Читать интересную книгу Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

Девочка с розовым бантом ведет свой рассказ столь хитро, что из дальнейших объяснений выясняется: жизнь петуха зависит не только от дяди Клима, но и от поведения тети из редакции. Выклеванный глаз хоть и висит на ниточке, но еще живой, и если тетя из редакции не уступит очереди, то выклеванный глаз уснет, замутится, и тогда шофер отрубит Петьке голову.

Около дюжины детских голов — мальчишечьих и девчоночьих — сразу поворачиваются в сторону тети из редакции, ждут от нее ответа.

И тетя, взяв пример с мальчика в рваной рубахе, тоже молча и тоже гордо пересаживается еще на один стул дальше от двери.

Скажу прямо: пересаживаться мне не хотелось. Я занималась расследованием важного дела. Старую мать долго обижали родные дети. И во имя этой матери я могла, имела право, не обращая внимания на раненых петухов, черепах, воробьев, войти в дверь сына Капитолины Прохоровны вне всякой очереди.

Я имела право и не могла им воспользоваться. И дело было совсем не в том, что я, как сердобольная дама-патронесса, жалела раненых петушков и покалеченных воробушков. Меня занимали мальчики и девочки, которые принесли раненых и покалеченных. Эти мальчики и девочки отличались от тех, которые жили у нас в доме, отличались от моих собственных детей. У меня было их двое. Мальчики-погодки одиннадцати и двенадцати лет. Я не говорю, что мои могли бы отрубить топором голову раненому петуху. Не утверждаю. Не знаю. Но зато я знаю наверняка, что мои не понесли бы Петьку в ветлечебницу и не сидели бы с ним два часа в очереди к врачу. Мои бы махнули на раненого рукой и помчались бы на соседний двор гонять футбольный мяч.

Я смотрю на сына шофера и думаю: мальчик, который вырвал из-под топора раненого петуха, вырастет обязательно благородным человеком. Такой не сможет обидеть слабого, сделать подлость ближнему, написать на сослуживца анонимку.

G сына шофера мой взгляд падает на девочку Нинель с розовым бантом. Санитарка хотела пропустить тетю из редакции к ветеринарному врачу вне очереди. А у тети в руках пусто. Ни раненых, ни покалеченных. Девочка с розовым бантом решает, что пустить такую тетю к врачу, раньше мальчика, у которого в руках петух с выклеванным глазом, несправедливо. И она очень тактично начинает восстанавливать справедливость, оттесняет тетю из редакции на три стула дальше от двери, и сажает на освободившееся место мальчика с петухом, мальчика с черепахой и девочек с трехшерстным котенком.

Мои сыновья не догадались бы сделать такое. Мои были черствее. Я думаю: почему? И прихожу к выводу: мои никогда не возились ни с котятами, ни с кутятами. Не растили их. Не заступались за слабых ни перед большими собаками, ни перед мальчишками, которые ходят с рогатками. Благородные рыцарские чувства если и были в моих мальчиках, то они не находили себе применения, не развивались. Черепах, петухов, ежей мои видели не живыми, а на рисунках. Нарисованному петуху не больно, если ему выклюют глаз, разорвут гребень. Нарисованные не дышат, не кукарекают, не едят с ваших ладоней зерен, не требуют у ребенка помощи, покровительства.

Помню, мой старший, когда ему было пять или шесть лет, притащил в дом котенка. Тот в первый же день напикал в комнате, а я, вместо того чтобы приучить котенка к песочку, решила отделаться от него. Нет, не утопила. Я подбросила его во двор дома через десять домов от нашего дома.

А что, если мне сейчас обратиться к помощи живой природы, станут ли мои дети похожими на сына шофера? Конечно, дарить двенадцатилетним мальчишкам-футболистам котенка поздновато, а что, если принести им щенка? И не от какой-то там болонки, а от овчарки? Щенка, которого можно вырастить, сделать служебной собакой, подарить пограничникам?

Сижу, думаю, где достать щенка, совсем забыв, зачем я пришла в ветлечебницу, а он, виновник и причина моего прихода, появляется в это время в дверях своего кабинета.

«Айболит», — сказала санитарка-швейцар.

Маленький, седенький, бородка клинышком — таким я запомнила доктора Айболита по книжкам Детиздата. А сын Капитолины Прохоровны был похож не на Айболита, а на дядю Степу, героя другой книжки, другого автора. Только этот дядя Степа, в отличие от того, был не во флотской форме, а в белом халате врача.

Голова вровень с верхней дверной перекладиной. Ладони как лемехи у плуга. Пальцы напилены из толстой кизиловой трости. Смотрю и не понимаю: как такими пальцами ставить шины на сломанную воробьишкину ногу?

— Дядя Клим, — говорит девочка с розовым бантом и кидается к нему.

