всех культурах: люди всех возрастных групп, но в первую очередь молодые и старые, едят все меньшее количество все менее и менее питательной пищи: траву, кору деревьев, нечистых животных. Они превращаются "в кожу и кости". Вторичные эффекты, такие как цинга, практически неизбежны, особенно там, где люди (как в Ирландии) привыкли к богатой витаминами пище. Борьба за выживание разрушает социальные и даже семейные связи, натравливая соседа на соседа. Мужчины и женщины кончают жизнь самоубийством, детей продают, на беззащитных людей нападают животные; сам каннибализм, как бы ни были недостоверны сообщения о нем, лежит в прямой зависимости от отчаяния. Выжившие травмируются, дети получают неизгладимый физический ущерб, а правительства, на которых лежит вина за то, что они не смогли оказать помощь, зачастую дискредитируются на десятилетия. Воспоминания остаются в коллективном сознании.
Были ли такие голода в XIX веке, и если да, то где? Этот вопрос редко упоминается в учебниках истории. В немецких текстах вспоминаются страшные времена Тридцатилетней войны, особенно 1637 и 1638 годы, а также великий голод 1771-72 годов. Голод вновь настиг страну в 1816 и 1817 годах. После кризиса натурального хозяйства 1846-47 гг. классический голод, вызванный неурожаем, наживой на зерне и неадекватными действиями правительства, исчез из истории Центральной Европы и Италии (где в 1846-47 гг. ситуация была особенно тяжелой). Конечно, это следует рассматривать в более широком контексте: голод охватил многие регионы Европы в эпоху наполеоновских войн; голодные бунты вспыхнули в Англии в 1790-х годах, несмотря на то, что она была тогда самой богатой страной Европы и имела лучшую систему помощи бедным (Закон о бедных), поддерживаемую религиозной и филантропической частной инициативой. В действительности в Англии мало кто умирал от голода, но многие привычные для людей продукты стали непомерно дорогими. Те, кто уже не мог позволить себе пшеницу, перешли на ячмень, а те, кому и это было слишком дорого, вынуждены были довольствоваться картофелем и репой. Больше других не хватало женщинам и детям, чтобы сохранить трудоспособность главы семьи. Домашнее имущество закладывалось, росло число краж. Таково было лицо голода в стране, которая после 1800 года, благодаря своему богатству и мировым связям, могла обеспечить себя продовольствием из-за рубежа.
На континенте призрак кризисов пропитания отступил после 1816-17 гг. В некоторых регионах Европы, где голод был обычным явлением, он стал скорее исключением - например, на Балканах после 1780-х годов. Испания оставалась уязвимой и в 1856-57 гг. пережила еще один серьезный кризис. А Финляндия потеряла 100 тыс. из 1,6 млн. жителей после неурожая 1867 г. - последний настоящий кризис натурального хозяйства в Европе к западу от России. В то же время в аналогичных погодных условиях самая северная провинция Швеции Норботтен столкнулась с серьезной проблемой нехватки продовольствия, хотя благодаря гораздо лучшей организации помощи при стихийных бедствиях потери были гораздо меньше, чем в Финляндии. Шотландия, в отличие, например, от Франции, пережила XVIII век довольно благополучно. Но в 1846-1855 гг. она пережила трудности, не имевшие аналогов с 1690 г.: из года в год в западных горных районах и на островах не удавалось собрать урожай картофеля. Потери населения были не особенно велики, но они вызвали массовую эмиграцию и, следовательно, имели большое демографическое значение. Это был последний великий кризис натурального хозяйства на Британских островах.
Исключения в Европе: Ирландия и царская империя
В Ирландии, самой бедной части Великобритании, Великий голод 1845-49 гг. был вызван многолетним неурожаем картофеля, вызванным загадочным грибком Phytophthora infectans. Картофельная болезнь поразила общество, в котором беднякам не хватало не только еды, но и одежды, жилья и образования. Английские туристы в мрачных тонах описывали обнищание острова до голода; они не могли этого не делать, учитывая, что приехали как аристократы и буржуа из страны, где уровень жизни был вдвое выше. Однако, чтобы не терять перспективу, следует помнить, что реальный доход на душу населения в Ирландии в 1840 году был эквивалентен доходам Финляндии в том же году, Греции в 1870 году, России в 1890 году или Заира в 1970 году.
Размер урожая картофеля в 1845 году был на треть меньше обычного, а в 1846 году - на три четверти. В 1847 году ситуация была немного лучше, а в 1848 году об урожае вообще едва ли можно было говорить. Ирландский голод, как и многие другие, был вызван прямым физическим сбоем в поставках продовольствия. Высокие цены и спекуляция - обычные триггеры голодных бунтов начала века - не сыграли существенной роли. Масштабы бедствия становятся понятнее, если воспользоваться критерием площади посадок картофеля: два миллиона акров до голода и всего четверть миллиона в 1847 году. Пик смертности пришелся на 1847-48 годы, когда дизентерия и тиф опустошали и без того ослабленное население, десятки тысяч людей умирали в богадельнях, одновременно резко упала рождаемость. Пострадали не только бедняки, поскольку никто не был застрахован от инфекционных заболеваний. Как это часто бывало во время эпидемий XIX века, врачи тоже массово уходили из жизни. Современные исследования подтверждают старую цифру в миллион человек, умерших от избытка болезней при общей численности населения до начала кризиса в 8,5 млн. человек. Возможно, еще 100 тыс. человек умерли от последствий голода во время или сразу после эмиграции.
До сих пор не совсем ясно, как губительный грибок попал в Ирландию; по одной из версий, он был завезен на кораблях с удобрениями гуано из Южной Америки. Меры по оказанию помощи, поначалу осуществлявшиеся по частным инициативам, начались вскоре после того, как стало известно о первом неурожае, поскольку сообщения об этом вызвали сочувствие и поддержку во многих странах. Особенно активную организационную работу вели католическая церковь и квакеры; даже народность чоктау присылала пожертвования из Оклахомы. Как уже показал достаточно удачный опыт 1822 года, масштабная государственная помощь в начале кризиса могла бы успешно справиться с ним; например, пшеницу можно было бы импортировать из США, где, в отличие от Европы, в 1846 году был собран рекордный урожай. Однако реальная реакция британского правительства была обусловлена несколькими факторами. Господствующая идеология laissez-faire исключала любое вмешательство в "свободную игру" рыночных сил, поскольку это нанесло бы ущерб интересам землевладельцев и коммерсантов. Влияло и мнение о том, что крах картофельной экономики создаст возможности для модернизации и реорганизации сельского хозяйства и позволит ему достичь "естественного равновесия". Некоторые протестанты даже считали, что кризис - это дар Всевышнего, позволяющий искоренить пороки католического общества Ирландии. Другим элементом была враждебность Великобритании к ирландским землевладельцам (чья жадность и пренебрежение к улучшению сельского хозяйства