Читать интересную книгу Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

Дед пожадничал, а взяли не деда — сына.

— Что сделал ваш сын?

— Я сказала тогда деду: он не только мой сын, он и твой внук. Дай, не скупись. Два раза я прокурору писала. К секретарю райкома ходила. Думала, секретарь пожалеет мальчишку. А секретарь сказал: «Ваш сын — бандит. Мы его будем судить в показательном порядке». Мальчишке восемнадцать лет, а его в клуб под конвоем приведут. Ну, есть ли сердце у вашего секретаря?

— Что сделал ваш сын?

— Дед сам виноват. Ему бы дать пятерку, отвязаться. Они же молодежь, уговорились с девчонками купить шесть бутылок «московской», шесть «перцовой», десять пива…

— Что сделал ваш сын?

— Понимаю. Вы спрашиваете про это. С этим было все как надо. Завод духовой оркестр прислал, три венка. Два живых и один с бумажными цветами.

— Что сделал ваш сын?

— Вгорячах, не нарочно… договорился он со своей девчонкой… Катькой…

— Что сделал ваш сын?

— Деда поленом ударил. Моего отца. Ну, тот упал, кончился. Через полгода, год он и сам, своей смертью кончился бы. Старый был, больной…

Час сидела она в редакции. Говорила, ругалась, кричала. Пыталась защитить, оправдать сына. А то, что сын ее отца убил, это ее не волновало. Это она считала несущественным…

Два дня я не мог сесть за стол написать фельетон. Не мог найти нужных слов.

Наконец написал. Но не напечатал. Не получилось. Я хотел написать о глупой матери. А тут была не глупость. Тут было страшнее.

* * *

Кончает говорить Ярослав Шпаковский, и со всех сторон снова несутся реплики:

— Правильно, Ярик, что не напечатал про эту тетку фельетона! — кричит один.

— Неправильно! — перекрикивает его другой.

— О матерях нужно писать или хорошо, или ничего.

— Какая она мать? Почему она мать?

— Родила сына, — значит, мать.

— Родить и муха может.

— Главное — не родить, воспитать.

Откричавшись, ребята затихают. Слово просит Мирон Сердюк, газетчик из Казахстана. На зависть нам, журналистам узкого профиля, Мир. Сердюк был многостаночником. Он писал не только фельетоны, но и очерки и даже стихи.

— Правильно! Неправильно! Писать! Не писать! Почему так категорично! Почему или — или? — спрашивает Мир. Сердюк. — Мне тоже встретилась недавно одна дурочка…

— И ты написал о ней очерк к Женскому дню?

— Нет.

— Поэму?

— Опять не угадали.

— Говори сам, что дальше?

— Скажу, когда перестанете язвить.

Вал. Одинцова стучит ложечкой о стакан, и, когда наступает тишина, Мир. Сердюк начинает свой рассказ так:

НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА

В комнату вошли двое. Он остался стоять у двери, она подошла к столу.

— Я к вам. Можно?

— Садитесь.

— С жалобой на мужа. Вот на него.

Она сказала и небрежно кивнула на дверь.

— Не помогает он мне воспитывать сына.

— Сын в плохую компанию попал? Хулиганит?

— Что вы! Что вы! Сын у меня хороший. Не как у других.

— Плохо у него с учебой?

— И на это пожаловаться не могу. Учится на пятерки. Был в районе конкурс юных математиков, он первое место занял. Комсомольская газета про него заметку напечатала, под заголовком «Победил Элегий!».

— Какой Элегий?

— Это я сама такое имя придумала сыну. Вот как я люблю его, а он меня нисколечко.

— А вы пробовали воздействовать на мальчика лаской, добрым словом?

— А как же! Как только Элегия приняли в пионеры, я тут же подала старшему вожатому заявление. Просила принять меры.

— Какие?

— Другие дети утром встанут с постели и сейчас же кидаются к мамочке. Целуют ее, ластятся. А мой словно чужой. Старший вожатый собрал сбор, мое заявление прочел. Поставил Элегия перед собранием и говорит:

«Отвечай товарищам по отряду, почему мать родную оставляешь без внимания? Почему не ластишься к ней, не желаешь доброго утра?»

— Ну и что ответил сын?

— А сын у меня в отца. Видите, этот стоит молчит, и тот всегда молчит, не оправдывается. Элегию Морозову было велено советом отряда оказывать матери больше уважения, потому что мать самый близкий и дорогой человек к своему сыну.

— После такого указания отношения сына стали теплее?

