Читать интересную книгу Белладонна - Карен Молинэ

— Я ваша, мой повелитель. Ваша, ваша, ваша.

Его руки коснулись ее тела, поглаживали бедра, медленно приближались.

— Прошу, о, прошу вас…

Когда он коснулся ее, она чуть не потеряла сознание. Никогда в жизни не испытывала она такого наслаждения, такого чисто физического облегчения, оно накатывало волнами при каждом его толчке. Она не знала, что ее тело способно испытывать такую радость.

Как только он отстранился, она застонала.

— Не надо, мой господин, вернитесь, — взмолилась она.

— Полно, полно, — усмехнулся он. — Как быстро вы, дамы, меняете свои взгляды. Совсем недавно была жалкой девственницей и хлюпала носом — а сегодня уже молишь меня, как последняя шлюха. Ты меня изумляешь. — Казалось, он очень доволен собой. Он развязал ей ноги. — Теперь ты трахнешь меня как полагается, — сказал он.

— Мой повелитель, вернитесь, — взмолилась она. Взмолился ее голос, исходящий откуда-то из глубин ее существа. Та маленькая частичка, где еще сохранялся рассудок, пришла в ужас, но тело взяло над ней верх. Если он не станет ближе, еще ближе, она в самом деле лишится рассудка. Не сознавая, что делает, она обхватила его ногами и начала двигаться вместе с ним в едином ритме.

— Вот как надо себя вести, — сказал он ей, сдерживая ее пыл. Ей казалось, она закричит, если он не коснется ее снова, сейчас, сию же минуту.

— Вскоре тебе не понадобится и крем, ты сама будешь приходить в такое состояние, — сказал он. — Услышишь мой голос — и этого будет достаточно.

Он высвободился из ее объятий.

— Нет, мой повелитель. Не уходите, прошу вас, мой повелитель.

— Я хочу услышать, как ты молишь меня, — сказал он и потянул за зажимы на сосках. Она чуть не умерла от наслаждения, жаркие волны пронзили все ее тело.

— Прошу вас, мой повелитель, — застонала она. — Прошу, о, прошу вас…

* * *

И так повторялось снова и снова.

С той разницей, что теперь он сумел приковать ее тело к своему. И он это знал.

Он ушел. Она не знала, много ли прошло времени, но молила его не уходить. Вскоре он вернулся, и, услышав, как он отвинчивает крышечку банки, она взмолилась. Она знала, чего он хочет. Хочет, чтобы она молила его. Хочет…

(Примечание от Томазино: несколько страниц отсутствует.)

* * *

— Мне будет невыносимо тяжело провести вдали от тебя несколько дней, а может быть и больше, но у меня есть срочные дела, которые не терпят отлагательства, — сообщил он с преувеличенным вздохом. — К счастью, за мое отсутствие твоя ценность для меня значительно увеличится. Где бы я ни был, чем бы ни занимался, все мои мысли будут о прелестной Доуле, которая ждет меня, и когда я вернусь к тебе, то буду рад услышать твои мольбы.

Он поцеловал ее и оставил в темноте. Она сразу же провалилась в сон, а когда проснулась, что-то неуловимо изменилось. Она по-прежнему лежала в темноте, но повязки на глазах не было. Когда глаза привыкли к свету, она разглядела в кресле у кровати силуэт Хогарта. Наручник на ее левом запястье был все так же прикован длинной витой цепью к столбику, но она могла сесть и перемещаться по кровати. Смогла накрыться шелковым халатом, который лежал рядом на подушках.

— Приветствую тебя, дорогая моя, — радостно воскликнул Хогарт. — Должен сказать, ты выглядишь великолепно.

— Пропадите вы пропадом, негодяй. Мерзавец и садист.

— О, восторженное дитя. Вижу, ты еще не растеряла боевого задора. Ты делаешь замечательные успехи. Ты оправдала все мои надежды, с лихвой оправдала. Его Светлость очень доволен своей Доулой, очень, очень доволен.

Он радостно улыбался.

— Удовлетворить его нетрудно, — говорил Хогарт. — В отличие от некоторых. Его желания — это желания тигра, поймавшего добычу: владеть, обладать, пожирать. Особенно если добыча запретна. Ты, естественно, всегда будешь для него запретной, потому что тебя привезли сюда против твоей воли.

Он взял со столика книгу.

