ласки. Затем сбросила с себя оцепенение и её ответы стали бурными и желанными.
Настя с удивлением должна признать, что его сила почти не изменилась. Он любил пылко, даже немного жестоко, но быстро иссяк и лежал, тяжело дыша и источая запах разгорячённого тела. Стало понятно, что его хворь не побеждена, а лишь затаилась до времени. И это открытие пояснило его уверенность в его кончине. Насте стало очень страшно. Хотелось тут же убежать, скрыться у отца и больше никогда сюда не приходить. И опять вынуждена была сдержаться. Обстоятельства обязывали находиться в этом доме. Заставила, себя спросить Клима:
— Ты как себя чувствуешь, Климушка? Дышишь ты плохо.
Клим что-то ответил невнятно. Настя не стала переспрашивать. Тихо отодвинулась от его тела и затихла. Затих и Клим. Настя встала, при свете лучин посмотрела на любовника. Тот дышал хрипло и не отвечал жизни. На касание Насти не проснулся. Пощупала пульс. Он колотился очень быстро, был слабым. Острое волнение тут же переросло в страх. Она оделась, прибрала всё следы собственного присутствия, ещё раз взглянула на Клима и ушла, тихо прикрыв дверь. Сердце её колотилось, как телячий хвост. Была уверена, что до утра она его живым не увидит.
Утром, не выспавшаяся и испуганная, она услышала, как в дверь её комнаты стучат и настойчиво.
— Кого в такую рань принесло? Кто там?
— Настя, — голос Дашки узнала сразу, — отец требует всех. Одной тебя нет. Поспеши. Так отец велел!
— Бегу! — прокричала Настя в ужасе. — Только оденусь! — А сама подумала: «Я считала, что он Богу душу отдаст ещё до утра. Ан нет! И то, слава Богу! Пойду!»
— Теперь все, — каким-то умиротворённым голосом проговорил Клим, увидев Настю. — Слушайте внимательно. Кто обидит Настю — того и с того света достану. Все уразумели? — он обвёл мутными глазами родных. Те молча стояли у кровати, опустив головы, боясь слово молвить. И вдруг матушка спросила со злобной решимостью:
— За какие это заслуги, позволь спросить, супруг мой любимый?
— За то, что она любила меня! Не то, что ты, клуша несчастная! Замолкни, баба! Прошу сказать каждого своё слово. А я послушаю и решу. Настя может молчать. Ну?
Никто не произнёс ни слова. Стояла тишина, прерываемая лишь трудным дыханием главы семейства. Клим продолжал оглядывать родных. В глазах было что-то бесчувственное, почти безразличное. Скорей всего он боролся за возможность продолжить свою речь, но силы уже покидали его. Он так и не дождался ответа и впал не то в сон, не то в беспамятство.
— Надо послать за попом, — проговорила хозяйка. — Может, успеет причастить и грехи отпустить. Их у него было много.
— Мама, как вы можете в такую минуту! — неуверенно ответила старшая дочь Аграфена. — Муж он вам всё ж. А нам отец. И не такой уж плохой.
— Заткнись! — грубо бросила мать. — Не твоего ума дело. Дашка, беги к конюху.
Когда поп пришёл, все покинули комнату. Настя никак не осмеливалась покинуть Клима и ждала у двери. Поп вышел довольно скоро и со вздохом проговорил:
— В сознание не пришёл, дети мои. Ждите, Господь ещё не распорядился его душой.
Он мелко крестился, вздыхал. Принял знаки уважения и удалился.
Прошло уже две недели, а Клим так и не распрощался с душой. Никак не умирал. Даже пришёл в себя и пытался внятно говорить. Получалось плохо, но временами понять можно. А Настя по его глазам понимала, как ему приятно видеть её рядом.
Зато жену не терпел, показывал это глазами и голосом, но понять было трудно. С Тимофеем был ласков по мере возможности. Это видели все. Зависть в глазах у Кирилла светилась слишком заметно. Настя была довольна. Переглядывалась с отцом, и они понимали друг друга без слов. Настя даже успела передать ему драгоценности.
Скончался Клим тихо. Утром его увидели уже холодным, с умиротворённым лицом. Словно Господь снизошёл до него и отпустил всё его грехи. Настя благодарила Бога в своих молитвах. Похороны прошли скромно. Хозяйка так и не успокоилась, отказала в пышных похоронах. Возразить никто не осмелился.
— Тятя, мы скоро переселяемся в наш новый дом, — объявила Настя спустя девять дней. — Жить с матушкой я не смогу. Хватит! Надо выселить жильцов и переезжать.
Несмотря на угрозы Кирилла, Настя всё же заявила весьма решительно:
— Хоть развестись мы вряд ли сможем, Кирилл, но жить в этом доме я не могу. Будет лучше, если мы расстанемся. Со временем ты сможешь добиться развода. Понимаю, как сложно такое дело можно решить, но больше терпеть ваши издевательства нельзя.
— Я заставлю тебя жить со мной! — тоже решительно заявил муж. — Нас соединил Господь, и лишь он может изменить это.
— Вот и добивайся. А я ухожу. У меня теперь есть свой дом, и ничто меня не удержит здесь. Одна твоя мать чего стоит. Да Господь её накажет. Не вздумай на меня руку поднять. Пожалеешь сам! Лучше по-хорошему расстанемся.
Они ещё долго препирались, угрожали друг другу, однако Настя стояла на своём.
Вернувшись однажды в дом, Кирилл обнаружил исчезновение жены. В глубине души он не верил, что Настя сможет покинуть его, законного мужа. А так хотелось отомстить ей за все измены, что произошли с отцом. Самого отца винить он не осмеливался. Его образ постоянно вставал перед внутренним взором, пугал и лишал решительности и самостоятельности. В мечтах он храбрился, но на пути к своему «я» всегда вставала мать. Хоть здоровье её сильно пошатнулось и надежд на выздоровление лекарь не оставлял, она ещё довлела над сыном. И переступить через это он не осмеливался. Даже сестры начинали слегка бунтовать за глаза. Кирилл же свято соблюдал обычаи и заветы старины.
Однажды старшая из сестёр пожаловалась Насте и с завистью заметила:
— Как строга матушка, Настя! Уже сил нет выслушивать её наказы! Тебе хорошо, ты сильная, храбрая. А мы мокрые курицы!
— Кто вам мешает? Давайте отпор. Иначе вовсе замордует. А тебе скоро под венец идти. Какая ты будешь после этого?
— Храбрости не хватит, — сокрушённо ответила девушка. А Настя подумала, что у женщин вовсе нет никаких прав в семейном отношении, и тяжко вздохнула. Жалость на весь женский род опечалила Настю. Но сил хватало лишь для себя. К тому же у самой вполне возможны серьёзные осложнения с церковью и обществом. «Какие мы всё дуры, бабы! — подумала она сердито. — Пока молодые, всё понимаем и даже заставляем хоть чуточку сопротивляться. Состарившись, словно мстить начинаем молодым дочерям и родным. Злоба так и брызжет из них на