Читать интересную книгу 1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Большинство из тех, кого пропасть между поколениями, отделяла от Хамфри, очевидно, не ужасались, как он, из-за того, что «дурные слова» произносятся перед лицом прекрасного пола. Почему Хамфри не потряс антисемитизм Дейли, не говоря уже о слове, которое обозначает интимные отношения с чьей-либо матерью? В любом случае после своего «ей-богу» он потерял большинство сторонников. К 1968 году очень немногие использовали выражение «ей-богу».

На следствии Эбби Хоффман выразил согласие с мэром Дейли, что протестующих привело в Чикаго именно желание появиться перед телекамерами. В сентябре Хоффман хвастался: «Благодаря нашим действиям в Чикаго Ричарда Никсона выберут президентом». Многие были склонны согласиться с такой оценкой. Однако, по традиции, в кампании по-прежнему должны были участвовать два кандидата. Странно, но в первый раз за весь 1968 год вопрос о войне во Вьетнаме не был решающим.

Чудесным образом во время избиений дубинками в Чикаго никто не погиб, хотя один из убегавших был застрелен. Полиция заявила, что он был вооружен. Это была наиболее тяжелая неделя войны во Вьетнаме: погибло триста американцев, тысяча была ранена и, по приблизительным подсчетам, было убито четыре с половиной тысячи вражеских солдат.

Глава 17

СКОРБЬ ПРАЖСКОЙ ВЕСНЫ

Я думаю, что в течение долгого времени наш ненасильственный подход и моральное превосходство чехословацкого народа над агрессором имели и все еще имеют моральное значение. Оглядываясь назад, можно сказать, что мирный подход внес свой вклад в развал «агрессивного» блока... Я уверен: моральные соображения наличествуют в политике не только потому, что малые страны должны поступать в соответствии с моралью, поскольку не в состоянии дать отпор более сильным державам. Без морали невозможно говорить о международном праве. Пренебрежение моральными принципами в сфере политики возвращает нас к господству закона джунглей.

Александр Дубчек, август 1990

Во вторник, 20 августа, Антон Тацкий, секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Словакии и близкий друг Александра Дубчека, вернулся в Братиславу из поездки в отдаленный уголок Словакии. Он видел вдали яркие огни, а когда подъехал ближе, понял, что это фары танков и военных грузовиков, которыми управляли солдаты в иностранной форме. Тацкий решил, что идут съемки фильма, и отправился спать.

20 августа было туманным летним днем. Жена Дубчека, Анна, встала еще ночью из-за болей, вызванных проблемами с мочевым пузырем. Утром во вторник Дубчек повез ее в больницу и объяснил, что во второй половине дня у него встреча с членами президиума, на которой он должен председательствовать, а потому не сможет приехать к ней до утра в среду. Это было заседание президиума перед XIV съездом партии, который должен был состояться тремя неделями позже, и Дубчек и его коллеги хотели использовать оный для официального закрепления достижений Пражской весны.

На выходных, когда участники акции протеста уже начали располагаться в Линкольн-парке, а чикагская полиция еще не-сделала первый решительный шаг, судьба Пражской зари, как ее называли в Чикаго, была уже решена Брежневым и Косыгиным в Москве. Советы считали, что Президиум ЦК КПЧ, лишь завидев движущиеся танки, свергнет Дубчека и его команду. Согласно некоторым сценариям, Дубчек и другие ключевые фигуры должны быть отданы под суд и казнены. Главный печатный орган ГДР, газета «Нойес Дойчланд», считая, что советский план сработает, вечером, когда состоялся ввод войск, напечатала сюжет о начале восстания в Чехословакии и создании нового революционного правительства, которое обратилось с просьбой о военной помощи.

Но новое правительство сформировано не было, и некому было просить Советский Союз начать вторжение. Заседание Президиума ЦК КПЧ, как и предполагалось, затянулось до вечера. Прямо тут же и поужинали. Двое членов президиума разочаровали остальных, предложив проект, сводивший на нет достигнутое за последние месяцы. Но особой поддержки они не добились. В одиннадцать тридцать премьер-министр Олдр-жих Черник позвонил министру обороны и после этого сообщил: «Армии пяти стран пересекли границу республики и занимают нашу территорию».

Дубчек, словно оставшись наедине со своей семьей, тихо сказал: «Это трагедия. Я не ожидал, что это произойдет. Я себе и представить не мог, что они предпримут против нас такое». По его щекам потекли слезы. «Я всю свою жизнь посвятил сотрудничеству с Советским Союзом, а они так поступили со мной. Это моя личная трагедия». По другой версии, он сказал: «После всего, что было, они так поступили сомной» Кажется, впервые в жизни он усомнился в отцовских представлениях о том, что Советский Союз — это и есть великое будущее. Первоначальной реакцией многих руководителей Чехословакии, включая Дубчека, было желание подать в отставку, но вскоре Дубчек и другие поняли, что смогут гораздо больше затруднить положение Советов, если откажутся уйти в отставку и будут настаивать на том, что только они являются законным правительством Чехословакии. Пройдет всего один день, и московские лидеры начнут понимать, какую страшную ошибку совершили.