— Разреши, я прочитаю тебе кое-что, — продолжал Хогарт. — Жаль, конечно, что это сочинил не француз, comme d'habitude, но текст, тем не менее, вполне согласуется с нашим положением. Особенно, если учесть, что эти строки были написаны около двухсот лет назад неким доктором по имени Бенджамин Раш. «С того дня, как ты выйдешь замуж, ты не должна иметь собственной воли, — говорил добрый доктор. — Подчинение твоего пола нашему обусловлено законами природы, нуждами целесообразности и Божественным откровением». И так далее, и так далее. Так, так… посмотрим… «Твой муж будет всегда требовать, чтобы ты без раздумий жертвовала своей волей ради его воли. Даже в таких случаях ты должна почитать его и повиноваться. Самые счастливые браки, какие я знаю, наблюдаются там, где рекомендованная мною подчиненность воплощается в жизнь самым полным образом». Этот доктор Раш отличается незаурядной мудростью, вы не согласны? Многие считают его отцом современной психологии.

— Я не замужем, — возразила она.

Хогарт захлопнул книгу и встал, разглаживая морщины на пиджаке.

— Я бы на твоем месте, милая девочка, считал себя замужем, хоть и в самом необычном браке. Внушил бы себе, что жестокая семья и несчастное стечение обстоятельств вынудили меня выйти замуж за человека, которого я не люблю, но мне придется покориться, потому что у меня нет другого выхода.

Она не знала, что сказать.

— Думаю, было бы неплохо подобрать тебе кольцо. Дабы ознаменовать этот брак. Да, великолепная идея. Надо предложить это Его Светлости. Как ты уже успела заметить, он необычайно щедр. — Хогарт прошелся вокруг кровати, изучая ее критическим взглядом. Потом достал из кармана часы на тонкой цепочке и посмотрел на них.

— Как ни печально, — сказал он, — мне придется на время тебя покинуть. Обещаю, что вернусь проведать тебя, как только смогу. А до тех пор я бы на твоем месте не тревожился о кузине. Мы давно сообщили Джун, что ты удачно обручилась и собираешься замуж, так что она отчалила к папе с мамой, в ту Богом забытую дыру, которую они называют домом. Точнее говоря, она уехала довольно давно. И в обозримом будущем я бы не стал ждать визита нашей дорогой Джун.

Хогарт ушел. Она осталась в пустой и темной комнате.

Сколько времени ее держат здесь? Джун уехала довольно давно. Сколько времени прошло?

Никто не знает, где она. Никто не придет на помощь. Никому нет до нее дела.

Еще немного — и она сойдет с ума.

* * *

Невидимые руки растворили ставни. Изредка ей разрешалось посидеть на небольшой террасе, укрытой за высокими гладкими стенами. Воздух был теплый, часто шел дождь, но она не знала, какой сейчас месяц, где она находится, что будет дальше…

Вернулся Хогарт. Когда она проснулась, он сидел в кресле у ее кровати и возился с узлом щегольского аскотского галстука.

— Тебе нужно гулять, — сказал он. — Мы не хотим, чтобы ты ослабла или потеряла форму.

Она разразилась истерическим смехом.

— С каких это пор вы заботитесь о моем здоровье? — спросила она.

— Хочешь верь, хочешь не верь, я всегда заботился о тебе, правда, по-своему.

С тех пор, когда Его Светлости не было в доме, ей разрешали посидеть на улице или прогуляться после наступления темноты. Она видела сумрачную громаду дома, но в комнатах нарочно гасили все огни, чтобы она не разглядела четких очертаний. По земле среди лесов вились тропинки. С ней гулял Хогарт, сзади шел кто-то еще. Она не знала, кто.

Она даже не пыталась убежать. У нее не было сил, не было воли. По ночам холодно, а они кишат кругом, думала она. Эти люди в монашеских рясах и масках, они следят за ней из-за деревьев, не сводят глаз.

Комната, где ее содержали, была довольно удобна, ей разрешали читать. Иногда приходил Хогарт и сидел с ней, тоже читая.

— Я нашел замечательный рассказ, — сообщил он однажды, подняв глаза от книги. — О некоей мадам по имени Тереза Беркли. Она держала дом терпимости близ Портланд-Плейс. Она считала своих девочек не более чем инструментами. Гм. Она совершенно права. В этом доме вымачивали розги в воде, чтобы они оставались зелеными и гибкими. В китайских вазах держали зеленую крапиву. Подбивали воловью упряжь гвоздями.

— Хогарт, вы отвратительны, — сказала она.

— Но главное ее изобретение было сделано в 1828 году, — продолжал он, безмятежный, как всегда. — «Лошадка» Беркли, или по-французски chevalet. Что-то вроде раскрывающейся лестницы-стремянки с подбитыми мягкой тканью ступенями, регулируемыми по высоте. Жаждущего клиента привязывали к ней так, чтобы лицо его выступало из одного пролета, а интимные части — из другого. Сзади его хлестали прутьями, а спереди ублажали девочки мадам Беркли. Эти викторианцы, надо сказать, понимали вкус в запретных наслаждениях.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросила она. — Это что — новая игрушка Его Светлости?