единственный экспонат, и нам потребуется другая такая же. Здесь, вообще, возникает масса вопросов. Как Тернер управлял лягушками? Когда, скажем, он хотел убить Эванса, он что, инструктировал их детально, приказывал подвести гигантское пятно? Или говорил просто: «А убейте-ка Эванса», и те, как науськанные собаки, действовали по своему усмотрению?
Опять же, представь, как можно использовать подобный прибор. Его можно применять при лечении душевнобольных, усмиряя импульсы криминального характера. С его помощью, похоже, можно будет в будущем предотвращать войны, быстро и бескровно побеждая противников. Конечно, это устройство бесконечно опасно в руках одиночки, но станет крайне полезным в руках Совета.
— А ты думаешь, Совет сумеет заставить его сделать новую машину?
— Думаю, да. Под присмотром, конечно. Если мы предложим ему в обмен на это реабилитацию, а иначе — он останется заключенным и никогда не увидит жены. Думаю, он согласится. И понятно, первым делом аппарат должен быть испробован на мозге самого Тернера, чтобы избавить его от болезненного желания власти и сохранить человечеству великолепный мозг.
Завтра они покинут Венеру и отправятся на Землю. Лакки думал о ней, ощущая приятную ностальгию по голубому небу родной планеты, по свободному воздуху, нормальной еде и ничем не ограниченному пространству.
— Запомни, Бигмен, — сказал он задумчиво, — нет ничего проще, чем «защитить общество», отправив преступника за решетку. Но его жертв это не вернет. А вот если его удастся исцелить и с его помощью сделать жизнь общества лучше и ярче… Это, по-моему, серьезней и достойней.
ЛАККИ СТАРР И БОЛЬШОЕ СОЛНЦЕ МЕРКУРИЯ
Lucky Starr and the big sun of Mercury
1. Духи Солнца
Лакки Старр со своим маленьким другом Джоном Бигменом Джонсом, а также молодой инженер, шедший впереди, поднимались к воздушному шлюзу, служившему выходом на поверхность Меркурия.
Да-а… Скучать не приходится, подумал Лакки.
Он прилетел на Меркурий всего лишь час назад и нигде, кроме ангара, побывать не успел. Бумажные формальности и осмотр его «Метеора», произведенный местными техниками, — вот, собственно, и все пока впечатления. Да, еще этот Майндс, Скотт Майндс, инженер, ответственный за Световой Проект. Он явно поджидал Лакки и сразу предложил прогуляться по поверхности Меркурия — «в целях ознакомления с достопримечательностями», как было добавлено.
Лакки, конечно же, умилился такому объяснению. Он внимательно рассматривал лицо инженера, маленький, будто срезанный, подбородок, нервно дергающийся рот и глаза, тревожно бегающие, глаза, которые неизменно ускользали от прямого взгляда. Во всем этом присутствовала несомненная тревога, обеспокоенность, во всяком случае.
Ну что ж, достопримечательности так достопримечательности… Может быть, прогулка с этим Майндсом прояснит хоть что-то в здешних проблемах, так озаботивших Совет Науки…
Что до Бигмена Джонса, то он готов был следовать за Лакки куда, когда и для чего угодно. Правда, едва они начали облачаться в скафандры, брови его удивленно взметнулись: скафандр Майндса был украшен кобурой, из которой торчал приклад крупнокалиберного бластера. Лакки, перехватив вопросительный взгляд, кивком успокоил друга.
Когда инженер, а вслед за ним Лакки и замыкающий шествие Бигмен очутились на поверхности, то в этой внезапной, почти кромешной тьме они, на какое-то время потеряв друг друга из виду, видели только яркие звезды, равнодушно глядящие сквозь ледяной вакуум.
Первым ожил Бигмен. Здешняя гравитация почти не отличалась от родной марсианской. И чернота ночей с такими же немигающими звездами вдалеке — была для него привычной.
— О! Да я, кажется, кое-что начинаю различать! — бодрым дискантом известил он своих спутников.
Лакки, который тоже успел освоиться в темноте, думал тем временем о странном свете — не свете даже, а легкой дымке, мерцающей над как попало раскиданными бледно-молочными скалами. Нечто подобное ему приходилось видеть на Луне, с ее двухнедельной ночью. Тот же безысходно-унылый пейзаж, те же голые и невообразимо холодные скалы, не знающие ни ветра, ни инея, та же молочность. Но Луна-то освещается Землей, чье сияние в 16 раз ярче полнолунного света, — того самого, на который так славно воется собакам. Здесь же попросту нет ни одной близкой планеты…