— Я говорила: сын у меня в отца. Только отец молчит от бесхарактерности. Ну, я про отца после скажу. А сын молчит, потому что с характером. Вы знаете, что он после пионерского сбора сделал? Не пришел ночевать домой. Я все улицы обегала, весь дом обшарила. И на чердак лазила, и в подвал со свечкой спускалась: думала, он там от меня прячется. До двух ночи не знала, где сын, чуть с ума не сошла. В два ночи бегу во второе отделение милиции, прошу дежурного позвонить Вере Александровне.

— Это кто?

— Моя мать. У меня с матерью официальные отношения. Я общаюсь с ней только через органы милиции. Дежурный по второму отделению звонит и докладывает мне: «Все в порядке, гражданка Морозова, ваш сын Элегий жив-здоров и находится у бабушки». Ну не ведьма?

— Кто?

— Моя мать. По моему требованию дежурный по отделению тут же отправляет этой ведьме телефонограмму: «Вернуть к утру внука домой». А она не вернула. Я иду снова во. второе отделение милиции, уже к начальнику с жалобой. Он тут же посылает участкового к Вере Александровне с предписанием: взять Элегия Морозова за руку, привести его в отделение для последующей передачи родной матери. Участковый идет, возвращается с пустыми руками и докладывает начальнику: «Мальчик отказывается возвернуться к матери. Не любит он ее, не уважает».

Ну, что вы скажете о нашей милиции? Зачем только ее наряжают в шинели, дают погоны, оружие, если она не в силах внушить мальчишке уважение к матери, объяснить, что мать самый близкий и дорогой человек сыну,

Я прошу начальника второго отделения послать за сыном другого, более ловкого милиционера. Он посылает двух. И эти тоже возвращаются с пустыми руками.

— Вам нужно было поехать за сыном самой.

— К этой ведьме? Мы не ходим друг к другу.

— Для такого случая можно бы объявить перемирие.

— Вы думаете, я не объявляла?

— Ну и как?

— Решенье было в мою пользу.

— Чье решенье?

— Народного суда Зареченского района.

— Вы подали на мать заявление в суд?

— А как же! Она же у меня сына перемануть хотела.

— Сын сам ушел от вас.

— Сам не сам, а раз решенье суда было в мою пользу, судебный исполнитель доставил мальчишку домой силой. За доставку в такси исполнитель взял с меня семьдесят копеек, а хороших мыслей Элегию не внушил. У меня к нему, к паршивцу, чувства, а у него к матери никаких.

— А какие чувства у сына к отцу?

— Про отца я потом скажу. Мы еще о сыне не договорили.

— Слушаю, говорите.

— Ой, что я только не делала, чтобы приручить этого волчонка к себе. Два года назад, когда педагогический совет постановил дать Элегию Морозову похвальную грамоту за хорошую учебу, я тут же подаю на педсовет заявление. Прошу учителей помочь горю матери. Заставить сына любить, уважать ее. Учителя пошли навстречу, обязали Элегия Морозова любить, уважать мать.

Постановление вынесли, а хороших мыслей ребенку опять не внушили, и мне снова пришлось принимать меры.

— Написали еще одну жалобу?

— А как же!

— Теперь куда?

— В прошлом году Элегий подал заявление в комсомол. Я угадала — и на то собрание, где обсуждали его заявление, подала свое встречное и все с той же материнской просьбой. Комсомольцы тоже уважили просьбу и вынесли решенье: «Элегию Морозову — любить, уважать мать». Скажите, комсомолец-школьник должен исполнять комсомольские решенья? А мой сын не исполняет.

— Опять из дома ушел?

— Уйти не уходил, но и дома не жил.

— Как так?

— Утром проснется — и в школу. Из школы к Ванечкиным идет.

— Это кто?

— Он инвалид войны, пенсионер, она в детском саду нянечкой работает. У Ванечкиных он ест, пьет, делает уроки, а домой приходит только спать. Скажите, чего он к Ванечкиным ходить приохотился? Живут они в одной комнате. У нас две. Едят только каши: пшенную, гречневую, манную. А дома я для паршивца и пельмени кручу, И голубцы делаю. Но ему соседская пшенка вкуснее моих пельменей.

— У Ванечкиных есть дети?

— Сын Петька. Но дело не в Петьке, а в его матери. Элегий с детского сада помнит ее. Она Элегию никто, а он любит, уважает ее. Ну я терпела, терпела, а потом пошла в соседний корпус и бросила Ванечкиным в окно камень. А мой паршивец пришел из школы и в отместку порезал мое новое платье в лоскуты.

— Сами виноваты.

— Чем?

— Живете с соседями не по-соседски.