Дядя Клим раскрывает перед девочкой лемех-ладонь, и в этой ладони, словно годовалый ребенок на большой отцовской постели, лежит воробушек.

— Срастить ножку, как тебе хотелось, не удалось, — виновато говорит девочке густой бас из-под потолка. — Пришлось поставить воробью протез.

Дети, сидящие рядом, встают на стулья, тянутся, хотят посмотреть, как выглядит воробей на протезе. И я встаю. И я тянусь вместе со всеми. И мне интересно.

— А он из чего, этот протез? — спрашивает мальчик с черепахой.

— Наша промышленность, к сожалению, не выпускает протезов для воробьев, — гудит голос все оттуда, из-под потолка, — я попробовал изготовить его сам из скрепки для бумаг.

— И на нем можно будет ходить?

— Не знаю. Давайте проверим, — говорит ветврач и кладет воробья на стул.

Воробей поначалу лежит неподвижно, потом встает на ноги, отряхивается и делает два первых прыжка. Тук. Тук. Скрепка стучит по стулу, как настоящая деревянная клюка.

Это так неожиданно, что все мы смеемся.

Девочка Нинель с розовым бантом обижается за воробья-инвалида, прячет его в коробочку, спрашивает:

— Что с ним дальше делать?

— Вон окно, выпусти на волю.

— Я выпущу его у нас во дворе.

— Там, думаешь, воробью будет лучше?

— Там у него, может быть, осталось гнездо, дети?

— Молодец, умничка, — гудит ветврач и оборачивается к сестрам-близнецам: — Что у вас?

Сестры поднимают над головой трехшерстного котенка.

— Кто он: мальчик или девочка?

Котенок уплывает под потолок.

— Мальчик, — слышится сверху.

— Что, что я говорила! — заверещала внизу одна из сестер.

Вторая сестра отводит верещунью в сторону и начинает шептать ей что-то на ухо.

— Вы не верите мне? — слышится сверху.

— Они верят. Они боятся, что мама не поверит и утопит этого мальчика в ведре вместо девочки, — говорит хозяйка воробья-инвалида.

— Ваша мама не верит глазу, не верит слову. Она верит только справке. Это пожалуйста. Вас как зовут? — спрашивает ветврач.

— Люся, — говорит одна.

— Наташа, — добавляет вторая.

Врач вытаскивает из кармана бланк поликлиники и, приложив его к стене, что-то пишет на нем, потом читает написанное вслух:

— «СПРАВКА

Сим удостоверяется, что трехшерстный котенок, доставленный на экспертизу в ветеринарную лечебницу Люсей и Наташей, признан котом, а не кошкой.

Что удостоверяется подписью и печатью».

Передайте эту справку маме, а на словах скажите — трехшерстный кот в доме к счастью.

Ветврач-гигант говорит и оборачивается к следующему пациенту. Мгновение — и черепаха оказывается под потолком.

— Что с ней?

— Боюсь, умрет она с голоду, — говорит мальчик.

— Давно не ест?

— Неделю.

— Черепахи могут голодать и дольше. Полгода, даже год.

— Как так?

— Ты что читал про черепах?

— Книжку о Каракумах. Там написано про черепах мало.

— Сходи в городскую библиотеку, возьми Брема, а еще лучше иди в зоопарк, запишись в юннаты, — басит ветврач и подходит к гордому мальчику: — Что у тебя?

Тот молча раскрывает кошелку и показывает залитого кровью петуха.

— О…о, — гудит, рокочет под потолком. — Этого пациента придется осмотреть внимательней.

Лемехи-ладони забирают Петьку и скрываются с ним за дверью врачебного кабинета.

Ветврач-гигант производит на меня хорошее впечатление. Мне нравится, как он держится, разговаривает с ребятами. Как осторожно берет в свои ручищи больных зверьков и птичек.

Я говорю это не в оправдание сына Капитолины Прохоровны. Я просто подытоживаю свои наблюдения и делаю такой вывод. С четвероногими и пернатыми этот сын ведет себя по-человечески, а к родной матери относится по-зверски.

Два сердца в одной груди. Человек делает из канцелярской скрепки протез для воробья. Это на людях, в лечебнице, А дома, один на один, он морит голодом старую женщину. Аномалия. Изобразить такую аномалию в фельетоне можно очень хлестко, а как объяснить ее?

Сижу, ломаю голову, а операция в комнате напротив тем временем подходит к концу, и ветврач с Петькой в руках показывается в дверях. Разорванный гребень У Петьки сшит, глаз заклеен черным пластырем. Ну, не петух — адмирал Нельсон. Я улыбаюсь неожиданному сходству, а гордый мальчик смотрит на пластырь с тревогой. Спрашивает: