– Эх ты, капустная кочерыжка! Из-за сладкого угощения готов потерять голову. Не нравится мне все это, ох, как не нравится!
– Ну, зачем вы, бабушка, всегда все так усложняете. Ведь все проще пареной репы. Наша барышня целыми днями скучает одна. А мимо окон проезжают и проходят нарядные дамы и господа. Они спешат на бал в Пале-Рояль. Конечно, Авроре обидно. И потому мэтр Луи, видя как она тоскует, решил ее развлечь. Это он купил ей наряды и пригласительный билет. Вы знаете, бабушка, что приглашения продаются. Мадам Балаоль, например, достала билет; точнее не билет, а деньги за билет…, точнее не деньги, а половину денег за билет через одного лакея. Он служит в королевском дворце раздевальщиком при гардеробе для гостей. А она его родственница. Точнее не его, а его служанки. Я хотел сказать служанки лакея раздевальщика при гардеробе для гостей, тот самой, у которой первый муж торговал нюхательным табаком в большой лавке, что в начале улицы де Шалопай. Короче, служанка нашла билет на ночном столике своего хозяина и прибрала к рукам. Потом она его кому то продала и вырученные деньги, целых тридцать луидоров, поделила со своей старшей сестрой, то есть с госпожой Балаоль, нашей соседкой. Правда же, бабушка, Балаоль младшая поступила правильно. Она не украла, а просто взяла то, что лежало не на месте и мешало ей работать. Ей ведь нужно было вытереть со столика пыль. Это не воровство.
Мадам Франсуаза была отличной кухаркой. Когда то ее кулинарное искусство было известно во всей Европе. Но, увы, она была лишь кухаркой.
– Ты прав, малыш, не воровство, – ответила она. – Какой-то жалкий клочок бумаги.
– Ничего удивительного, – продолжал Беришон, – что мэтр Луи немного подсуетился и купил пригласительный билет. По пути он зашел в лавку дамских туалетов, приобрел бальный наряд, а потом нанял лакеев и с ними все отослал сюда. Чего же проще?
– Но ведь это стоит огромных денег, – задумчиво произнесла женщина, перестав вязать.
Беришон пожал плечами:
– Бабушка, вы наивны, как ребенок! Что же здесь особенно дорогого: обыкновенный сатин со вшитыми стекляшками?
Во входную дверь осторожно постучали.
– Кто бы это мог быть в такой час? – забеспокоилась Франсуаза. – Задвинь-ка засов.
– Зачем же засов, бабушка? Мы ведь больше не играем в прятки.
Опять постучали. На этот раз сильнее.
– А может быть это грабители? – теперь встревожился Беришон, который, по натуре был далеко не храбрецы.
– Какие еще грабители! – возмутилась Франсуаза. – На улице полно народу и светло как днем. Ступай, открой!
– Пожалуй, я все-таки задвину засов, – сказал Беришон, но запереть не успел.
Дверь медленно отворилась, и на пороге появился высокий мужчина с огромными усами. Быстро окинув взглядом комнату, усач в раздумье произнес:
– Крапленый туз! Так вот, оказывается, где свила гнездышко наша голубка! – и, обернувшись, сказал кому то за спиной:
– Входи, братец, не стесняйся. Здесь только почтенная дама и желторотый птенец, наверное, ее внук. Поговори с ними. У тебя это получается лучше, чем у меня.
Он гордо задрал подбородок и твердым шагом вошел в комнату. Пола его плаща подрагивала от скрытой под ней шпаги. Вошедший держал под мышкой какой то сверток.
Вслед за первым на пороге появился второй, которого назвали «братцем». Этот тоже был при шпаге, но выглядел не столь устрашающе, как первый. Ростом он был не выше Беришона, очень худ, носил редкие соломенного цвета усишки, которые он, видно, постоянно нещадно мучил, подкручивая кверху, чтобы придать им бравый вид. В руках он, как и первый держал сверток. Второй посетитель также осмотрел комнату, но его взгляд был более долгий и внимательный. Как горько теперь раскаивался бедный Беришон, (и в том он был, безусловно, прав), что не задвинул вовремя засова. Пришедшие показались ему исключительно безобразными. А вот в этом Беришон конечно, был не прав, ибо среди всех мастеров клинка вряд ли можно найти более обаятельную пару солдафонов удачи, чем мэтр Кокардас Младший и брат Паспуаль. Впрочем, упрекать Беришона не в чем, ведь, в сущности он был еще ребенком. Сейчас он не смог придумать ничего лучшего, как спрятаться за спину бабушки, которая, оказавшись намного храбрее внука, сурово спросила:
– Что вы здесь забыли, прощелыги?
Кокардас галантно коснулся своей шляпы жестом, которым отдается воинская честь. Ведь недаром, он всю жизнь попирал ногами пыль фехтовальных залов. В реверансах, салютах и поклонах он был непревзойденным виртуозом. Вслед за ним то же сделал и брат Паспуаль. Потом наступила короткая тишина, если не считать, что Беришон стучал от страха зубами.
– Почтенная госпожа, – сказал, наконец, Кокардас Младший, – ваш удивительный голос приводит меня в трепет. А тебя, Паспуаль?
Паспуаль, как мы знаем, отличался нежностью натуры, неизменно заставлявшей его сильно волноваться при виде женщины, невзирая на ее возраст. Его не останавливало даже то, если представительница прекрасного пола имела усы, более густые, чем его собственные. Однако, отдадим ему должное, его слабость к женщинам никогда не превращалась в манию, и в любой ситуации он не терял головы. Вот и теперь, не смотря на волнение, он уже ухитрился составить умозрительный план помещения, где они находились. «Голубка», как ее назвал Кокардас, вероятно находилась в соседней комнате, откуда из-под закрытой двери пробивался свет лампы. С противоположной стороны общей комнаты имелась еще одна дверь, выводившая на кухню. Обычно она была открыта. Паспуаль успел даже заметить торчащий в скважине ключ, о чем шепотом и поведал Кокардасу, легонько толкнув его в локоть.
– Уважаемая госпожа! – сказал Кокардас. – Мы пришли по важному делу. Не здесь ли проживает…
– Нет. Не здесь, – из-за спины Франсуазы подал голос Беришон.
Паспуаль улыбнулся, Кокардас покрутил усы.
– Пресвятая сила! Какой многообещающий отрок! – опешил Кокардас.
– Сама непосредственность! – прибавил Паспуаль.
– А смекалки хватит на четверых! Он, видишь ли, знает, что того, о ком идет речь, здесь нет, еще прежде, чем я назвал имя!
– Мы живем здесь только двое: я и внук, – мрачно отозвалась Франсуаза.
– Паспуаль? – гасконец вопросительно посмотрел на помощника.
– Кокардас? – повторил его взгляд нормандец.
– Кто бы мог поверить, братец, что такая почтенная дама станет лгать, как торговка на нормандском базаре.
– Я скорее бы сказал, на гасконском, – уточнил Амабль Паспуаль. – Ты прав, мэтр, – в это трудно поверить.
– Послушайте, вы, – вспыхнула Франсуаза, почувствовав, как у нее зарделись от стыда уши. – Хватит чесать языками. Сейчас не время задерживаться в чужих домах; особенно, если вас не приглашали. Убирайтесь ка. Да поживее!