к прекращению постоянной угрозы голода. Величину этой угрозы не следует преувеличивать. Она всегда была ниже, чем во многих регионах континентальной Азии: Япония не была подвержена климатическим неурожаям (за исключением крайнего Севера), и ее сельское хозяйство не отличалось высокой производительностью. Экономика Токугава позволяла прокормить растущие города, и средняя продовольственная ситуация в XVIII в., вероятно, не сильно отличалась от европейской. Вторая четверть XIX века последовала за периодом относительного процветания, начавшимся около 1790 года. Голод Темпо, сопоставимый по масштабам с европейским кризисом 1846-47 годов, стал сильным потрясением и симптомом более широкого социального кризиса именно потому, что был нехарактерным. Хотя японцы отнюдь не были защищены от голода, они уже не привыкли к периодически возникающей нехватке продовольствия, которая преследовала другие общества в Азии.
Азиатские голодоморы XIX в., вызвавшие наибольшее число жертв и привлекшие наибольшее внимание остального мира, произошли в Индии и Китае. Эти страны практически в одно и то же время - с 1876 по 1879 и с 1896 по 1900-1902 годы - столкнулись с необычайно суровыми погодными условиями. Кроме того, Бразилия, Ява, Филиппины, северная и южная Африка пострадали от неурожаев, в которых впоследствии обвинили метеорологическое явление, известное как Эль-Ниньо (хотя это до сих пор оспаривается). Для Индии и Китая вместе взятых избыточная смертность в эти годы оценивается в 31-59 млн. человек. В обоих случаях, в отличие от России 1890-х годов или Японии 1830-х годов, сомнительно, что голод вызвал серьезные исторические изменения. В Китае голод 70-х годов, который был значительно сильнее, чем в конце века, не привел к действительно значительному росту политического или социального протеста. Династия Цин, которая незадолго до этого выдержала гораздо более серьезное испытание тайпинской революцией, не была серьезно дестабилизирована и в конце концов рухнула в 1911 г. совсем по другим причинам. Британское правление прочно держалось и в Индии, и в Ирландии после Великого голода. Однако знаменитый натуралист Альфред Рассел Уоллес в своей оценке викторианской эпохи, написанной в 1898 году, включил оба этих голода в число «самых ужасных и самых катастрофических неудач XIX века».
Но хотя голод не всегда является поворотным моментом в истории, он неизменно рассказывает нам что-то об обществе, в котором он происходит. Ни в Индии, ни в Китае не пострадала вся страна. В Индии, где причиной стали муссоны, самый сильный голод XIX века был сосредоточен на юге страны, в основном в провинциях Мадрас, Майсур и Хайдарабад, а второй центр находился в северо-центральном регионе к югу от Дели. В Китае пострадали только северные районы страны между Шанхаем и Пекином, особенно провинции Шаньси, Хэнань и Цзянсу. Безусловно, действия колониального правительства усугубили ситуацию в Индии; современные критики уже обвиняли в тяжести голода доктринеров, придерживавшихся принципов свободного рынка. Прошло некоторое время, прежде чем администрация была готова признать масштабы бедствия и приостановить сбор налогов. На севере Индии, где неурожай был относительно небольшим, высокие цены на британском рынке выкачали столько зерна, что его не хватало для обеспечения прожиточного минимума крестьянства. Несмотря на многочисленные инициативы нижестоящих властей по облегчению бедствия, политика раджа заключалась в том, чтобы ничего не мешать частной торговле зерном и по возможности избегать дополнительных государственных расходов. Результат оказался таким же, как и в 1896-98 годах: зерно можно было купить по высоким ценам даже в тех районах, где урожай пострадал больше всего.
Среди критиков британских властей были комиссии, созданные правительством в Лондоне, но они не нашли недостатков в принципе "дешевого колониализма". Великий голод последней четверти века был не столько проявлением первобытного сопротивления индейцев прогрессу, сколько, напротив, симптомом начавшегося кризиса модернизации. Железные дороги и каналы, облегчавшие доставку помощи в пострадавшие от кризиса районы, одновременно являлись материально-технической базой для спекуляций с урожаем: они способствовали как притоку, так и оттоку зерна. Плохие урожаи неизбежно отражались в высоких ценах. В условиях досовременной эпохи всегда существовала возможность кладов и спекуляций. Но новым было то, что традиционные деревенские запасы продовольствия были также вовлечены в поток всеиндийской и международной торговли, так что даже незначительные изменения урожайности приводили к исключительному росту цен. Тяжесть последствий для сельского населения (города оставались достаточно хорошо обеспеченными) в конечном счете объясняется тем, что зарождающаяся модернизация сделала более уязвимыми некоторые социальные группы, прежде всего мелких арендаторов, безземельных рабочих и надомных ткачей. Усиливающим фактором стал упадок надомного ткачества в сельской местности и многих социальных институтов (касты, семья, деревенские общины), которые ранее обеспечивали определенную защиту от бедствий.
Во многих районах Индии фермеры довели сельское хозяйство до предела возможного, в основном за счет использования более бедных почв, требующих больших затрат труда и надежной ирригации. Зачастую эти условия отсутствовали. Гонка за производством продукции для экспортных рынков привела к масштабной приватизации общих земель, пастухи были загнаны в горную местность вместе со своим скотом, деревья и кустарники были вырублены. Таким образом, экологическая нагрузка на почвенные запасы стала частью рокового кризиса модернизации. Растущая экономическая уязвимость семей и отдельных граждан вела к росту долгов, а городские ростовщики и их деревенские агенты, наряду со спекулянтами зерном, представляли большую угрозу существованию крестьянства. Отсутствие адекватного общинного или контролируемого государством кредита для мелких землевладельцев подпитывало спираль задолженности, которую колониальный режим списывал на свободную игру рыночных сил. Безземельные, по-видимому, больше всех пострадали от голода, не имея собственных средств производства и не имея возможности отстаивать древние, пусть и рудиментарные, права на моральную экономику взаимопомощи. Переход от проблем с урожаем к полномасштабному голоду зависел не только от "свободной игры" рыночных сил и корыстной политики колониальных правителей. Крестьяне-производители в большинстве своем были отрезаны от рынка и подвержены махинациям землевладельцев, купцов и ростовщиков, многие из которых пытались нажиться на кризисе. Распределение власти в сельских обществах стало одной из причин голода.
В Северном Китае в 1876-1879 гг. разыгрались кошмарные сценарии, аналогичные индийским. Великий северокитайский голод, унесший от 9 до 13 млн. жизней (большинство из них - от тифа), стал самым серьезным и географически наиболее масштабным человеческим бедствием за все мирное время цинской эпохи; ничего подобного регион не видел с 1786 года. Единственными западными людьми, наблюдавшими это бедствие, были не колониальные чиновники, а отдельные миссионеры и консулы. Поэтому в западных источниках об этом мало говорится, в то время как китайские источники полны подробностей. Чувство ужаса, которое вызвал индийский голод за рубежом, не в последнюю очередь было вызвано впечатляющими фотографиями его жертв, впервые опубликованными в мире. Очень мало подобных снимков имеется из Северного Китая, где голод, по мнению СМИ,