набежали слезы.
– Димка, – позвала она. – Ч-что это?
– Где? – обернулся Токарев, мгновенно реагируя на дрожь в ее голосе.
– Это,– Саша ткнула на дешевую фигурку маляра, которая стояла на полке рядом со стильными сувенирами из разных стран.
Дима практически сразу понял, что она имеет в виду. Он миллион раз хотел как бы случайно подвести Сашу к этой полке, показать ей, дать понять, что и тогда она значила для него очень и очень много. Токарев заготовил море речей, но сейчас понимал, что ни одна из них не годится.
– Ну… это я. Маляр, – тупо ляпнул Дима, забирая у Саши из рук плед и укутывая дрожащую девушку.
– Он же… Это же я тебе… – заикалась она, не веря, что Дима хранил ее подарок. – Я думала, ты выбросил его, едва я отвернулась.
И Нестерова в очередной раз за последние сутки разревелась.
– Сашенька, ну что ты, – приговаривал Токарев, усаживая всхлипывающую девушку на диван и вытирая с ее щек слезы. – Не плач, родная, перестань.
– Дим, откуда он? Неужели ты хранил? Помнил? – продолжала недоумевать Саша, шмыгая носом.
Дима на секунду прикрыл глаза. Он хотел бы наврать ей с три короба о фатуме и великой любви, которую лелеял в сердце все эти годы. Девчонки любят такие истории. Скорее всего, этот жалостливый бред гарантировал бы ему вечную Сашкину преданность, восхищение и обожание. Но Токарев решил до конца соблюсти их договор и выдал не особо красивую правду.
– Я не выбросил, хотя очень хотел. Ты меня тогда буквально с дерьмом смешала, подарив эту штуку.
– Что? – вытаращилась на него Саша, мгновенно перестав плакать. – С каким дерьмом? Я же просто в шутку… Вроде как символично…
– Ага, очень символично ткнуть меня носом в мое не очень аристократичное происхождение,– хмыкнул Токарев. – Я сто раз тогда пожалел, что повелся на твою красивую задницу и милое личико без макияжа. Если б знал, что ты мне душу наизнанку вывернешь, уволил бы в первый же день.
– Да ничего я не выворачивала, – тихо возмутилась Саша.
– Выворачивала, еще как, – упирался Дима. – Думаешь, я всем своим бабам рассказывал про маляра? Неееет, только у тебя это получилось. Я тебя тогда почти возненавидел, поэтому и секс у нас был такой… никакой.
– Слушай, Токарев, ты меня сейчас обвиняешь в том, что вел себя как свинья? – Саша завелась.
– Конечно, ты же заставила меня чувствовать себя гребаным крестьянином рядом с выпускницей Смольного, – не сдавал своих позиций Токарев.
Саша вытаращилась на него во все глаза, а потом начала смеяться.
– Крестьянин, мать твою, – хохотала она. – Какой к чертям Смольный? Я же из глубокой провинции, дурочка с переулочка, официантка, а ты… Ты был такой классный. Важный и простой одновременно. Да я тебе в рот смотрела, Димк. Я же тряслась, едва ты в кофейню входил. Даже после этого мерзкого секса я по тебе с ума сходила.
– Я знаю, – кивнул Дима. – Мне было охренеть как приятно видеть, что ты пасешь меня за стойкой. Я мудаком был, Саш. Мне проще было с тупыми курами, типа Ксюхи, чем с тобой.
– Нарочно все сделал, да? Чтобы я тебя дерьмом считала?
– Я и был дерьмом.
– Дурачком ты был, – она погладила его по щеке.
– Может быть. Хорошо, что слегка поумнел.
– Самую капельку, – поддела Сашка, чмокая его в губы.
Дима уткнулся лбом ей в плечо, позволяя Саше ласково гладить себя по голове. Сейчас он не чувствовал себя рядом с ней таким уязвимым и слабым. Наоборот, Токарев был беспредельно рад, что может открыться ей, не боясь насмешек и издевательств.
– Значит, ты специально его хранил? Как памятник что ли? – снова вернулась к истории с маляром Саша.
– В какой-то степени, – подтвердил Дима. – Я его на той квартире оставил, где мы… В центре, в общем. А потом, перед отъездом, Ирке с Ленкой это жилище отписал. Сестрица как раз в очередной раз разругалась со своим мужиком, ей надо было где-то жить. Потом она эту квартиру продала, взяла трешку в ипотеку и всякий хлам тамошний хранила до моего возвращения. Могла бы выкинуть, мне-то было пофиг, но не стала. И сам я не смог от маляра избавиться, решил, что такие вещи нужно помнить, чтобы опять не покатиться по наклонной.
– Я не думала тебя обижать, Дим. Просто не знала, что дарить, – Саша вдруг почувствовала себя виноватой и одновременно очень удовлетворенной. – Хотя, честно сказать, хотела зацепить.
– Тебе удалось.
– Зачем ты меня вообще тогда позвал в клуб? Я же тебя раздражала, а ты подвез и про день рождения сказал.
– Да просто так, Саш. Ты вся такая деловая пилила через дорогу, уверенная, опять дерзила. Капец, как завела меня.
– Да, я заметила, что ты любишь, когда я включаю стерву,– хихикнула Нестерова.
– Я всю тебя люблю, – решил закончить разговор о маляре Дима и отодвинул плед, чтобы снова целовать Сашкино тело.
Нестерова с удовольствием откинулась, позволяя ему снова распалить в ней желание. Она была не в силах сопротивляться его ласкам, поцелуям, запаху, который пропитал ее саму. Посреди сладкой прелюдии Саша осознала, что Дима не пользовался сегодня парфюмом, но пах не менее потрясающе. Она глубоко вдохнула, закатывая глаза от удовольствия, и прошептала:
– Маляры так не пахнут. Обожаю твой запах, – она потерлась носом о его шею, провела языком к плечу, – твой вкус, тебя. Ты не маляр…
– А кто? – Дима замер.
– Ты… просто ты.
Токареву безумно понравился ее ответ, и свой восторг он незамедлительно выразил в действиях, заставляя Сашку снова и снова повторять: "Ты. Ты. Ты".
Обессиленные насыщенным днем Саша и Дима отправились наверх, чтобы ради разнообразия лечь спать пораньше. Нестерова прихватила Димину рубашку. Прежде чем бросить ее в корзину для грязного белья, девушка поднесла мятый хлопок к лицу, вдыхая, сравнивая. Определенно сорочка хранила аромат парфюма, и он был очень похож на Димин собственный запах, только усиленный в несколько раз.
– Чего это ты делаешь? – застукал ее Токарев.
– Что у тебя за парфюм? – вопросом ответила Саша, не смущаясь своих фетишистских замашек.
– Ты в сто пятый раз спрашиваешь, – рассмеялся Дима, забирая у нее рубашу, чтобы бросить в корзину с грязным бельем.
Он не ответил, только указал пальцем на флакон, что стоял на полке около зеркала.