Плакаты в Праге

Тремя днями раньше состоялась секретная встреча Дубчека с венгерским руководителем Яношем Кадаром. Люди поколения Дубчека в Праге были невысокого мнения об Ульбрихте и Гомулке. Зденек Млынарж, один из секретарей ЦК КПЧ, называл их «враждебно настроенными, самодовольными и дряхлыми стариками». Болгарский лидер Тодор Живков был ближе Дубчеку по возрасту, но считался скучным и, видимо, тупым человеком. Кадар же, напротив, пользовался уважением как интеллигент и сходный по взглядам с Дубче-ком коммунист, желавший успеха чехословацким реформам по тем же причинам, по которым Гомулка им противостоял. Кадар предполагал распространение реформ и на его страну. Но он понял, что начнется разлад с остальными венгерскими руководителями и что в этом случае Венгрия рискует вступить в разногласия с Москвой. Венгрия, пережившая вторжение двенадцатью годами раньше, не собиралась бунтовать вновь. Кадар, по-видимому, знал о том, что решение о вводе войск уже принято или вот-вот будет принято, когда собирался ехать на встречу с Дубчеком, чтобы предупредить его и убедить отказаться от занимаемой им ныне позиции. Кадар даже предостерегал Дубчека, что советские руководители не таковы, как тот их себе представляет, и что Дубчек не понимает, с кем имеет дело. Было уже, видимо, слишком поздно, Дубчек, во всяком случае, не понял осторожных, но очень серьезных предупреждений Кадара.

В начале июля, после встречи в Чьерне, кризис, как казалось, разрешился. Советский Союз был определенно против вторжения в Чехословакию, и до сих пор до конца не ясно, что же повлияло на его позицию. В 1989 году Васил Биляк, один из просоветски настроенных чехословацких руководителей, поведал в своих воспоминаниях, что 3 августа, через два дня после встречи в Чьерне, он и восемнадцать других чехословацких руководителей просоветского толка направили Брежневу письмо. Эти девятнадцать тайно отрекались от Дубчека и просили о советской военной помощи для совершения государственного переворота. Они хотели, чтобы соответствующее решение было принято до 19 августа, поскольку 20 августа Президиум ЦК предполагал провести последнее заседание перед назначенным на 23 августа съездом Коммунистической партии Словакии, который, по утверждению просоветских заговорщиков, принял бы «контрреволюционный» характер.

В конечном счете, по их утверждению, просоветские элементы, желавшие свергнуть правительство, обратились с просьбой к Советам начать ввод войск. Но эта группировка была невелика, и конспираторы не имели достаточной под держки для осуществления своего плана. Когда войска прибыли, просоветски настроенные заговорщики не смогли установить контроль ни над одним из объектов, включая телевизионную станцию, которую они собирались захватить.

Кроме того, свою роль в принятии решения об оккупации, возможно, сыграли нелепые сообщения КГБ о контрреволюционных заговорах в Чехословакии. Советские информаторы в Вашингтоне, вопреки предположениям некоторых лиц в Москве, сообщали о непричастности к событиям в Праге ЦРУ, для которого, в сущности, события Пражской весны стали полной неожиданностью. Но эти сообщения были проигнорированы председателем КГБ Юрием Андроповым, заметившим: «Мы не можем показывать такое нашему руководству».

20 августа в 11.30 вечера по центральноевропейскому времени воздух летней ночи внезапно наполнился шумом, земля задрожала, и вторжение под кодовым наименованием «Операция “Дунай”» началось. Это не были съемки фильма. В ту ночь четыре с половиной тысячи танков и сто шестьдесят пять тысяч солдат армий стран Варшавского Договора пересекли чехословацкую границу в двадцати пунктах. Они двигались из Восточной Германии в западном направлении, в южном — из Польши, в западном — из Советского Союза, в северном — из Венгрии и напали на беззащитный народ Чехословакии. Во вторжении приняли участие пять стран, включая Венгрию и Болгарию, приславших чисто символические силы. ГДР и Польша направили по дивизии; СССР отправил тринадцать дивизий. В течение семи часов двести пятьдесят самолетов высадили целую воздушно-десантную дивизию, включая бронемашины, топливо и боеприпасы. Это была самая крупная из всех воздушно-десантных операций, проведенных Советским Союзом за его границами. В военном отношении это было грандиозно, если не считать отсутствия вооруженного сопротивления.